***
- Рен, куда ты? Ты мне нужен. - Руки-сан пригласил меня посмотреть на «казнь». Хочешь со мной? Лучше бы он не соглашался. Лучше бы отказался и остался ждать наемника в их летнем доме. Играя со щенком, за которым приглядывал Тора. Тот самый, который умел поднять настроение, болтая без умолку всякие глупости и наполняя дом весельем. Тот самый, который мог заставить позабыть обо всех гадостях этого места, унести тебя в другое измерение, где нет ни крови, ни жестокости, ни даже мафии. Тора, который всегда спасал его от отчаяния и ненависти… Лучше бы так. Но любопытство взяло верх, и вот он тут, в лаборатории Матсумото Таканори, стоит между пристально следящим за процессом Акирой и безразлично наблюдающим за чужими муками Ренаром. И он не разделял их спокойствия и внимания, чувствуя, как к глотке подступает тошнота при виде ужасающей картины напротив. Посреди лаборатории горела яркая дневная лампа на потолке. Только одна, словно софит, освещая единственного артиста, сидящего под ней на стуле из времен средневековья: жесткий стальной трон, достойный быть венцом коллекции святой инквизиции, был усыпан острыми пиками от сидения до подлокотников и спинки. Человек, сидящий на нем, был напичкан парализующим мышцы веществом, которое не трогало нервы, чтобы «осужденный» мог чувствовать любую, даже незначительную боль, какую только можно причинить себе подобному. И адреналином. Чтобы он не мог потерять сознания от пыток. Но не это было самым страшным: этот человек… был лишен кожи. От макушки до пят. Кою своими глазами видел, как хирург, натянув на свои миниатюрные кисти медицинские перчатки и взяв в пальцы скальпель, снимал эту кожу лоскутами, бережно и осторожно отделяя ее от мышц и бросая, словно тряпки, прямо на пол. Они валялись вокруг пыточного кресла, окружив его лохмотьями, и лишь после того, как врач снял все, не оставив ни кусочка загорелого полотна даже между пальцами ног, зять Ренара и был посажен на пыточный стул, перекочевав на него с операционного стола. Руки сам поднял его на руки, безвольного из-за препаратов, но находящегося в полном сознании, и усадил в кресло, зафиксировав руки и ноги жгутами, которые плотно прижали мужчину к кольям сидения, подлокотников и спинки. Из-за этого вся одежда врача была вымазана в крови, но он не замечал ничего вокруг себя, дыша часто и рвано, словно обезумевший от бешенства зверь. Его глаза то и дело закатывались за веки, но вновь возвращались на место, с полных губ текла слюна, но руки были тверды, как сталь. Надо сказать, что до этого «очищения» врач первым делом отрезал уши и вырвал язык и все ногти несчастного, которые явно мешали ему работать… Что говорить о воплях, наполнивших это место еще с самого начала издевательств? Пронзительные нечеловеческие крики наполняли всю лабораторию, отражаясь эхом от железных стен и закладывая уши, отчего Уруха был вынужден закрыть их ладонями – это место напоминало Преисподнею. Человек без кожи срывал связки в диких орах, которые проникали в самое сердце и проходили сквозь тела, пронизывая их липким ужасом происходящего, заставляя нервы трепетать, а кровь – отливать от лица и застывать в жилах ледяной крошкой. А Таканори наслаждался каждым звуком. Широко улыбаясь, он раскидывал руки в стороны, пропуская их через себя, впитывая чужие страдания в свои вены, как губка. Он боготворил их. Дрожа от удовольствия, эйфории, проносящейся по жилам по велению быстро колотящегося сердца, он готов был молиться на проявление адской боли своего «пациента», превознося физическую оболочку духовной, как самый настоящий «медик». Он не был безумен. Он был больше, чем просто псих. Он был настоящим монстром, чудовищем в человеческом обличье, он был самим Дьяволом во плоти, свихнувшимся, голодным и всесильным. И даже Рейта не остановил бы его сейчас, наблюдая за работой любовника, как за художником, рисующим очередной шедевр. - Видишь… Под кожей мы все одинаковые. Никаких различий… Широкое зеркало в раме встает перед креслом, и жертва, лишенная век, и потому вынужденная видеть все, что происходит с ней и ее телом, вопит еще громче, встретившись взглядом со своим отражением. Голые мышцы не скрывали ни глазных яблок, выражающих неописуемый ужас, ни зубов, ни хряща носа, который был срезан за ненадобностью. - Абсолютно идентичные друг другу. Смотри, мы даже можем увидеть, как пытаются сокращаться твои мышцы. Я вижу их все. Каждое их движение! А ты? Почему он все еще жив? Как он может еще дышать, когда кровь обагряет стул и пол под ним, капая вниз с омерзительным звуком?! - Не волнуйся. Ты не умрешь так просто. Ты еще не все увидел! Не пропусти ничего, ведь это так интересно, верно? Матсумото останавливается за спинкой кресла, прокрутив в пальцах скальпель, словно барабанную палочку крутит ударник. - Мы еще не наблюдали, что скрыто под мышцами. Он возвращается к подопытному, становясь напротив него, и опускается на колено, чтобы не загораживать обзор на самого себя в зеркале. Скальпель в его руке касается лезвием грудной клетки, и Таканори умело разрезает тонкий слой мышц, от ключиц до таза, после чего отбрасывает инструмент в сторону легким движением кисти и протягивает руки к разрезу. Уруха зажмуривается, когда хирург, подцепив пальцами края раны, одним движением раскрывает ее, отрывая от ребер невольно сокращающуюся снова и снова, как полчище червей, мышечную ткань. Он открывает обзор на кости и внутренние органы, отчего хранящиеся за прессом кишки тут же вываливаются на колени жертвы, брызгая кровью на матовое лицо медика. Мясо повисает по обе стороны от торса теми же лохмотьями, что и кожа, крики становятся непрерывными, сдавливая горло наблюдающих рвотным позывом. - О, успокой свое сердечко, оно бьется слишком быстро. Врач дотягивается до небольшой хирургической пилы на столике рядом с креслом, и подается еще ближе к будущему трупу. Противный скрежет железа по костям сгибает Уруху пополам, и Ренар ловит юношу под руку, шумно выдохнув. - Не смей сбегать. - Я больше… - Не смей. Переборов себя, стрелок вновь поднимает глаза к мужчинам перед ними. И видит, как Матсумото, распилив ребра с левой стороны грудной клетки, вынимает их из растерзанного тела и выкладывает в ряд возле ног жертвы. - Вот оно. Сердечко. Хирург зарывается одной рукой в потроха мужчины, любовно перебирая переплетение кишок пальцами, словно пряди волос своего любовника, ощупывает их кончиками пальцев, заглядывая в опустевший живот. Никому из присутствующих не составляет труда рассмотреть, как сжимаются и расправляются чужие легкие в дыхании, как бешено колотится чужое сердце… А вторая рука медика уже дотягивается до позвоночника, минуя желудок и печень. Где-то в этих глубинах он отрезает стерильно чистыми ножницами одну из почек предателя, чьи глаза начинают медленно стеклянеть, предвещая скорую смерть. - Ох, да ты еще и болен. Гидронефроз… Прискорбно. Да и печень ни к черту. Знаешь, надо меньше выпивать. Впрочем, уже не важно. Поздновато думать о лечении. Никто не хочет потрогать позвоночник? Здесь так тепло… Эй, внутри тебя так горячо, малыш… Бледное лицо хирурга трогает возбужденный румянец, когда он откладывает почку на пол и запускает обе руки в распоротый живот, словно греясь о камин. Закрывает глаза, будто в акте поклонения, выпуская наружу несдержанный сладкий стон. Рукава его халата насквозь пропитаны кровью, но это лишь заводит его еще сильнее, и Матсумото низко склоняется перед бывшим секретарем. Для того, чтобы ткнуться лицом в его кишки, с упоением принявшись покрывать их короткими, но жаркими поцелуями. Он мажется кровью, его губы, лицо и даже волосы накрывают алые разводы, но блондин лишь жадно и глубоко вдыхает носом запах внутренностей, пьянея от аромата сырой плоти. Это выглядит даже более жутко, нежели сам процесс препарации. Уруха давится кашлем, зажимая рот ладонью. - Ах, ты бесподобен… Потрясающе! Что? О, нет, не лги мне. Ты еще можешь держаться, - Таканори смеется тихо, но так неуравновешенно, что впору рухнуть на пол в обморок, с которым Такашима борется всеми оставшимися в нем силами. А медик проталкивает руку под уцелевшими ребрами подопытного, сжимая пальцами легкое, которое все слабее сокращается под узкой ладонью. Он задерживает дыхание, наслаждаясь движением под своими пальцами, на несколько секунд выпадая из реальности и замирая на полу без движения. Прикрывает глаза в экстазе, шумно дыша ртом, а после убирает руку и резко встает на ноги, стягивая со столика новый инструмент. - Покричи еще немного. Ренар сглатывает, чувствуя легкое головокружение, которое настигает его в момент, когда Матсумото осторожно вырезает глазные яблоки мужчины, уперев колено в его покрытое кровью бедро. Оба глаза вынимаются из черепа с особой бережностью – настоящая ювелирная работа мастера, и опускаются в стеклянный сосуд с раствором. Предатель срывает связки. Его голос затихает, оставляя после себя лишь мучительные хрипы, скрипучие, словно старые ржавые пружины. - А теперь… Ладони любовно проводят по чужому лицу вниз, оглаживают горло, надавив на волокна мышц, и опускаются к груди умирающего человека. Пальцы пробираются между легкими, оплетаясь, будто корни, вокруг затухающего сердца, и… резким движением вырывают его из груди с омерзительным звуком рвущейся органической ткани. Уруха видит, как оно делает еще пару-тройку толчков в чужой ладони, стараясь качать кровь даже сейчас, в жажде продолжать жить, и все же замирает в теплом плену. - Ты слабак, малыш. Не продержался и половины… Тюфяк. И Матсумото сжимает ладонь. Он выжимает кровь из чужого сердца, как из губки, сдавливая орган со всей силы. Наблюдатели слышат бульканье, шипение вспененной жидкости, в которой растворились медицинские препараты, но этот звук не становится последним в сцене насилия. Выпотрошенная оболочка человека, обмякшая в своих оковах, подвергается акту вандализма со стороны безумного ученого – Таканори берет в руки обычный массивный топор для рубки деревьев, такой тяжелый и широкий, что даже молодому стрелку было бы сложно его поднять. Руки же закидывает его на свое плечо, словно игрушечный, держа деревянную рукоять одной рукой и усмехаясь жалким останкам перед ним. - Ты уж прости. Но в разобранном виде избавиться от тебя будет проще, нежели в целом. И один лишь взмах наточенным оружием сносит трупу голову, наполняя лабораторию треском позвонков. Кою выбегает из подвала так стремительно, будто не зять его друга, а он сам побывал в лапах блондина с голубыми линзами, которого раньше он боялся меньше остальных. По крайней мере, он был уверен в том, что Аой более жесток и бесчеловечен, нежели его личный доктор. Но теперь, не в силах прогнать запах крови из своей груди, Уруха понимал, насколько ужасен был тот, кто всегда был дружелюбен с ним здесь. Юношу выворачивает наизнанку прямо возле главного крыльца. Он падает на четвереньки на газон, прочищая желудок от завтрака, задыхаясь в рвотном позыве. Холодный пот приклеивает одежду к его спине и груди, выступает на лице, бросая юношу в нервную нездоровую дрожь, и он едва не теряет сознание, отползая подальше от грязной лужи в пожухлой траве. - Это не постыдно, - задумчиво тянет голос Акиры позади, и Такашима оборачивается за спину, находя наемника на веранде, облокотившегося на перила локтями и лениво тянущего запретную сигарету. – Твое состояние – не постыдно. Наоборот, было бы очень странно, если бы ты остался спокоен после увиденного. Когда я наблюдал подобное в первый раз, меня тоже прополоскало. Так что не переживай об этом. - Это… это… - Хуже самого кошмарного сновидения? В точку, - хмыкает убийца, выпуская дым изо рта вместе со вздохом. – Но это еще цветочки. Ты не увидел и половины. Он даже не вскрывал череп и не втыкал в мозг иголки, дабы показать реакцию тела на взаимодействие инородных предметов с головой. Нори умеет развлекаться. Так что тебе повезло, что тот кусок дерьма быстро выдохся. - И ты, зная это… - А почему нет? Мне плевать, чем он потешается. Это не влияет на мое отношение к Матсумото. Он мне нужен. Любым. И, знаешь, я начинаю понимать его и восхищаться его работой. Интересно, это хорошо или плохо? Наверное, он вконец меня испортил, раз я стал видеть искусство в этом действии. Выпей воды. Все в порядке. Рейту прерывает Ренар, вышедший спокойным шагом следом за наемником, но не успевает Сузуки справиться о его состоянии, как Лис оступается, хватаясь за перила и тяжело опускаясь на ступени. - Меня сейчас вырвет. Я, конечно, слышал о том, что ваш любовник настоящий гений в области пыток, но увидеть это воочию… - Ты хотел, чтобы он страдал. - И я не пожалел. - Рад это слышать. Иначе я бы разочаровался в тебе, Лис. - Я надеюсь, что я не разочарую вас и в будущем тоже, Белый Волк. И они, улыбнувшись друг другу, теряют интерес к собеседнику. Рейта возвращается в дом, а Ренар с Урухой, едва придя в себя, плетутся в свою «штаб-квартиру», надеясь только на то, что ночью их не будут мучить кошмары.***
- А кто это у нас тут такой хорошенький? Вечер того же дня. Мы сидим в гостиной первого этажа, решив выпить чая после ужина в более уютной обстановке. Матсумото разместился в кресле рядом с Аоем, и на его руках снова это маленькое чудовище, с которым он и сюсюкает весь оставшийся день. Глядя на него сейчас, похожего на примерную мамашу, и не скажешь, что несколько часов назад он без жалости и сострадания расчленил распотрошенный им самим труп в подвале особняка. Оба эти образа так сильно отличались друг от друга, что верилось с трудом в то, что это был один и тот же человек. - А смотри, что у меня есть? – хирург запускает руку во внутренний карман чистого отглаженного пиджака и вынимает оттуда небольшую колбу, в которой уместились человеческие глазные яблоки. Малыш огромными глазами смотрит на перекатывающиеся внутри сосуда «шарики», когда Таканори переворачивает колбу вверх тормашками, и заливисто смеется, потянув к колбе свою ручонку. - Понравились? Да, это глазки твоего никчемного папаши, - забавно тянет медик, отдавая сосуд в детские ладошки. – Правда, здорово? Это единственное хорошее, что было в нем. Все остальное – гниль и смрад. Детеныш смеется, принявшись трясти колбу, наполненную созданным хирургом собственноручно раствором, и Нори тоже тихо посмеивается чистому детскому восторгу, на ощупь находя свою чашку чая на столе. - Знал бы он, что это такое, наверняка бы навалил в подгузники, - фыркаю я раздраженно, утыкаясь в свою кружку. - Не рано ему такими вещами играть? – усмехается Аой, переводя взгляд на сидящего по другую от него сторону Уруху. – Это ребенок твоей возлюбленной. Не хочешь подержать его на руках? - Не горю желанием таскать на себе чужого ребенка, - сухо отзывается стрелок, прикрывая глаза. – Не в обиду Ренару, но я бы предпочел, чтобы он и вовсе не рождался. Лис только пожимает плечами, прекрасно зная историю своей сестры и ее грех перед Такашимой. А потому не осуждает и не обижается на холодные слова, продолжая разорять конфетницу. - И все же, она стеклянная, - недоверчиво косится Кай на колбу, которую малыш пытается засунуть в свой беззубый рот и попробовать ее на вкус. – Если разобьется или он открутит крышку… - Колба полностью герметична. Открыть ее ребенку не по силам. А стекло изготовлено из пуленепробиваемого материала. Так что не волнуйся, птенчик, дышать формалином не придется. Да, сладкий? Да, мы колбочку не откроем, пусть дядя Кай не мочит свои штанишки. - Еще чего! – хмыкает торговец, откинувшись спиной на спинку дивана. – Чтобы я опасался подобных мелочей? - Бука. Ты такая бука! – бубнит Матсумото, разворачивая младенца к Стервятнику. – Вот, запомни, зайка, этот дядя – плохой торговец оружием. Знаешь, что такое оружие? Вот, смотри. Хирург дотягивается до моего ремня, перегнувшись через подлокотник кресла, и вынимает из кобуры мою Беретту, чтобы показать ее сосунку. - Это пистолет. Нет, его трогать нельзя, это дяди Рейты, - усмехается блондин, отводя пушку подальше от цепких ручонок. – Если ты его обслюнявишь, как колбочку, дядя Рейта покажет тебе, как эта штучка умеет стрелять. И тебе это не понравится, а знаешь, почему? Потому что тогда твое крошечное тельце перестанет дышать! Вокруг будет много крови, а на дорогом ковре дяди Аоя останутся твои еще крошечные мозги, и дяде Рейте придется покупать новый ковер. На самом деле все просто в этом мире, крошка. Не трогай чужое, и будешь жить долго и счастливо. Вот твой папаша взял чужое, и где он сейчас? Правильно, он испустил свой жалкий дух и попал в плохое место, а его глазки уже никогда не смогут снова посмотреть на тебя. Потому что твой папа олух. - Не боишься поручать его маньякам и убийцам? – интересуется у Лиса Такашима, отпивая из своей чашки. - Он все равно ничего не запомнит. Он даже говорить еще не умеет. Навряд ли Руки-сан сможет нарушить его психику, когда у него еще и психики-то нет. - Дядя Руки плохому не научит, - назидательно выдает медик, став крутить мой пистолет на пальце, заставляя ребенка заворожено следить за сверкающим в свете ламп металлом, умело вальсирующем в узкой ладони. – Дядя Руки говорит только правду. Да, крошка? Кстати, у него имя-то есть? - Кирихаро Мичи. - Мичи-кун, - расцветает врач, вновь ловя Беретту за рукоять. – Тебе подходит. Милое имя для милого малыша. - Которое больше похоже на девчачье, - фыркаю я и в другой миг слышу щелчок предохранителя. Дуло Беретты замирает прямо между моих расставленных ног, упираясь железом в замок под ремнем и ощутимо нажимая на скрытую брюками мошонку. Я медленно опускаю взгляд вниз, замирая под прицелом. - Дядя Рейта курил в мое отсутствие? Я нервно сглатываю, повернув голову к любовнику, который смотрит прямо на меня стеклянным, не предвещающим ничего хорошего взглядом, в котором так искусно сплетались и ледяное спокойствие, и неприкрытая угроза. Только он может смотреть на меня так своими мертвыми и широко распахнутыми глазами, от которых мурашки по коже. Никакие другие глаза не умеют быть такими искусственными и живыми в одно и то же время. - Только одну, - пытаюсь защититься, поднимая ладони к лицу. – Я бросил. - Конечно, - со сталью в голосе соглашается Нори и невозмутимо ставит оружие обратно на предохранитель, возвращая его мне, как ни в чем не бывало. - Ты ведь обещал мне. Я выдыхаю, забирая ствол из чужих рук и возвращая его в кобуру. Пусть в рукопашном бою мой любовник и проигрывает любому из нас, плетясь в конце, но в стрельбе и изобретательности идет вторым после Аоя, сделав даже меня. Так что я не решаюсь спорить с ним и дальше, прекрасно помня о том, что сегодня – его день, и потому именно я окажусь привязанным к операционному столу, а не Нори – к кровати. - Не слушай его, Мичи. Дядя Рейта просто ревнует. Он боится, что я забуду о нем и променяю его на нашего карапузика. Но я помню, что обещал ему сегодня «поиграть» с ним. И эти игры уж точно не будут похожи на наши с тобой. Ты еще слишком мал для этого, а потому останешься на ночь со своим родным дядюшкой. Но утром я обязательно заберу тебя! Хочешь посмотреть на мою лабораторию? Я покажу ее тебе завтра, тебе понравится. Хирург усмехается, поднимаясь с кресла, и отдает младенца в руки застрявшего где-то в своем измерении, безэмоционального Манабу, который заторможено опускает взгляд вниз, на оказавшегося в его ладонях ребенка, не понимая, что с ним вообще нужно делать. - Эй! Я не буду с ним сидеть! – возникает Кай, пытаясь остановить двинувшегося в сторону дверей Матсумото. - Поэтому я и отдал его Мане, а не тебе. Кстати, ему будет полезно повозиться с грудничком. Знаешь, дети порой могут растопить даже самое холодное сердце. Ему будет на пользу это общение. - Кстати, - кивает Ниимура, с интересом подаваясь к столу. – Неплохая идея. Но я, все же, прослежу. Мало ли. - Аки, - я шумно выдыхаю, повернув голову к остановившемуся в дверях блондину. Он соблазнительно улыбается мне своими полными алыми губами, поманив за собой ухоженной кукольной кистью. – Пойдем играть. И я встаю на ноги по чужой команде, направившись следом за гением медицины. Путь до подвального кабинета проходит в полном молчании. Я предпочитаю не открывать рта, дабы не усугубить свое положение, но… Не могу скрыть волнения в подрагивающих пальцах. Всякий раз, как мы идем «играть», я не могу представить, что будет происходить в холодной железной коробке, которую он зовет своей лабораторией. Каждый раз Матсумото придумывает что-то новенькое, открывая во мне все новые и новые грани, как… Да, чертов ювелир, обрабатывающий драгоценный камень. Что-то слишком часто мне приходит на ум именно это сравнение. «Ювелир». Это про Таканори. Точнее и не скажешь. И дело не только в тонкой работе, но и в его способности показывать мне меня самого в новом амплуа. И каждое из них не разочаровало. Изумляло, сбивало с толку, уничтожало, но не разочаровывало, даря удовольствие, несравнимое ни с каким другим. Я ждал нового открытия, «чуда» человеческого тела и разума. Я ждал себя. Другого, не похожего на настоящего Сузуки Акиру. Того, кто вновь шокирует меня своей распущенностью, слабостью и слепым обожанием своего прекрасного палача. Я ждал новую грань своей натуры. И знал, что несмотря ни на что, останусь доволен ей. Тихий сигнал чипа, металлический гулкий звук открывающейся двери – и мы заходим в обитель боли и страха, которая была для меня отдушиной. Прохлада обдает разгоряченную кожу, заставив снова поежиться: я никогда не привыкну к этой температуре. А после щелчок замка за спиной, отрезавший меня от всего мира в прямом смысле слова, ведь обшивка не пропускает ни звука за пределы комнаты. И я остаюсь стоять у порога, когда как Таканори, глубоко вдохнув вновь наполненный запахом лекарств тяжелый воздух, расслабленно проходит к операционному столу, вставшему на свое законное место, которое уступил днем железному трону. От недавней расправы не осталось и следа – все стерильно чисто, как и всегда. Ни капли крови на полу, ни частички чужой плоти. Стальные стены и пол сверкают в свете одиноко горящей лампы. Полутьма – его любимое состояние света. Мрачное, зловещее и в то же время будоражащее воображение место. Матсумото присаживается на круглый стул, высокий и больше похожий на барный, но обтянутый белой кожей, подражая медицинскому предмету мебели. И облокачивается локтем о каталку позади себя, подперев щеку кистью. Его голодный, неживой взгляд впивается в меня, словно острые зубы дикого животного, раздирая на части. Он обводит меня глазами с ног до головы долго, изучающее, будто раздумывая, какую часть тела сожрать первой, а после поднимает уголки губ в легкой, едва уловимой улыбке, поведя плечом. - Разденешься для меня? Я шумно тяну воздух носом, закрывая глаза. И покорно принимаюсь за свою одежду. Знаю, что ему нравится наблюдать за мной в такие моменты. Хотя я не приверженец стриптиза и ничего подобного не делаю и делать не собираюсь, особенно для того, чтобы усилить эффект чужой реакции на освобождение тела от шмоток. Никакого представления и элементов «красоты» в движениях: я просто стягиваю борцовцу через голову, бросая ее прямо на пол, расстегиваю массивный ремень, тяну вниз бегунок ширинки и спускаю брюки вместе с нижним бельем. Наступив на пятку туфли, я снимаю обувь без рук, вышагивая из нее и собравшихся в складки у щиколоток штанов, и лишь после стягиваю со ступней носки, наклонившись вперед. Все просто и без изысков. Но даже так я умудряюсь захватить внимание любовника всецело, и когда вновь поднимаю к нему глаза, то вижу, как его ровные белые зубы покусывают подушечку мизинца, выдавая тем самым первые признаки возбуждения. Я вновь подвергаюсь тщательному зрительному изучению, не смея подойти ближе, пока он не подзовет меня. А Матсумото не торопится поманить к себе, оглядывая каждый сантиметр моего обнаженного тела, каждую линию и впадинку, в которых прячутся легкие тени из-за того, что я все еще вне света лампы. Этот взгляд разжигает огонь в груди, словно он поджег фитиль бомбы, спрятанной под моими ребрами. И пока он медленно снедается искорками огонька, начав свой томительный путь ко взрывчатке, что влетит на воздух и разорвет меня в момент всепоглощающего экстаза. Как только моя сперма испачкает фарфоровую ладонь медика, я умру от ударной волны… - Иди ко мне. Тихо, взволнованно, «нежно». И я иду, словно марионетка, в руки самого красивого и самого жестокого мужчины этой страны. Сам. Добровольно. Позволяя фитилю становиться все короче и короче. Да. То, что нужно. Уничтожь меня. - Хочешь фокус? О, и снова волшебство. Я уже видел так много его трюков и «магии», что только киваю в ответ, раскрывая губы в дыхании. Сейчас. Его ладонь опускается на мою щеку. Сегодня на мне нет повязки, поэтому я чувствую ее полностью, холодную и обманчиво ласковую. Она накрывает кожу целиком. Большой палец проводит по губам, соскальзывая в сторону, средний мягко давит за ухом, указательный касается мочки. Они спускаются ниже, обводят сонную артерию, кадык, линию ключицы от яремной впадинки до плеча, задевают напрягшийся от холода сосок и продолжают свой путь по груди вниз, к животу. Легкие касания к прессу, в только ему известных точках, и, наконец, тазобедренная косточка, которую он слегка царапает ногтем безымянного… Я давлюсь воздухом и тут же падаю на колени перед блондином в острой вспышке жажды и слабости. Схватившись рукой за край стола у его бедер, я слышу тихий смех над головой, ощущаю тонкие пальцы в своих волосах. Они грубо сминают высветленные пряди и толкают меня вперед, ткнув лицом в чужой пах. - Как ощущения? Я задыхаюсь, не видя перед собой ничего, кроме разноцветных кругов, расплывающихся в медленном танце. Голова тут же становится пустой, заставив меня потеряться в пространстве, и только губы охотно принимаются покрывать влажными поцелуями ткань темных брюк, ощупывая собой четко выделяющийся под ней твердый член мужчины. - Хороший мальчик. Хм… - я понимаю на уровне инстинктов, что он запрокидывает голову в тягучем удовольствии, закрывая глаза. Тихонько стонет, когда я крепко сжимаю ствол губами, царапает ногтями кожу головы у макушки. И это вновь ведет мозг, едва не роняя меня на руки перед обаятельным мерзавцем. – Никому не позволяй касаться своего тела. Оно стало таким чувствительным к моим прикосновениям. Я могу заставить тебя подчиняться моей воли без угроз и оружия… Не правда ли, восхитительно? Я хриплю в ответ что-то несвязное, бороздя губами по пульсирующему, горячему органу, но не могу сосредоточиться на ширинке. Не могу раскрыть ее зубами, как обычно, потеряв всякий ориентир. Бесполезно даже пытаться. Я хочу только ласкать его своим ртом и больше ничего. До тех пор, пока он не выплеснется на мой язык, отпустив меня из своего плена. Но мне не дают продолжить. - Забирайся на стол. Лицом вниз, Акира. Сегодня я чувствую себя легендарным Гарри Гудини. Давай я раскрою тебе парочку своих трюков. Не понимаю, как у меня получилось подняться и уж тем более – залезть на железную каталку. Я рухнул на нее грудью, ощущая смертельную слабость в мышцах, но сильные руки хирурга не дали мне расслабиться: Матсумото оказывается за моей спиной, продевает руку под грудью и резким движением ставит меня на четвереньки, вытолкнув из легких весь воздух разом. - На локти. Руки сами соскальзывают по металлу, падая на локти. И я не понимаю, чего именно он хочет от меня в такой провокационной позе. - Смотри-ка. Вот здесь, - он склоняется ко мне, опуская ладонь на спину. – Здесь и здесь. И вот тут тоже. Он жмет на какие-то точки, играя с моими нервами, будто музыкант, перебирая их в нужной последовательности и спускаясь к пояснице. - Мы еще не делали ничего подобного, верно? Позволь объяснить суть игры. Ты ведь понимаешь, что я не просто так приучал тебя к своему присутствию в теле? Тебе было хорошо, когда я трахал тебе пальцами? Я хочу проверить, смогу ли добиться тех же ощущений, если… Я было дернулся вперед, истолковав слова медика, как предложение отдаться ему в полном смысле этого слова, но Таканори вовремя ловит меня за бедра, вжимается все еще скрытым брюками пахом в мои ягодицы и давит подушечками пальцев где-то под поясницей. Не знаю, было ли это сном, раз мир вокруг меня вдруг исказился и завертелся волчком перед глазами, но я почувствовал… действительно почувствовал в себе чужое присутствие. Умом я понимал, что Руки не брал меня, я ощущал крестцом, что он даже не расстегнул своих брюк. Он не был во мне, но… такое чувство, словно был. И я с трудом удержался на руках, роняя голову вниз и выпуская наружу глухой стон. - Получилось? – тихо смеется врач на мое ухо и толкает мои ягодицы своими бедрами, заставив качнуться вперед. - О, черт! Что ты сделал? - Правда, я удивителен? Только при помощи рук, взаимодействуя на ряд необходимых для этого точек, учитывая твои ощущения и тщательно подготовив тебя, я сумел воспроизвести это. Ты не замечал, но я раскрою секрет… Новый толчок, от которого все внутри меня сжимается в щемящем чувстве удовольствия. Эй, он ведь и правда одет? - Я полтора месяца приучал тебя к своим пальцам. Проникая в твое тело и растягивая его под себя, я одновременно с тем развивал твои рефлексы, касаясь твоей кожи в определенных местах снаружи. И потому сейчас твое тело так реально воспроизводит привычные ему ощущения близости… - Ты… ужасен, - усмехаюсь я, ткнувшись лбом в стол и сжав пальцы в кулаки. Ужасен… но слишком хорош, чтобы злиться на него. - Я лучше, Аки. Лучше, чем просто ужасен. - Я должен был догадаться… что ты не оставил намерения однажды поиметь меня по-настоящему. - Верно. Я буду ждать, когда ты сам попросишь меня об этом. А пока мы ограничимся иллюзией… А ты – включи фантазию. И представь, что я действительно внутри тебя. И если тебе не понравится, я, так и быть, оставлю попытки завладеть твоей задницей. - Договорились, - хрипло соглашаюсь я, но понимаю и без этого, что мне на самом деле… нравится то, что он делает. Просто потому, что это Матсумото Таканори. Наверное, он все же добьется своего однажды. Точно добьется, а пока… Пусть все горит синим пламенем. - Двигайся… Нори.