Стрелок

***

      - Уруха-сама. Парфюмерный.       - Угу, - находясь где-то в своих мыслях, что были обращены на Джуна Иноэ, вспомнить о котором меня вновь заставил Аой, я не сразу понимаю, о чем идет речь. И лишь после второго зова, наконец, выныриваю из персонального транса, потянувшись к ручке дверцы. Но едва я взялся за нее, готовый выйти из теплого салона, как вдруг резко останавливаюсь. Стоп. Зачем мне нужно в парфюмерный? Это же…       - Твою мать.       - Что-то случилось?       - Случилось? Меня обвели вокруг пальца!       Хантер прыскает хохотом, сгибаясь пополам, а я, ударив ладонью по лбу, вдруг ощущаю себя законченным кретином. Я чуть не попался на чужую уловку! После того, как все просчитал и спланировал, я едва ли не подставил самого себя, зацепившись лишь за запах женских духов!       - Что ты ржешь, придурок?! Ты знаешь, как бы я облажался перед Широямой? Да я бы выдал себя с потрохами! Надушившись одеколоном, я бы лишь подтвердил факт своей измены!       Охотник пытается остановить смех, но у него мало получается, отчего я лишь сильнее злюсь на самого себя, готовый вопить от собственной глупости!       - Это проверка на смекалку, Уруха-сама. Мама тоже не лишена чувства юмора.       - Да она же подставила меня! – рычу я, чувствуя, что краснею от стыда. Вот ведь дурак! Я едва ли не угробил все, что с таким трудом построил! – Этим советом, которым я едва не воспользовался, она прямым текстом сказала Широяме: «Он спал со мной»! Причем так ловко, мать ее дери! «Зачем мне говорить об этом» - и ведь и правда, рот не открывала, зато другой способ нашла! Скользкая хитрая гадюка! Что в этом забавного, идиот?       Я от души пинаю спинку водительского кресла. Хантер, сукин сын! Он ведь догадался на пару с Ренаром раньше меня, где собака зарыта! И оба промолчали, ублюдки!       - Хватит ржать!       - Простите, - с трудом выдавливает из себя Охотник, вытирая редкие слезы с ресниц.       - А ты остался язвой, Хантер! Несмотря на то, что поменял свое отношение ко мне и манеру разговора, характер не задушить!       - Я просто хотел посмотреть, сделаете ли вы это? Я бы, конечно, остановил вас, реши вы облить себя одеколоном с головы до ног. Но...       - Веселишься, гаденыш?       - Это жизненный урок. Несмотря на то, что я являюсь всего лишь вашей пешкой, я все же намного опытней вас.       - Намекаешь на то, что стал моим наставником? У меня и без тебя учителей хватает!       - Я лишь хочу подталкивать вас в нужном направлении. А так же научить крутиться в этом мире, в который вас забросили насильно и о котором вы почти ничего не знаете. Я хочу дать вам необходимые знания и сноровку, чтобы в другой раз вы были мудрее этой лисицы.       - Ладно, оплошал! Признаю, - фыркаю я презрительно, с размаха откинувшись спиной на спинку заднего сидения. Действительно, как бы тупо получилось… – Ренар, наверное, умирает от смеха в чужом автомобиле!       Как же я клюнул на этот крючок? А ведь он такой явный и смехотворный! На самом деле, мне же просто нечего скрывать! Эта так называемая «маскировка» вызвала бы лишь больше подозрений, нежели запах женских духов. Даже не так, она бы сказала все сама за себя!       - Да как же я мог так облажаться? – вопрошаю я, хватаясь за голову. – Какой дурак!       - Это нормально, Уруха-сама. После... кхм... «встречи» с женщиной мозги всегда включаются не сразу. А они этим пользуются. Голова-то не та работает.       - А ты и рад поглумиться?       - Накажете меня за это?       - Да черт с тобой. Одного я не понимаю, зачем ей-то это было нужно?       - Это женщина, Уруха-сама, - Хантер заводит машину, усмехнувшись. – Если бы вы попались на уловку, вы бы оказались бесполезны для нее. Эта «дружба» выгодна не только вам, но и ей тоже. И потому будьте осторожны, господин. Она на самом деле опасна, и Аой не зря предупреждал вас о ней. Не для того, чтобы вы держались от нее подальше, а потому, что знает – просто так она ничего не делает. А когда предлагает свою защиту – тем более. Укрытие беглецов – дело рисковое. И этот риск очень высок. Цена соответствует помощи. Вот почему ей нужны гарантии и, что самое главное, мозги. Причем чужие. От глупцов она избавляется, дабы оградить саму себя от последствий.       - С одной стороны волчья стая, с другой – свора бешеных псов. А позади – змеиное гнездо. Хорош расклад, - хмыкаю я, устало закрывая глаза. – Попал в самую гущу.       - Не вешайте нос, господин, - Охотник бросает взгляд в зеркало заднего вида. – Даже если вас окружают хищники, каждый из которых хочет откусить от вас кусок побольше, у вас все еще есть мы.       - Два человека.       - А разве мало? – мужчина опускает руки на руль, прикрывая глаза ресницами. – Я… жизнь за вас отдам. Не важно, будут это волки, псы или ядовитые гадюки. Даже если они нападут разом и вместе разорвут мое тело на клочки. Вы – единственная надежда на будущее. И единственный человек, кто принял меня, несмотря на мою репутацию. Ведь с самого детства меня учили только одному – служить и подчиняться. И без хозяина я жить не могу. Даже ради своего сына.       - Скучаешь по нему? – негромко отзываюсь я, бросая взгляд в окно. У Хантера есть жена и ребенок. Где-то в другой стране, которых он не видел четыре года. Наверное, это очень тяжело…       - Такашима всегда будут на первом месте. Эта истина сильнее отцовских чувств. Она внедрена в меня чужими руками и давно является частью моего тела. Так что, все, что я могу сделать для своего ребенка – защитить его. Чем я и занимаюсь в данный момент. Вдали от мафии и грязи. И я надеюсь, что он вырастет хорошим человеком, несмотря на то, кем является его отец. Так даже лучше – что он не знает меня. С матерью и дедами он будет намного счастливей, чем со мной.       - Раньше я не знал о существовании Третьего клана. Но теперь, когда мы заговорили об этом, задался вопросом: почему ты пошел за помощью к Широяме, а не к Маме? Пошел к врагу, а не союзнику.       - По той же причине, которая едва не выставила вас дураком и предателем. Мама – коварная, жестокая и хитрая женщина. Она может с легкостью нарушить данное ей обещание, а может подставить или бросить на волю судьбы. Потому что у нее нет самого главного – мужской честности и благородства. Мужчина всегда держит слово, если он настоящий мужчина, женщина же сотню раз изменит свое решение, ища выгоду для себя. А Широяма Юу… настоящий мужчина, Уруха-сама. Даже с его кровавой репутацией, он известен, как человек слова. Сделка с ним – не пустой звук. И он не действует исподтишка. Он обещал спасти мою семью и предупредил, чем мне придется расплатиться за это. И ни разу не попытался изменить условия сделки или шантажировать меня, чтобы заставить делать то, что ему нужно. Кроме того, даже заковав меня в оковы и бросив в подвал, он не уронил ни моего достоинства, ни чести. Относился ко мне, как к равному. Даже уважал за мою стойкость и верность клану. Вот почему он запретил Матсумото и Сузуки пытать меня. Просто оставил наедине с самим собой.       - И ты тоже преисполнен чувством уважения к нему, - утвердительно отзываюсь я, замечая Ренара, вышедшего из Джипа впереди нас.       - Вы правы. Ненавижу, как своего врага, на интуитивном, животном уровне – так, как меня учили ненавидеть, прививая это чувство вместе с материнским молоком. Но уважаю, как кумите, искусного убийцу и мужчину. И именно поэтому выполняю свою часть сделки с Дьяволом.       - Но как ты можешь быть уверен, что с твоей семьей все в порядке? Он мог просто избавиться от лишнего груза, притом оставив тебя в долгу перед собой! – недоумеваю я.       - У вас есть основания не верить убийце ваших родителей. Но не у меня. Я могу быть неуверен в его мотивах. Могу сомневаться в его методах достижения цели. Но в одном я уверен точно, господин: моя семья жива. И она в Корее, под защитой государства и сторонников Широямы. Я ручаюсь за это. И будь я проклят, если я не прав.       - Эй, Кроха, ты заснул? Или до тебя дошло, что ты законченный болван?       - Я убью тебя, Ренар! – рычу я, подаваясь навстречу заглянувшему в салон мужчине, и оба дебила снова загибаются от хохота. - Ну, и кто вы после этого?!       - Умудренные опытом киллеры, куколка, - смеется Лис, повиснув на дверце Лексуса. – Не расстраивайся, Кроха. Это еще цветочки. Самое интересное впереди.       - Садись в чертову тачку и езжай в особняк, пока я не раздел тебя догола и не оставил одного в центре Токио!       - Понял, господин. Все-все понял. Нижайше прошу простить…       - Иди на хер, гребанный шутник!       - Как прикажете, мой Повелитель!       Я с трудом удержался, чтобы не бросить в мерзавца что-нибудь тяжелое и непременно острое. Но, так и быть. Сам виноват.       - Трогай.       Лексус останавливается прямо напротив парадного крыльца, и Хантер, заглушив мотор, тут же выходит из машины, чтобы открыть мне дверь. Я со вздохом забираю цветы, лежащие на сидении рядом со мной, и выбираюсь на улицу, как всегда находя на веранде курящего Широяму. Он всегда встречает меня, когда я покидаю его дом, хотя и не должен: по статусу не положено. Ведь я даже не его человек.       - Поставь в гараж, - приказываю Охотнику и всхожу по лестнице к Отцу, рядом с которым, с видом безразличного ко всему человека, стоял Акира. Весь мокрый и с полотенцем на плечах – он только что из спортзала. За его спиной замер Матсумото, до синяков впиваясь в плечи любовника черными ногтями и алчно втягивая в легкие терпкий и резкий запах пота, пропитавшего борцовку наемника. Он утыкался лицом между лопаток блондина, дыша глубоко и шумно, с широко распахнутыми глазами. В обрамлении черных ресниц – зловеще блестящие в свете солнца белки. Даже линзы укатились за веки. Зрелище, как из фильмов ужасов, к которому я до сих пор не могу привыкнуть.       - Я вернулся.       - Добро пожаловать, - ехидно тянет Аой, опуская взгляд на букет белых лилий в моей руке. – О, какая прелесть! Ты принес мне цветы?       - Обломись, - хмыкаю в ответ. – Я слышал, что на территории особняка есть кладбище.       - Есть, - с широкой улыбкой склоняет голову к плечу Широяма. – Но туда попадают лишь избранные.       Я молча поднимаю к лицу свободную от цветов руку и проворачиваю между пальцами водительские права Хантера, на которых, рядом с фотографией, замерло чужое имя.       Широяма прыскает громким смехом, который поддерживает хищной усмешкой Сузуки.       - Да, он там, - кое-как выдавливает из себя кумите, прижимая ладонь к виску. – Прямо за лесом.       Я лишь презрительно обвожу взглядом веселящихся мужчин и прохожу мимо, в дом. Через него быстрее выйти на задний двор и отправиться на поиски чужих могил. Размеры частного леса обещали мне долгий утомительный путь, но испугать меня подобной мелочью было сложно. Так что я смело пересек холл, вышел с черного входа на тренировочное поле и зашагал в сторону чащи, пряча карточку в карман.       Наверное, я шел около часа. Наверное, я не засекал время. Деревьям, казалось, не будет конца, они вставали на моем пути снова и снова, а почва под ногами была неровной и бугристой, из-за чего приходилось то взбираться на гору, то спускаться с нее, то обходить огромные ямы и давным-давно рухнувшие на землю деревья, полусгнившие и лысые. Но все же я дошел до конца. Просвет между стволами заставил прибавить шагу, и вот я уже выхожу на небольшую поляну, ухоженную и чистую, в отличие от дикой природы, оставшейся позади. Ровный газон, аккуратная сакура, растущая рядами, небольшая беседка и надгробия. Мраморные, каменные, железные и даже деревянные, потрескавшиеся от времени. Их было много. Больше, чем я представлял. Намного больше.       Я глубоко вдыхаю осенний сырой воздух, давая себе время, чтобы собраться с силами и все же подойти к надгробиям, и найти того, кто пал от моей руки не заслуженно. И делаю шаг вперед.       Первыми в глаза бросились скупые деревянные таблички, прибитые к шестам и воткнутые прямо в землю. Я очень хорошо рассмотрел надписи, выжженные на дереве, словно паяльником.       «Мичиру, 5 лет». «Каору, 4 года». «Аюми, 7 лет»…       Это…       Я вздрагиваю, обведя взглядом могилы. Десять. Их десять. И у всех один и тот же год смерти… Это дети, которых разорвали в лесу собаки! Аой… похоронил их?       Я зажмуриваюсь, отвернувшись. В груди что-то болезненно сжалось, заставляя мои руки задрожать, и я тут же зашагал прочь от скудных, простых рамок. Это уже слишком…       Дальше были могилы посолидней. Каменные надгробия, имена, которых я не знал, года смерти, которые ничего мне не говорили. Я всматривался в них, но не находил нужного имени, и потому шел дальше и дальше, пока камень не сменился мрамором. Меня заставил остановиться один из таких памятников, а почему – я и сам не знал. Черная мраморная плита в форме герба, на котором был изображен крадущийся волк с оскаленной пастью и вздыбленной шерстью, и высеченные из того же материала пистолеты, скрещенные дулами под гербом. Я узнал это оружие сразу – две Беретты. Тот же пистолет, что носит с собой Рейта.       Сощурившись, я различаю только цифры, высеченные на табличке у подножия герба, и потому подхожу ближе к громоздкому камню. Имя на нем было написано английскими буквами.       - Ана… Анас…       - Анастасия Волкова, - слышится позади низкий голос, и я испуганно оборачиваюсь, едва не споткнувшись об ограду. Аой лишь усмехается в ответ, подходя ближе и вставая рядом со мной. – Ее звали Анастасия Волкова.       - Кто она?       - Она была наставником Рейты.       - Наставником Рейты?! – ошарашено выдыхаю я, почти вскрикнув. – Женщина?!       Широяма скептически вздергивает бровь, бросая на меня косой, преисполненный сарказма взгляд.       - А почему нет? Женщина не может быть наставником?       - Может, но… - я потерянно оборачиваюсь на памятник, пытаясь уложить эту информацию в своей голове. Я, конечно, слышал истории про учителя Акиры, но на записях «его» не видел. Впрочем, я ведь смотрел только на Аоя и его наставника, так что… Но, все равно, это кажется диким и неестественным. Вот только в голове вдруг всплывают слова Дока, сказанные мне в день его приезда сюда:       «Мы с учителем Рейты часто спорили с наставником Юу из-за варварских методов «обучения», и даже ходили к кумите, пытаясь добиться снисходительности…»       Вместе с учителем Рейты. Тогда я не обратил внимания на эти слова, но теперь они действительно показались мне странными. Навряд ли кто-то мог разделить мнение Дока, судя по рассказам Широямы о его прошлом, мужчины Старого клана вообще были эталоном жестокости и правоты. Наверное, эта Анастасия все же не была совсем безразличной к юным киллерам.       - Верится с трудом, да?       - Вообще не верится.       Аой смеется, вынимает пачку сигарет из кармана и прикуривает, чтобы после положить белый сверток с табаком на мраморную рукоять Беретты.       - Эта женщина могла уделать любого из наемников, когда-либо состоящих в Старом клане. Кроме моего наставника. Она была из рядов русского спецназа. Командовала целым взводом. Но однажды, во время очередного сражения на горячих точках, куда она пошла добровольцем, ее взяли в плен. А ее соратники просто бросили своего командира на милость арабам. Ей удалось бежать через месяц, правда, когда она вернулась к своим, то узнала, что ее признали предателем. Так что она была вынуждена бежать от своих же соотечественников. Так Анастасия и оказалась в Японии, а после – вошла в состав мафиозной семьи. С боевыми шрамами на лице, ожогами от пыток на руках и теле и искусственной правой ногой, она была вторым человеком в клане, после моего наставника. Эти двое ходили в приближенных покойного кумите. И даже так, с железными штырями вместо ноги, она была лучшей в рукопашном бою и стрельбе. Все, кто пытался убрать ее, испытывая ненависть к ее талантам, отправлялся в Преисподнею ее легкой рукой. И способов убийств она знала тысячи. Вот почему мой наемник носит статус моей «правой руки». Она была жестокой и бесчеловечной железной леди, ее глаза были подобны стальному щиту – пронзительно серые, почти серебряные, большие и непроницаемые. Она могла морально уничтожить противника одним лишь взглядом этих глаз. Золотые кудри, вьющиеся от природы, были пострижены под «каре», мягко обрамляя красивое, но изрезанное лицо, а натренированное тело было женственным, но крепким, накаченным, но не отталкивающим, как у некоторых спортсменок и увлекающихся бодибилдингом «дам». И она была высокой. Метр восемьдесят пять. Анастасия была выше почти всех наших мужчин. И смотрела на всех свысока. Так дерзко, что ее презирали все, кому не лень. Русская девка, смотрящая на нас, японцев, как на кусок дерьма, и занимающая высокое положение в клане – у нее было все, чтобы не нравится другим. Волкова была настоящим воином. Поэтому она и лежит здесь.       - Вор… Воркова. Какое странное имя.       - Это фамилия. Потому-то на ее плите и изображен волк.       - Почему? – не врубаюсь я, слыша тихий смех кумите.       - Ее фамилия образована от слова «волк». Она и сама была, как это животное. Дикая, смелая, безжалостная. Она передала этот звериный образ и Рейте.       - Но если она тут, значит, она была… «человечней» многих ваших палачей?       - Анастасия-то? О, нет, - Широяма снова смеется, отходя от могилы. – Если ты думаешь, что она была лучше других киллеров, то ты ошибаешься. А в отношении Рейты – и подавно. Волкова не заменила ему мать. Она не была сестрой, не была подругой. Она была наставником, и никак иначе. И первой женщиной Рейты она тоже была.       - Он спал с ней? – изумляюсь я.       - Представь себе. Но это была инициатива самого Сузуки. Он хотел научиться «всему», чему она могла бы его научить.       - Он… - я замялся, обходя железный монумент, имя на котором совсем стерлось, но все же осмелился закончить фразу. – Любил ее?       - Нет. Он ее боялся. До немоты. До ступора и неспособности двигаться. Он боялся ее, как самого Люцифера.       - Трудно представить Рейту, который бы замирал в ужасе при виде женщины.       - Это точно.       - А Беретты…       - Один из стволов лежит в ее гробу. Второй на память о ней Акира оставил при себе. Но ты ведь пришел сюда не к ней, верно? Я пошел за тобой, потому что так и знал, что ты потеряешься. Пойдем. Я покажу тебе, где зарыт Джун Иноэ.       - А что насчет твоего наставника? – я отворачиваюсь от надгробия, поспешив следом за кумите.       - Его могилы тут нет.       - Ты не похоронил его? – спрашиваю, поравнявшись с убийцей.       - От него не осталось даже пепла, чтобы хоронить. Кроме того, он не был достоин ни ящика, ни ямы.       Я сглатываю, почему-то ощутив озноб от сухих слов мужчины, и промолчал против воли. Что же нужно было сделать с человеком, чтобы от него не осталось даже горстки пепла?       - Вот твоя жертва. Можешь помолиться за него, мой сантиментальный снайпер.       Я останавливаюсь напротив простого куска белого мрамора, похожего на миниатюрную скалу. В него была помещена железная табличка с именем и годами жизни личного водителя Широямы, и я, с трудом сдержав виноватый вздох, опустился на колено перед надгробием, чтобы возложить свежие цветы на ухоженную могилу.       Я убил этого человека. Своими руками. Но даже не помню его лица… От этого как-то паршиво на душе. И мне придется жить с этим грузом до конца своих дней. Но не только это сейчас заставляло меня чувствовать странную боль в груди: я не знаю, где похоронены мои родители. Я убежал из Токио, скрывался в другом городе. Ни с кем не созванивался, ни с кем не говорил. И потому место, где покоятся мои отец и мать, мне неизвестно. Наверняка, дядя похоронил их на одном из кладбищ столицы, но где именно – я не имел ни малейшего понятия. И вместо того, чтобы стоять у их могил на коленях, я возлагаю букет на чужую, никак не связанную со мной.       - Будешь исповедоваться? – насмешливо спрашивает Широяма, и я молча поднимаюсь на ноги, покачав головой.       - Даже если я буду молить о прощении, это уже ничего не решит. Да и прощать меня уже некому. Я сделал это осознанно. И не заслуживаю чужого снисхождения.       - Я сейчас разрыдаюсь, - язвит брюнет, неспешно заходя за мою спину и опуская руки на мои плечи. – Это так трогательно, что даже противно.       - Заткнись, - шиплю я гневно, но кумите уже прижимается к моей спине грудью, коснувшись губами ушной раковины…       - Какой отвратительный запах у этих духов.       Я неосознанно напрягаюсь, слыша тихий смех на ухо. А Аой продолжает держать меня в своих руках, сжимая пальцы на моих плечах так крепко, что я чувствую саднящую боль в мышцах.       - Ты задержался.       - Мама была слишком настойчивой, - отзываюсь я, не отводя глаз от мраморной плиты. – Заставила меня выпить с ней чая и заодно поделиться впечатлениями от работы ее дражайшего ученика.       - Это она может, - мычит Широяма задумчиво, задевая губами мочку. – Любит она... таких вот смазливых неопытных мальчиков. Очень любит.       - О чем ты…       Речь прерывается из-за грубого толчка, выбившего воздух из моих легких, и киллер ударом вжимает меня спиной в ствол растущей рядом с могилой сакуры. Он возникает передо мной, хватая меня за волосы, и улыбается так жестко и кровожадно, что я понимаю без слов – он в бешенстве.       - Этот запах меня раздражает. Когда мне удается повидаться с хозяйкой моего борделя, что бывает довольно редко, я ухожу от нее с тем же ароматом на своей одежде. И всякий раз выбрасываю костюмы в урну, не пытаясь даже отстирать их. Духи и правда очень стойкие. Побывав рядом с Мамой в одной комнате, ты весь начинаешь вонять этой парашей.       - Я не виноват в том, что ее парфюм действует тебе на нервы, - шиплю я болезненно, потому что ладонь мужчины, держащая мои волосы, сжимается в кулак, натягивая и без того потревоженные пряди. – Ты сам говорил остерегаться ее. Не мог же я отказать ей в чашке чая?       - И о чем же вы болтали? – мурлычет хищник, опуская вторую руку на мое бедро, и я ошеломленно вздрагиваю, уловив тихий звон ремня через секунду.       - Что ты делаешь?!       - А что такое? Или ты смущаешься перед этими костями?       Я дергаюсь, когда Аой грубо сдергивает мои брюки вниз, обнажая бедра и вжимаясь в меня всем телом, и упираю руки в его грудь, делая отчаянную попытку вырваться из захвата. Но, как оказалось, моих сил все еще недостаточно, чтобы тягаться с этим ублюдком, который, не слушая меня, умело расправляется и со своей ширинкой тоже.       - Это акт вандализма, ты в курсе? – хриплю я севшим вдруг голосом, тщетно трепыхаясь в его руках. И вот теперь мне и правда становится страшно. - У тебя вообще ничего святого нет, гребанный извращенец?!       - Святого? В этих жалких останках?       - Отпусти меня! – выкрикиваю наконец, задохнувшись от боли в затылке, но Широяма уже хватает меня под коленом и забрасывает мою ногу на свою талию.       - Помнишь, как честно ты разговаривал со мной раньше? Когда же это было? Я даже и не вспомню. Видимо, давненько уже.       - Чего ты…       - Я люблю честность, Кою. И ты знаешь это, как никто другой, верно?       - Ах!       Грубое, резкое проникновение. Он вошел в меня одним ударом, пронзив все тело острой, почти нестерпимой болью. Так он еще не брал меня, даже в мой первый раз. Так ожесточенно, остервенело и беспощадно, на сухую и без подготовки. Даже в глазах потемнело от этой вспышки, заставив меня задохнуться от, казалось бы, привычных ощущений.       - Не расскажешь, о чем вы говорили с Мамой?       Еще один сильный толчок, и я сжимаю зубы в попытке сдержать скулеж, судорожно хватаясь за его плечи. Боже… Дай мне сил вытерпеть это! Я не могу сломаться так просто. Я просто не имею на это права!       - О... Торе, - выцеживаю я сквозь зубы, запрокинув голову по велению его руки, которая дернула мои волосы вниз так, что чуть искры из глаз не посыпались. Но мой ответ не удовлетворил моего палача, и следующий толчок был еще грубее прежних, отчего я уже не смог сдержать мучительного вскрика.       - А!.. Ты порвешь меня!..       - Так попроси меня быть мягче.       Больно. Так больно, как еще не было. Я с трудом смаргиваю темноту с глаз, ловя в фокус окаменевшее лицо любовника, который, вопреки ожиданиям, лишь терпеливо ждет моего ответа. И я, вдруг ощутив злость на подонка, без страха замахиваюсь…       Он ловит мой кулак в паре сантиметрах от своего лица и сдавливает его в своей ладони до хруста костяшек, вырывая еще один жалобный стон из глотки.       - Нет? – усмешка и новый удар бедрами, вогнавший его член в мое тело до самого основания.       - Ах!..       А после еще один. И еще. Я и сам не замечаю, как глаза начинает щипать от потекшей косметики, а по щеке прокатываются черные от теней дорожки слез, сдержать которые не представляется возможным. И я сдаюсь. Я сдаюсь этой боли, рвано хватая ртом холодный кислород, обжегший горло раскаленным железом.       - Хватит... прекрати. Пожалуйста...       Аой останавливается, но я не вижу его лица. Знаю, что он смотрит на меня, но не могу ответить тем же. А после он вдруг отпускает меня, резко выходит из моего тела и отталкивает от себя. Я снова ударяюсь спиной о ствол дерева, но Широяма уже не обращает на это внимания: круто развернувшись, он уходит широким шагом прочь от чужой могилы. Ни разу не обернувшись на свою игрушку.       Я скатываюсь по стволу на землю, расцарапав кожаный жилет о грубую кору, смутно улавливая глазами быстро удаляющуюся в сторону леса фигуру. И в тот же момент что-то ударяется о надгробие рядом со мной, заставив меня повернуть голову.       Бархатная черная коробочка.       Она выпала из моей сумки для патронов, прокатившись к мрамору и столкнувшись с ним в мягком щелчке. Я стискиваю зубы в порыве ненависти и жажды мести, нахлынувшем на меня, как цунами, сжимаю пальцы в кулаки, пробороздив ими по земле, которая забивается под ногти вместе с травинками, и от души бью кулаком по дереву над своей головой.       - Убью. Я убью тебя, Аой…       Но в другой миг успокаиваюсь. Плечи устало опускаются, глаза закрываются. И я, сделав пару глубоких вдохов, дотягиваюсь до коробочки и раскрываю ее.       Черный бриллиант мрачно сверкнул в свете холодного солнца, забирая последние крупицы злости. Черный и такой пустой, как глаза этого мерзавца. Глубокий и бездушный…       - Аой.       Я подскакиваю на ноги, совершенно перестав понимать себя.       Это его кольцо.       И бросаюсь следом за мужчиной, одолеваемый навязчивым желанием догнать его. Догнать и отдать ему этот перстень. И, зачем-то… попытаться успокоить его гнев.       Просто я уже устал.       Устал быть тем, на кого он смотрит так убийственно-жестоко.