tendresse de la guerre et de la revolution

— Ты правда готов пойти на это? Что за вздор, Гарри, что за вздор, — покачала головой молодая женщина. — Я знаю, что была вам обоим за мать столько лет, но, милый, послушай меня, не стоит этого делать. Не думай тянуть себя на дно, когда толком ничего не успел добиться. — Луиза, я знаю, я все это знаю, но скажи мне, теряла ли ты брата? Я был с ним всю его жизнь, как я могу забыть об этом? Женщина в потрепанном платье досадливо бросила мокрую тряпку на стол, упершись руками в бока. Она подошла к парню, отбирая у того стопку рома, и сама выпила до дна, присаживаясь рядом. Гарри не сводил взгляда со своих рук, перебирая пальцы, и не пошевелился, когда Луиза обхватила его плечи руками, нежно приобнимая, и по-матерински погладила его по волосам. — Мой маленький мальчик, — шептала она, — ничего, тебе есть, с кем оставаться, а за отца не беспокойся. С ним все будет хорошо, я позабочусь об этом. — Я не могу оставить его одного, когда он только потерял сына. Мадемуазель Лу кивнула ему, совсем забывая об уборке своего трактира, концентрируясь на опущенных плечах Гарри и его пустых глазах. Юноша встал со своего места, прекрасно зная, где его намерения, пусть еще не сформировавшиеся, но уже существующие, могут понять, и, прощаясь с Луизой, попросил ее не беспокоиться, потому что он все равно вернется. Потому что ему больше некуда идти. Он думал прогуляться по площади, по узеньким улицам, что и сделал, и оглядывался на каждого встречного, сам не зная почему. Всматриваясь в незнакомые и грубые черты лица, Гарри получал недружелюбные взгляды, колкие фразы и сладкий лепет старых проституток. Было противно, и он отворачивался, опускал глаза и ускорял шаг, стремясь подобраться ближе к, как он считал, огню противостояний, и небольшая толпа людей расступается перед ним. Затравленным взглядом, точно как волк, Гарри обводит несколько рядов из крестьян и идет вперед, иногда оборачиваясь, когда кто-то хватал его за руку. Зачем они все собрались здесь? Что же такого было сегодня на улицах? — Молодой человек, — окликнули его, почему-то он был уверен, что именно его, — стой, черт, куда ты идешь? — Есть разница? — неохотно отозвался он, поворачивая голову. Какой-то неопрятный и на вид, по правде говоря, противный мужчина, подошедший к нему, хромая на ногу, смотрел так, словно увидел перед собой умалишенного. Гарри вздернул плечами от омерзительного чувства холода, который прокрался под тонкую одежду, и не сказал ни слова до тех пор, пока мужчина не потянул его за руку. — Еще слишком молод, чтобы смотреть на казнь, — пробурчал он, словно отец провинившемуся сыну, а Гарри вырвал свою руку из грязной шершавой ладони, оборачиваясь к людям впереди. — Казнь? — переспросил он. — Кого казнят? За что? — Если бы Франция забирала своих лучших воинов за что-то, король бы утонул в справедливости. Люди перед ним столпились, наблюдая за тем, каким хриплым и глубоким голосом он умоляет отпустить его, прорваться вперед и посмотреть, кого повели на верную смерть. Несколько парней посмеивались над ним и присвистнули, когда он выскользнул из рук мужчины, кто-то даже дернул его за волосы, пролепетав речь о том, как бы такие кудри смотрелись на чей-то подушке ночью. Было противно, но Гарри проглотил этот ком, бесцеремонно расталкивая зевак перед собой. Он ожидал увидеть палача в маске и с топором в руках или же наточенным мечом, но в центре Гревской площади* стражники в доспехах бросали большие бревна в костер. Гарри вертел головой во все стороны, выискивая взглядом хоть где-то знакомый силуэт, и его сердце почти успокоилось, когда стража никого не вела на костер. Почти спокойно стало на секунду, почти прикрытые от облегчения глаза, и затем двое рыцарей толкают обездвиженное тело мальчика. Гарри не видел его лица, пока с головы не сдернули мешок, и это странно, потому что обычно стража никогда не показывает публике лиц заключенных. Закрытые глаза и посиневшие губы его брата, доводящие до сумасшествия, и Гарри сорвался с места в ту же секунду, когда руки людей потянулись к нему, захватывая в тиски запястья. Он пытался вырваться, обессиленно воя, и никто не слушал его плач и крики, все громко галдели о том, что, видимо, этот мальчик сделал что-то слишком серьезное, раз его лицо позволено видеть всем. Стоны и вопли тонули в безжалостных голосах народа, раскрасневшееся от слез лицо Гарри интересовало кого-то куда больше, чем представление на площади. — Пожалуйста, — шепнул он, и половина толпы застыла, — пожалуйста. Стража привязала мертвое, — Гарри мог поклясться, что его брат даже не дышал, — тело к деревянной балке, и все поспешно отошли назад, как стража, так и люди, утягивая за собой неспокойного Гарри. Он совсем обезумел в тот момент, когда увидел языки пламени, скрывающие его брата за огромным столпом дыма и огня. Только открыв рот в немом крике, он зажмурился, потому что пыльная ладонь накрыла его губы, а несколько пар рук утянули его в суетливую толпу, и он хотел задержать дыхание, чтобы никогда не чувствовать этот запах огня, чтобы в один момент просто перестать все чувствовать, как его брат. Желание задохнуться только усилилось, когда кто-то вытащил его из гущи событий и оттянул подальше от толпы. Перед глазами все равно стоял образ мертвого брата в огне, и Гарри неожиданно для всех зашелся в громких и надрывных рыданиях, отталкивая руками того, кто продолжал волочить его по переулку. — Эльдер, — закричал он, пугая прохожих, — пусти... По незнанию, Гарри ухватился рукой за шею того, кто все еще волок его за собой, он не видел, кто именно, он боялся открыть глаза. — Угомонись, — рявкнули ему, — сейчас тебя успокоят, ты такой сладенький, почему раньше тебя здесь никто не видел? Его затолкали в какою-то таверну, и от запаха вина и пьяных мужчин у Гарри все закружилось перед глазами. Он наконец увидел мужчину перед собой, не в дорогой одежде, с отвратным запахом изо рта и в драных лохмотьях. Он сверкнул пожелтевшими зубами, когда подкрался ближе к застывшему юноше, и схватил его за локоть, дергая на себя. От одного только дыхания пьяницы Гарри прижал руку ко рту, чтобы хоть как-то сдержать рвоту, и пронзительно закричал, когда до тошноты противные губы припали к его плечу. Он понимал, что не имея силы, он не справится с напористым мужчиной, и повторяя в памяти события дня, казнь брата и липкие ладони протестующих, которые словно зеваки собрались поглазеть на представление, Гарри обмяк, опуская руки, и мужчина довольно забормотал что-то гадкое и пошлое, вылизывая острые выпирающие ключицы юноши. Возможно, такая участь была спасением для Гарри, когда его брата сожгли за невесть что, когда отец отказывался жить, когда ему не было у кого искать заботы и тепла, но дверь в таверне скрипнула, а пьяный мужчина отступил назад, бросая Гарри к стене. Тяжело дыша и приоткрыв губы, Гарри повернул голову ко входу, но видел что-то размытое и неточное из-за слезившихся глаз. Он слышал чей-то незнакомый голос и слабо кивнул, когда у него спросили, как он себя чувствует. — Тебе нужна помощь, — достаточно близко и четко услышал он, отчего снова дернулся назад, не желая попасть в чьи-то руки снова, — нет, все хорошо. Я помогу тебе, только не бойся. Ноги едва слушались его, и шевелиться не было сил, поэтому он почти не дрогнул, когда незнакомец подхватил его на руки, унося на второй этаж затертой прокуренной таверны. Гарри почти не ощутил, как его спина соприкоснулась с серыми простынями, и открыл глаза только когда его обувь была снята, а гладкие, негрубые руки погладили его коленку. — Что тебе нужно? — тихо спросил он, всматриваясь в лицо парня, — ты забрал меня у того пьяницы, чтобы развлечься самому? Молодой человек звонко и громко рассмеялся, плюхаясь рядом с Гарри, заставляя его подвинуться, едва не падая с тесной кровати. Его волосы были чернее, чем у кудрявого, короткие и без завитков, черные брови и красивые карие глаза. Что-то в его взгляде и чертах лица говорило о том, что ему, возможно, следует довериться. — Извини, я не хочу унижать тебя, но я не питаю страсти к парням. Гарри лег на бок, поворачивая голову к нему, и коротко кивнул, опуская взгляд на его руки. Загорелая кожа была покрыта чернилами, и юноша заворожено наблюдал за тем, как краска переливалась в тусклом свете нескольких свечей. — Кого сожгли сегодня? — спросил парень, и Гарри отвернулся от него. — Моего брата. Незнакомец смягчил черты лица, сочувственно выдыхая и проводя рукой по кудрявым прядям. Гарри стало немного противно от того, что случилось минутами ранее. От того, что кто-угодно мог прикасаться к нему и делать что-то резче, чем просто гладить по волосам, это так мерзко. Даже мысли об этом спутываются в большой клубок, и Гарри мотает головой снова, облизывая губы. — Знаешь, я хочу сказать тебе... — Уже поздно, — глухо шепчет Гарри, и облачко пара от его неловкого лепета повисает в воздухе, — так холодно, — снова выдыхает он. — Ты можешь остаться здесь на ночь. Сколько угодно, я скажу хозяину. — Спасибо. Но зачем? — Ты милый, — улыбнулся незнакомец. Ох, он даже не знал его имени. — Как тебя зовут? — Леон, — просто ответил парень, — а ты Гарри, я знаю. Я видел тебя в трактире у Луизы. Гарри неопределенно кивнул, закрывая глаза. Он надеется снова увидеть Эльдера, снова посмотреть, как он сбегает по утрам, наивно предполагая, что никто не видит его. На минуту он мог поклясться, что видел это все так, будто оно реально — Эльдер хватает краски и большой холст на ходу, выбегая из дома, и несется по дороге прочь из города. Гарри неосознанно дернул рукой в надежде схватить брата за рубашку и притянуть к себе, но черпнул только воздух, и вся идиллия тишины разрушилась звоном в ушах и громкими голосами людей за окном скромной спальни в трактире. Сладкий сон отступил перед шумом улицы и хохотом деревенских девушек, которые выбрались в Париж, наверное, с работой. Гарри попытался пошевелить рукой и нащупал только мягкие короткие пряди волос, а затем получил несколько поцелуев в шею, разлепляя ресницы. — Леон? — сонно прошептал юноша. — Что ты... нет, стой. — Прости, — улыбнулся парень, настолько мило и открыто, что Гарри не сказал бы, на что способны его губы, — извини, но ты так прижимался ко мне, что я подумал... — Нет. То есть, прости, но, правда, я и не думал, что обнимал тебя. Леон усмехнулся, ложась совсем близко к Гарри, выдыхая в его плечо и обвивая талию рукой. Гарри закрыл глаза, ничего не говоря, и, словно борясь с собой, повернул голову влево, тем самым открывая вид на шею. Чуть погодя, Леон прикоснулся губами к гладкой коже, шумно дыша, и промычал что-то неразборчивое, пылко припадая ртом к плечам и ключицам. Зажмурившись и томно выдыхая, Гарри опустил руки на плечи Леона, слабо пытаясь оттолкнуть его, но парень схватил его запястья, зацеловывая их и разводя в стороны, чтобы прижать чужие ладони к простыням. — Ты говорил, что не любишь парней, — губы Гарри дрогнули в несмелой улыбке, и Леон засмеялся в его ключицы, оставляя там еще несколько поцелуев. — Слишком красивый, — прошептал он, со стоном припадая к чувствительной коже, — слишком вкусный, Боже. Его поцелуи и прикосновения не были такими, как представлял их Гарри. Он думал, что первые касания, первые ласки будут слаще шоколада, но это ощущалось слишком обычно и почти принудительно, потому что Гарри никак не относился к незнакомому парню, он и вовсе не мог представить, что окажется в постели не с девушкой, и если вчера он мог быть в руках пьяного мужчины, то сейчас быть в объятиях Леона, который усыпал его поцелуями, казалось, лучше. — Не могу оторваться от тебя, — застонал парень, — пожалуйста, позволь мне... Прикусив кончик пальца, Гарри взглядом метнулся к двери, думая, заперта ли она, и попытался сконцентрироваться на том, что делал молодой человек рядом с ним, попытался притвориться, что ему это необходимо. И практически сделал это, несмело обнимая Леона. — Я не хочу оказаться завтра с каким-нибудь грубым пьяным посетителем бара, — честно признался он, — ты милый, то есть, ты мне нравишься, поэтому, научи меня? — Научить чему? — Как все это делать. Раз уж так, я хочу, чтобы ты был моим первым. — Я, - парень сглотнул, поднимаясь до уровня лица Гарри, — я постараюсь. И все закружилось в вихре из простыней и первых стонов, Гарри утопал в том, как горит его тело под мягкими подушечками пальцев, он чувствовал себя живым. Его собственные руки тряслись от жажды и волнения, когда Леон был чуть уверенней и смелей, когда на его коже оставались следы от поцелуев и коротких ногтей. Гарри так сухо и критично размышлял над тем, что они делали, что сам скривился, отворачивая голову. Он распахнул глаза, когда на его губах затрепетало легкое дуновение ветерка, а затем горячие вздохи Леона. Осторожно и мягко накрыв ладонью пухлые губы, Гарри замотал головой, оставляя поцелуй только поверх собственных пальцев. — В чем дело? — недоумевал Леон, аккуратно убирая ладони от лица. — Просто не надо. Хорошо? Я не хочу делать это сейчас, прости Леон усмехнулся, мотая головой, и ему показалось до жути странным то, что Гарри мог отдаться ему, зная неполные сутки, а поцеловать свои губы запретил. Он был таким сладким для взрослых мужчин, сладким для парней, и не терпелось дождаться, когда он позволит взять себя всего. Гарри учился тому, что давал ему парень — учился делать то, о чем его старый церковный учитель точно никогда бы не рассказал на своих уроках. Он слышал, как многие мужчины хвастались невинными телами в своей постели, и старался обходить стороной такие слова, мысли, потому что он был хорошим сыном своего отца. Извиваясь на жестких простынях, Гарри цеплялся за широкие плечи и спинку кровати, откидывая голову назад и закатывая глаза. Он потерял всю магию и легкость момента, когда его ногти впились в спину Леона, и оба переступили черту, становясь не просто кем-то воздушно-приятным друг для друга. Грубо сжимая руки на тонкой талии, оставляя укус за укусом на бледной коже, Леон не чувствовал больше сил остановиться, даже если он услышит эту просьбу, он не оторвется от изнывающего и хрупкого Гарри. — Поздно, — прохрипел Гарри, переворачиваясь набок. Он еще больше укутался в одеяло, которое почти не грело, и постарался закрыть глаза на то, что рядом с ним лежит тяжело дышащий и обессиленный Леон. — Ты можешь оставаться здесь сколько угодно, — шепнул парень, заправляя прядь кудрей за ухо, — это всегда может быть твоим домом. — Мне нужно идти. Гарри сполз с теплой от жара тел постели, набрасывая одеяло на плечи. Его взгляд метался к одежде, откинутой в какой-то момент на пол, и, пусть его руки дрожали, но нельзя было оставаться здесь. Слишком ненадежно и легкомысленно, если так уместно думать тому, кто отдал себя первому лучшему. Возможно, в этом и было что-то разумное, так ведь лучше, он практически не чувствовал неприязнь к Леону. — Ты вернешься? — Ты сам меня найдешь, — улыбнулся Гарри, — ты мне нужен. Потому что у меня есть план. — Такие милые создания не могут задумать что-то в духе революции? — Я знаю, как усмирить свинью, — Леон громко засмеялся, провожая кудрявого мечтательным взглядом.

***

Гарри точно знал, где его намерения будут приняты, поэтому направился прямиком через площадь, наполненную деревенщиной, к когда-то достаточно близкому другу, которому еще год назад мог выдать самые страшные тайны, что сводились к, разве что, подглядываниями за молодыми девицами. Он старался прибавлять шагу с каждой минутой, не понимая, когда взгляды простых прохожих, перемазанных в саже и грязи, стали доставлять ему столько неудобства. Минуя узкие переулки и улочки, Гарри добрался до невысокого домика, ничем неприметного на фоне других пристроек рядом, и постучал несколько раз по старой деревянной двери. Ему открыла молодая девушка, держащая в руках потрепанную метлу. Она робко поклонилась Гарри, отходя в сторону, позволяя юноше войти. — Гарри, — воскликнул высокий и белокурый парень, — черт возьми, до чего ты дошел, если моя прислуга кланяется тебе? Кудрявый улыбнулся, приподымая бровь. Он скинул с себя тонкий плащ, отдавая его смутившейся девочке. При свете нескольких тающих в огне и воске свечей, Гарри видел знакомые мягкие черты лица своего друга, имя которому Александр — когда-то он звал себя англичанином, покорным слугой королевы туманной Англии, но потом, в первые дни противостояний во Франции, сменил фамилию во имя народа, сражающегося за свободу. — Почему о тебе говорят? — серьезно спросил блондин, — я видел тебя вчера, и Эльдер, мне жаль. — Я пришел за этим. Парень задумчиво кивнул головой, закусывая губу, и махнул рукой на стул. — Садись. Расскажи сначала все. Дрожь в пальцах и стучащая в висках длинной барабанной дробью кровь смешались в паническое состояние, и Гарри присел рядом, забираясь в теплые и уютные объятия все еще хорошего друга. — Он рисовал портрет Пьера-Готье в тот день, — мягкие ладони обхватили его плечи, которые тряслись от воспоминаний, — я точно видел, как он выбегал из дома утром, Александр, я клянусь тебе днями, оставшимися в запасе у моего отца, что брат короля причастен к этому. — Это серьезное обвинение, — вздохнул он. — Чего именно ты желаешь? Мести, подобраться ко двору короля, власти? — Возможно, — бормотал Гарри, — возможно, все вместе. Я не смогу отомстить ему, будучи далеким от светской жизни Версаля. — Я имею смелость надеяться, что ты знаешь, что делаешь. — Если я не верну ему долг, буду ли я лучше? — Убив Готье, ты не восстановишь справедливость, ты скорее потешишь короля. Он избавится от неверного придворного, который, мне помнится, перепробовал столько способов отравить брата, что детям на ночь читают их как сказку, а ты — от убийцы брата. — Предложи я королю заключить эту сделку, он казнил бы меня? — наивно предположил Гарри. — Глупыш, — рассмеялся блондин, — о, Господь видит, я буду с тобой даже в этом случае. Но мы не можем рисковать, если хотим сделать все разумно. Возможно, я все еще могу быть полезен тебе, возможно, у меня есть пара-тройка человек, способных помочь, но ты знаешь сам, сколько времени это займет. Хотя, признаюсь, мне безумно интересно услышать твои мысли насчет этого. Никогда бы не подумал, что встречу тебя в рядах революционеров. — Каждый из них что-то потерял в этой войне, — вдумчиво произнес Гарри, водя пальцем по рубашке друга, — я хочу помочь им избавиться от нашего общего противника, разве не благородно? Нет, милый Алекс, это ужасно, что я использую их чувства для своих целей, но они не пойдут за слабаком. — Все пройдет хорошо. Уверяю тебя, такому красивому лицу не идут слезы, мой верный друг. — Я скучал по тебе, — судорожно сжимая ткань, выдохнул Гарри, — ты мой единственный друг. Я уверен в тебе, ты не предашь меня. Александр пригладил выбившиеся пряди на голове юноши, привычно вплетая в них пальцы, массируя кожу, чтобы снова услышать довольные вздохи Гарри, привести его в себя. Обезумевший от паники и страха мальчик, ищущий спасения во лжи и крови, рыдал на его руках, но заверял его, что добьется своего, не беря чужого горя на свои плечи. — Ты должен быть готов к тому, на что идешь, — повторял Александр, точно как молитву, - никаких "нет" во благо дела, Гарри, это наше правило. — Обещаю, — кивнул юноша, зажмуриваясь и сжимая руку друга в своей, гладя его пальцы. Он пришел домой, где снова пахло вином, которое они тайком пили, когда родители оставляли их одних. Он дома, где Александр снова уложит его на свою грудь и будет наматывать его вьющиеся пряди на пальцы, пока Гарри не уснет. *Гревская площадь - сегодня это место носит название Отель-де-Виль, откуда открывается прекрасный вид на парижскую ратушу в стиле возрождения, и в года Великой французской революции площадь была основным местом казней.