tendresse de la guerre et de la revolution

Если и возможно привыкнуть к холоду тяжелого метала на запястьях, то к частым пинкам и ударам в спину — вряд ли, слишком грубо и несправедливо. Даже если и хотелось полюбоваться красотой Версаля, то только не когда тебя волочат за собой, как узника Бастилии. Гарри казалось, что даже при других обстоятельствах он не смог бы оценить красоту дворца, потому что он тот, кто любит этих людей на улице, кто любит звон мечей над головой и яркие вспышки огня в революции. Стража волокла его так, словно он больше не сможет им отомстить, словно его повесят сегодня же ночью, как и половину пойманных протестующих на улицах. Возможно, так и есть, и он обречен, но внутри плескалась радость и искры удовлетворения от того, что он первый, кого выслушает король. Бесконечные коридоры ничем не отличались друг от друга: те же статуи, те же картины, будто сплошной дубликат, даже цветы и те одного оттенка. Слуги только по-разному реагировали на него — кто испуганно прижимал руки к губам, а кто хмыкал, отворачиваясь от привычного действа. Худшим было видеть жалость и чувствовать все большую хватку на руках, когда они оставляли за собой новые двери. — Ваше Величество, — грубым голосом сказал стражник, остановившись у закрытых дверей, — не смею отвлекать, но это важно. — Войди. Толкнув тяжелые дубовые двери, стража втолкнула Гарри в яркую комнату с высокими потолками и мягкой музыкой скрипки. — Бастилия была взята штурмом, он был там. Король стоял спиной к нежданным гостям и задумчиво кусал тонкие губы, листая старую книгу, но, услышав тихое шипение, повернулся к вошедшим, складывая руки на груди. — Идите, — приказал он, глядя на Гарри, — снимите с него наручники и идите. — Как скажете. Гарри облегченно вздохнул, когда цепи упали с его рук, и потер покрасневшие запястья, не поднимая глаз на короля. Мужчина наблюдал за ним, стоя на месте, и подошел только когда юноша посмотрел на него. — Тише, — прошептал король, — ты не похож на революционера, слишком юный. Как тебя зовут? — Гарри, — ноги едва держали его, когда рука мужчины легла на плечо, медленно потирая кожу. — Король Луи, я... — Нет, все хорошо. Неужели ты думаешь, я поверю, что ты был там? — Я был. Я, правда, я был там. Луи замотал головой, успокаивающе поглаживая плечо, и поднял голову Гарри за подбородок. Он всматривался в его лицо, которое немного искажал испуг и нервозность, но сквозь эмоции он видел что-то знакомое и почти забытое, что-то детское и наивное, явно не юношу, готового взять в руки револьвер. Король взмахнул ресницами, широко открывая глаза, а Гарри удивленно наблюдал за ним, пока тот прижал маленькую ладонь к бледным щекам, проводя по ним пальцами. — Расскажи мне тогда немного об этом, — тихо продолжил Луи, — я был бы признателен тебе. Гарри замялся, ежась под внимательным взглядом, и все слова словно вылетели из головы, оставляя звенящую тишину. — Люди хотят свободы, Ваше Величество. — А ты, чего хочешь ты? — Я, — забормотал он, не в силах продолжить, — я хочу справедливости. Правосудия. — Надо мной? — засмеялся Луи, и Гарри не ожидал, что смех короля будет мягче и звонче, чем игра скрипки. — Ты устал. Ты бледен, тебе нужно домой. — Неужели Вы так уверенны, что меня не будут преследовать? Что, если я выйду от короля живым, мне стража подарит свободу? Резкая и огорченная речь слегка поразила Луи, но он хотел бы узнать об этом что-нибудь, если бы мог. — За тобой вышлют карету, и ты отправишься к родственникам. Тебе есть, у кого остановиться? — Я не знаю, — он нахмурил брови, бросая взгляд на сосредоточенного короля. — Наверно, моя тетушка в Провансе сможет принять меня на некоторое время. — Хорошо. Тогда тебе нужно собраться с мыслями. Я понимаю. Утром ты должен быть готов, и лакей будет у твоего дома, когда пожелаешь. — Утром. Утром я буду готов. Луи посмотрел на него, чуть вскинув голову, потому что Гарри был немного выше его самого, и последний раз позволил себе насладиться мягкостью кожи юноши, проводя пальцами по щекам. Он отпустил его, провожая до самих ворот, и приказал стражникам не перечить решению. Он с почти спокойным сердцем отправил Гарри домой, все еще думая, кого он ему может напоминать так сильно. Гарри не думал о том, что стоит взять с собой, но он убедительно попросил Александра остаться с его отцом, потому что в ином случае мужчина просто не выживет в одиночку. Экипаж прибыл, как только Гарри выслал запрос в Версаль, и он даже подивился бы такому скорому приезду, если бы его не мучили мысли. Этот штурм, сотни глупых смертей так давили на него, что он почти убедил себя в своей же виновности. Как смотреть людям в глаза? Так ничтожно мало светлого было в его глазах, когда карета уже выехала за город, а солнце слепило лакеев. Он глубоко дышал, усмиряя тяжелые размышления, но терпел провал даже в этом, что усугубляло его состояние. Он проиграл вчера, проигрывает и сегодня, а сотни людей остались под руинами Бастилии почти по его милости. Возможно, стоило послушать Алекса тогда и остаться с ним прошлой ночью, нежели быть на штурме. Может быть, даже не стоило днем начинать все это и позволить бездарному мужчине разглагольствовать дальше о своих идеях, но громкие слова лучше пролитой крови. Юноша плотно закрыл глаза, откидываясь на мягкую спинку диванчика, и даже не думал об этой королевской роскоши и некоролевском поведении Луи. Потому что король поступил так, словно не из-за него Гарри потерял брата. Лукавство и притворство, Луи мог бы утонуть в своем лицемерии, если он всегда играет именно так. До Горда, где и живет его любимая тётя Агас, с которой они не виделись с тех пор, как она полюбила вольную жизнь в небольшом городке, было не так и много, это явно ближе, чем Марсель, но дорога невероятно утомляла, а каменистые тропинки, на которых карету шатало из стороны в сторону, все никак не заканчивались. Все, что Гарри мог вспомнить по пути о тёте Агас, так это только то, что женщина всегда перебарщивала с парфюмами, румянами и перьями в своей шляпе. Ей сейчас, возможно, около сорока, но Гарри уверен, что ничего не изменилось, и в ее доме по-прежнему ни разу не сыграли свадьбу, хотя жаль, потому что ее усадьба была словно слеплена для красивых деревенских церемоний. — Мой милый племянник наконец дал о себе знать, — ее голос, пусть и слишком громкий, пусть пискливый, но был лучше такого долгого пути в карете. Гарри обнял налетевшую на него женщину, убеждаясь, что в ее жизни по-прежнему не завелось манер и чувства такта. Он улыбнулся, когда она пригладила его кудри, пропуская сквозь пальцы, и Агас подозвала слуг, чтобы они забрали вещи парня и отнесли в его комнату. — Я не помню тебя с пяти лет, когда ты последний раз отдыхал у меня. И потом, твоя мама. Ох, мой милый, твоя мамуля была мне лучшей сестрой на свете, долго не могла смириться с ее потерей. Ну, ни слова о скорби, поспешим в дом. Она зажигалась от малейшей искры и сама вела себя в безумном танце мыслей, хватая за руку Гарри и утаскивая его в дом. — Не знаю, какие у тебя предпочтения в интерьере, но мой знакомый недавно рассказал мне о новом стиле, и я просто не могла удержаться, переделав весь особняк так, как он сказал. Это просто невероятно, милый, я уверяю, тебе обязательно понравится. Господи, поток слов, что вырывались из ее рта, очерченного алой помадой, не воспринимались Гарри абсолютно никак, и он терялся в поворотах на крутой лестнице, длинных штор, об которые он мог споткнуться из-за того, что Агас продолжала тянуть его за собой. — Ты всегда сможешь попросить что-нибудь, если нужно, а сейчас, я понимаю, тебе нужно отдохнуть. Спустись к ужину. Дверь захлопнулась за его спиной, и Гарри улыбнулся, потому что глупо осознавать, что за их короткую встречу он не проронил ни звука, только обнял и улыбнулся тёте, ничего более. Большая кровать с высоким балдахином порадовала его больше королевской кареты, и он не кривил душой, проводя пальцами по одеялам, оценивая мягкость. Агас всегда любила шелк, дорогие ткани, так что оскорбительно было думать, будто она не подберет что-то стоящее для племянника. Гарри поспешил переодеться, чтобы нырнуть в постель и укутаться в одеяла, отдыхая после долгой дороги. Он знал, что тётя прервет его легкую дремоту и позовет спуститься раньше ужина, но сладостная ломота в теле после тяжелого дня затмила упреки Гарри в свою сторону, и он почти расслабился, прикрывая глаза. — Кстати, дорогой, — только из-за своей вежливости он не взвыл, когда дверь снова открылась, и тётя заглянула к нему, щебеча какую-то новость, — завтра к нам приедет особенный гость. Думаю, ты будешь удивлен, но мы давно знакомы, и тебе было бы интересно пообщаться с ним. — Конечно, тётя Агас. — Отдыхай, милый. Гарри помутневшим взглядом впился в узоры на балдахине и глубоко дышал, пытаясь заставить неожиданный приступ слабости отступить. Он смял одеяло между пальцев, прикусив губы, и отчего-то стало слишком жарко под одеялом. Гарри пытался вытерпеть это, пытался после вновь уснуть, но на этот раз прервал дремоту звон небольшого колокольчика у двери. Видимо, ужин подали. Он абсолютно не готовился к ужину, не так тщательно подбирая наряд, потому что он слишком устал, и он не дама, чтобы так сильно заботиться об этом. Поправив волосы перед зеркалом, он оттянул край своего кафтана, и спустился вниз, встречая Агас уже за столом с бокалом шампанского в руках. — Думаю, нам есть, что отметить, — засмеялась она. — Конечно, я не пью, это дурная привычка крестьянок, но сегодня такой день, я так скучала по тебе. — Конечно, — ухмыльнулся Гарри, — моя мать была крестьянкой, разве не помните свою сестру? Холод и раздражение в его голосе заставили Агас приоткрыть рот от сожаления и вины, и она молча опустила бокал на стол, приступая к еде. Они правда не сказали друг другу ничего, что Гарри считал правильным, и он хотел уже скорей удалиться. Агас всегда могла сболтнуть лишнего, к тому же, можно быть уверенным, что она выпила вино перед ужином, как всегда, немного больше, чем следует. — Прости, — сказала она чуть позже, — Гарри, милый, я правда не хотела этого сказать. Он только кивает, стараясь не злиться на Агас, но обида одолевает его, как маленького ребенка, и он старается хотя бы не нагрубить женщине, потому что она в самом деле раскаивается. Ей жаль, ей неудобно, ей страшно от того, что она потеряет доверие племянника, не имея больше родственников вообще, и она хочет поднять еще одну тему, только сейчас она может звучать совсем по-другому и немного резче. — Гарри, — хрипит она, — ты знал, что я обязательно спрошу тебя об этом. Гарри сглотнул, понимая, что она хочет сказать, но абсолютно не был настроен говорить такие слова сейчас. — Эльдер. — Нет, — обрывает он женщину. — Вы сами знаете, не стоит обсуждать это. — Но кто? Эльдер, он ведь такой наивный и молодой, он ребенок, что он сделал? — Я знаю все ровно так же, как и Вы. Глупо предполагать, что я скажу больше. Глупо предполагать, что вообще кто-нибудь сможет сказать больше этой болтушки. — Я понимаю. Я все понимаю, ты можешь жить у меня, сколько угодно. Знаешь, я была бы рада, если твое пребывание здесь формулировалось не только потребностью забыться и отдохнуть. Ты мог бы сделать карьеру в Горде. Ты талантливый и умный, почему бы и нет? — Прованс не для меня, — сказал Гарри, вытирая губы небольшой салфеткой. - Я постараюсь вернуться в Париж как можно быстрее. Не примите за грубость, Агас, но мне необходимо быть там. Там отец, мои друзья. — Революция, — улыбнулась женщина, и Гарри стало немного неудобно и неловко, что она знает то, на что он не рассчитывал. — Знаешь, второй день ходят слухи о юном революционере. И нужно очень постараться, чтобы они так скоро дошли с Парижа до Горда. Ты хочешь рассказать мне об этом, милый? Опустив взгляд, Гарри замотал головой, натягивая на губы улыбку: — Ничего интересного, таких много. — Они не устраивают штурмы Бастилии, дорогой. Прижимая пальцы к переносице, Гарри сдавленно всхлипнул, и Агас ужаснулась своим действиям, их результату — Гарри закрыл лицо руками, а его тело пробивала крупная дрожь. Женщина подскочила, присаживаясь на колени рядом с племянником. — Гарри, милый, я не должна была этого говорить? Ох, солнышко мое, прости меня, я сегодня сама не своя. Что же тебя так расстроило, дорогой? В детстве ты никогда не плакал. — Я, — тяжело и сипло выдал он, прерываемый рыданиями, — я виноват перед ними. Из-за меня они пошли на штурм, о, Господи, я согласен сгореть в аду прямо сейчас, только бы не слышать их крики в моей голове! Агас прижала его к себе, поглаживая по волосам, пока она сама пребывала в ужасе и смятении от этих слов. Она и не думала, что какие-то слухи о Гарри окажутся правдой. Это невозможно, он ведь такой хрупкий и нежный, чтобы быть виновным в таком. — Не говори глупостей, солнышко. Не поверю, что люди погибли из-за тебя. Ну же, малыш Гарри, посмотри на меня? Если это произошло, значит, так должно было случится. Ты не виноват в этом. Просто, понимаешь, я хочу знать, почему ты был там. Разлепляя влажные веки, Гарри протер глаза руками, устремляя взгляд на тётю. — Я видел казнь Эльдера. Вернее, то, как его приволокли мертвым на площадь и сожгли. И на следующий день я пришел туда, к людям. Я просто говорил с ними, и они предложили взять штурмом крепость, а я, я просто согласился. Я был подавлен, разве можно было трезво думать? — Не кори себя, Гарри. Они все были подавлены тогда, и тем более сейчас. Это просто случилось, и ты должен оставить это в прошлом. Нужно отдохнуть. Уже поздно, скоро спать. Он кивает и поднимается со стула, держась за руку тёти. Она ведет его до лестницы, прощаясь с ним у первой ступеньки, потому что ее спальня, как не парадоксально для французских особняков, находилась на первом этаже. Их прерывают, когда женщина уже поцеловала щеку Гарри, и он хотел отправиться наверх. — Мадемуазель Агас, гости прибыли раньше, чем планировалось. Женщина взмахнула ресницами, округляя глаза. — Что же, раз им так угодно, мы можем принять их раньше. Но мой племянник слишком устал, он пойдет спать. — Как прикажете. Слуга мирно удалился, а Агас похлопала Гарри по плечу, провожая наверх. Он устал от разговоров и дороги, но еще больше от рассказов тёти об этом новом стиле, к которому не привыкла Франция. Это глупо, потому что, честное слово, если кому-то и угодно делать спальни на первом этаже, то воля их, чем плохо? Не новаторство, а удобство, пустяки. Ванная, наполненная горячей водой и пеной, явно приятней пьяного лепета Агас, и Гарри с облегчением скинул с себя одежду, чтобы поскорей нырнуть в омут густого пара. Осторожно опускаясь в обжигающую воду, юноша откинул волосы назад, устраиваясь в большой ванне. Его голова почти ускользает под воду, потому что веки тяжелеют, а разум слишком быстро отключается, а сам Гарри так хочет спать, что согласен утонуть в ванной Агас, но он быстро и резко выныривает, сам не зная зачем, и садится ровно, зачерпывая немного пены в руку. Проводя большими ладонями по плечам и ключицам, Гарри размазывает по телу теплую пену, а потом его руки скользят по острым коленкам бесконечных ног, а глаза закрываются от блаженства и умиротворения. Он не хотел дожидаться прихода слуг, которые наверняка уже должны быть здесь, помогая гостю умыться, поэтому Гарри не хотел надолго застрять там. Гарри, преодолевая сонливость и слабость в мышцах, все же ступил на холодный пол, поворачиваясь спиной к двери, которая скрипнула в тот момент, когда юноша дотянулся до большого полотенца. Он обернулся, надеясь увидеть прислугу, но пальцы едва придержали полотенце, потому что, видимо, гости в самом деле прибыли слишком быстро. — Не уместно сейчас Вам кланяться, — пролепетал ошарашенный Гарри, — Ваше Величество. — Не ожидал увидеться здесь. Гарри не успел одуматься, фыркая, потому что король явно лукавил, потому что он знал, что Гарри отправится в Прованс. — Могу я попросить Вас отвернуться? — юноша дернул головой чтобы мокрые волосы не падали на глаза. Луи коротко улыбнулся ему, поворачиваясь, но все так же стоя у двери, словно этим он правда мог помочь. Гарри хмыкнул, отпуская края полотенца, и громко кашлянул, чтобы привлечь внимание, хотя, возможно, он мог поплатиться за такую дерзость. Луи и правда оценил это, судя по тому, как он застыл на месте и старательно пытался смотреть Гарри в глаза. — Доброй ночи, Ваше Величество. Король нервно дернул рукой, мимолетно оглаживая плечо проходящего мимо юноши, и Гарри вздрогнул, дыша так, словно его дыхание могло так быстро сбиться. Пальцы Луи обожгло от горячей юношеской кожи, и он отдернул их назад, цепляясь глазами за профиль кудрявого. — Доброй. Будто Гарри мог не думать об этом всю оставшуюся ночь. Будто он мог не думать о том, что король Франции так соскучился по знакомой, что примчался к ней ровно в тот же день, что и Гарри. Будто это все было большим совпадением, и его покои могли сравниться со скромной, по сравнению с Версалем, спальней в поместье Агас, что Луи необходимо было лишнюю ночь провести тут. Гарри слышал, как открылась дверь соседней комнаты. Кажется, даже слышал, как скрипнула кровать, а перед этим на пол упали тяжелые королевские мантии, и перевернулся на бок, чтобы не думать, носит ли Луи когда-либо свою корону, хотя бы в багаже в путешествиях. Возможно, она бы очень ему шла, но видеть ее можно было только на коронации, и, может быть, несколько раз после. Громко выдыхая, Гарри приоткрыл глаза и, уставившись в незашторенное окно, считал звезды на небе, решительно и мужественно не обращая внимание на полоску света на большом балконе, на тень, блуждающую по свисающим цветам, и на тихий шорох кресла-качалки, из-за которого пропадал миниатюрный силуэт.