***
Королевский лагерь не мог оставаться вечно в открытом поле, полностью уязвимым перед врагами. Поэтому, каких бы усилий это не стоило, полки передвигались дальше, при необходимости начиная бой с лагерями противостояний. Луи хотел разорвать себя, хотя практически это и происходило: он не мог оторваться от Гарри, часами просиживая у его кровати, радуясь каждому звуку, слетевшему с губ фаворита. Он не знал, обманывал ли себя, когда мечтал, что широкая улыбка измученного Гарри была посвящена ему. — Сир, я должна намазать его спину мазью, — неуверенно произнесла лекарь, — и он, понимаете, должен раздеться? Гарри съежился, в противоречие ее словам прикрывая свое тело тонкой простыней. Возможно, в его положении, когда раны заживали долго и болезненно, стыду не было места, но предстать обнаженным перед любопытными глазами лекаря ему вовсе не хотелось. Король протянул ему руку, и Гарри не знал, как расценивать это, но он вложил в открытую ладонь свои пальцы, которые Луи бережно обвел, глядя на царапины и шрамы. На такой тонкой коже, казалось, их и вовсе не может быть. — Никто не должен видеть королевского фаворита оголенным, — осмелился сказать Гарри, прерывая себя тихими вздохами, — кроме самого короля. — Но не когда ему угрожает что-то, милорд, — возмутилась женщина, словно поставив себе за цель воспользоваться этой мазью. — В таком случае, я сам это сделаю, — улыбнулся король, — мне единственному предоставлена такая привилегия, не могу заставить себя отказаться от нее. Женщина покраснела, вылетев с палатки, прижав руки к лицу. Луи тихо засмеялся, садясь рядом с фаворитом, не отпуская его руки. Ему не хотелось бы верить в свои слова, давать себе право надеяться на то, что Гарри не выбирал меньшее из зол, а то, чего в самом деле желал. И, несмотря на эти кружева, которые плелись по его телу в Версале, Луи на самом деле никогда не видел его обнаженным. — Я не намерен делать это, если Вы противитесь, — серьезно заявил он, поднимая взгляд на абсолютно спокойного юношу. Гарри слабо улыбнулся уголком нежно-розовых губ, снимая с себя белоснежную рубашку, оставляя на себе только бинты вокруг запястья, талии и бедра. Он скинул простыню, наблюдая за тем, как на губах короля появлялась сухая корочка, чувствуя его желание провести по ней языком, чтобы как-то смягчить это неприятное ощущение. Луи громко дышал, когда его рука помимо воли опустилась на голое бедро, даже чуть сжимая кожу на нем, но не настолько, чтобы причинить боль. Скорее так, чтобы Гарри почувствовал его хватку на себе. Король чувствовал этот момент как нечто особенное и, увы, возможно даже и неповторимое. Но глядя в прикрытые глаза фаворита, он обнаруживает мысль о том, что это может быть и повторится когда-нибудь. Когда вокруг не будет шума, не будет войны, и Версаль расцветет, восстанет из руин прекрасной розой, сад короля пополнится цветами, а Гарри будет водить его сына по расцветающим лабиринтам. — Уверен, Вам стоит помочь мне перевернуться, — шепотом сказал Гарри, чтобы не спугнуть зачарованного короля, рука которого все же дрогнула и сжала бедро чуть сильнее, но боли не принесла. — Конечно. Луи подхватил на руки тело фаворита, заставляя того засмеяться, и юноша провел забинтованной рукой по скуле короля. — Не думаю, что таким образом будет легко меня перевернуть. Он лег на живот только когда руки короля положили его на бок, затем осторожно, придерживая за талию, поворачивая и подставляя подушку под голову. И как бы Луи не старался незаметно натянуть простыню на ягодицы Гарри, тот сам остановил его пальцы. — Мазь предназначена и для этой части тела, сир. Картина того, как он оглаживает каждую половинку, стала реальностью, стоило самому стянуть простынь по длинным ногам кудрявого. Тот пальцем надавил на свою нижнюю губу, оставляя руки у головы, и заинтересовано смотрел, как король отцепляет мантию, бросая ее на низкий стул, закатывает белоснежные рукава и берет в руки баночку, зачерпывая немного вязкой мази. Гарри вздрогнул, ощутив холод на лопатках, проследил взглядом за тем, как длинные пальцы по кругу втирают зеленую мазь в кожу. Это неприятно щипало раны, иногда даже доводя до болезненных стонов, но Луи бросал на него полные сожаления взгляды, и Гарри подавлял в себе эти вздохи только чтобы не заставлять его чувствовать себя виноватым. — Я надеюсь, что не приношу Вам так много боли, — сказал Луи, спускаясь руками на талию. Юноша вздохнул, закрывая глаза, вспоминая, сколько боли и горького сожаления он принес ему в Версале. Гарри почувствовал смятение и частое дыхание, когда король втирал мазь в кожу ниже спины, иногда сильнее надавливая пальцами, раскрывая ягодицы. — Простите, — пробормотал Луи, вставая с кровати и наспех вытирая руки от жидкой мази. Фаворит не медлил, вскакивая следом за королем, абсолютно не заботясь о своей наготе, когда схватил за руку взволнованного мужчину, что простому человеку вряд ли простилось бы. — Почему Вы уходите? — забормотал Гарри. — Что заставило Вас... — Я захожу слишком далеко, забывая, что не в праве требовать от Вас чего-то, чтобы удовлетворить свои желания. Гарри, Вы ведь знаете, что наш несостоявшийся еще союз — это заранее спланированная мера безопасности. Я только оберегаю, не владею Вами. — Почему? Почему Вы делаете это, никто не принуждал Вас. — Вас могут увидеть, — тихо говорит король, — в таком состоянии. Лучше одеться. Гарри безразлично тянет простыню с кровати, чувствуя руки на плечах. Он оборачивается, и все, что он видит, это то, как король подтягивает его к себе, заставляя отпустить тонкую ткань, и натягивает на его плечи свою снятую мантию, плотно прижимая ее к голому телу. Ладони Луи лежали на боках, прикрытых мягкой мантией, и он смотрел на царапины у изумрудных глаз, прямой нос, пухлые губы, скулы, пока Гарри не высвободил одну руку из-под единственного, что его прикрывало, пальцами касаясь подбородка короля. Подушечки и кончики пальцев закололо от щетины, и Гарри был удивлен, потому что все время думал, что кожа короля на лице всегда гладкая. Юноша чуть ближе подтягивается к королю, задевая носом его щеку, и тихо шепчет на ухо: — Король не плохой, сир, — лицо Луи щекочут порхающие ресницы Гарри, и его руки оборачиваются вокруг чужой талии, — я уверен в этом сейчас. Он и не может поверить, не может понять, почему Гарри, еще недавно настроенный против него, недоступный юноша на другой половине королевского ложа, притягивающий и безумно красивый даже с глубокими ранами, говорит это сейчас. Возможно, это именно Луи был ранен и сейчас переживает иллюзию. — Не рождайте во мне надежду. Гарри замер напротив лица Луи, смотря ему в глаза и терзая себя внутри, разрывая связь с собой прежним, просто в секунду руша свою сущность, выстраиваемую годами, ломая свою силу, чтобы иметь право утонуть в глазах короля. Он в самом деле не плохой. Он сделал так много, чтобы Гарри сохранил жизнь, он готов был оставаться врагом, если так того пожелает его фаворит, но король был не плохим. Только глядя на него на ничтожном расстоянии, Гарри видел, что он прекрасен. Внутри и снаружи, каждый его вздох наполнял Гарри жизнью, разве это не делало его прекрасным? Они не сделали ничего, кроме того, что, повинуясь порыву и желанию, двинулись вперед, останавливаясь, когда губы почти ощутили чужую мягкость, и только король вздохнул — Гарри позволил дыханию и губам сплестись, беззаботно обнимая короля за шею, и мантия почти упала, если бы не ладони Луи, все еще державшие его талию. Гарри чувствовал, что горит. Сгорает, как феникс, и громко стонет, не сдерживая себя, и тогда король кладет руку на его спину, выше, поднимая почти до плеча сжатый кулак со скомканной мантией внутри. Он не может поверить, что Гарри позволяет ему принять это сейчас. Его громкое дыхание слышно, когда он на секунду покидает губы фаворита, улыбаясь недовольному мычанию, и продолжает поцелуй, щурясь, когда в палатку прорезаются солнечные блики, воспламеняющие кожу все же не так сильно, как губы Гарри. Он чувствует, как юноша дрожит, теряя смелость, но все еще повинуясь желанию, и кладет руку на его грудь, не прикрытую ничем. Гарри вздыхает, на мгновение отрывается, чтобы прислониться ко лбу короля, наклонив голову, позволяя смотреть на влажные покрасневшие губы, такие красные, как версальские розы, распускающиеся уже этой весной, но Луи было горько от того, что он должен был нежиться с Гарри под лучами теплого солнца в своих садах, у фонтана, целуя его в каждом уголке цветочного лабиринта, строя новые, лишь бы не отпускать его, а не в вопле войны и свисте пуль над французскими флагами на палатках в ледяном просторе поля. Луи смял его губы до нежного и ласкового стона, разжимая пальцы одной руки и запуская их в мягкие волосы, наслаждаясь дрожащими веками и сладкими губами словно в последний раз. Гарри не должен целовать того, кто завтра может пасть под пулями, но он делает это снова и снова, когда скулы болят, губы изнеженны под касаниями короля, а его румянец сливается с залившими щеки Луи алыми пятнами, и он чувствует, как его кожа продолжает гореть. Когда это кончается — он не знает, потому что губы короля так плавно скользят на его подбородок, а затем шею, что Гарри даже не чувствует свободу в том, что может вдыхать другой воздух помимо Луи. Он не открывает глаза, когда король усыпает его шею с целью стереть каждый шрам с кожи, с мыслью, что он обязан был сохранить хрупкий мир в своем саду и целовать не израненного фаворита, а носящего королевские кружева юношу. Свободного. Обхватывая голову короля руками, Гарри ни в коем случае не отрывает его, только громко дышит и тихо стонет, стоит губам подобраться к его ключицам. Король готов сойти с ума от того, насколько вдруг хрупким кажется Гарри, когда его губы истерзаны поцелуями, шея блестела отпечатками поцелуев, а руки в волосах Луи дрожали, пальцы хаотично пропускали каждую прядь. Ничего не рушит идиллию, даже когда их губы больше не касаются друг друга, а Луи просто держит его в теплых объятиях, голова Гарри на плече короля, а его пальцы — на груди, переплетенные с пальцами мужчины. Он не противится, когда Луи подхватывает его на руки снова, укладывает на кровать и укрывает своей мантией, целует перед тем, как оставить Гарри одного отдыхать, и оставляет после себя аромат парфюма на теле Гарри.***
Обожание и восхищение теплым вином лилось внутри по жилам, когда король и вовсе забыл, что значит засыпать без поцелуев и без своего фаворита, снова носившего королевские кружева. Он чувствовал себя дома, когда утром стягивал одеяло по ногам Гарри и целовал его до тех пор, пока их не прервет важный сигнал с фронта. Он чувствовал это диким, что нашел свой дом на войне, когда до них долетали истошные крики раненных солдат. Но если кровью он должен был заслужить Гарри, он готов отдать последнюю каплю. — Я хочу быть с Вами, — сказал Гарри, когда король надеялся не разбудить его. — На фронте. Юноша повернулся на бок, и Луи был бы доволен, просто смотря на то, как солнце играет с его кожей, пробираясь под кружева, если бы не то, что Гарри сказал. Король подошел к краю кровати, чувствуя требовательный взгляд фаворита. Он знал, что не может ему ни в чем отказать, но когда в словах Гарри проскальзывала война, Луи мог быть категоричным. — Забудьте об этом. Прошу Вас, раз и навсегда, я никогда не позволю Вам стоять на поле боя. — Сир, я не дама, чтобы так ограждать меня от этого. Луи усмехнулся, проводя рукой по румяной щеке. Он не видел это тело, завернутое в королевские кружева, в тяжелых доспехах и в звоне метала мечей. Более того, он не может этого допустить. — А я не способен перенести новых ран на этой коже, — вздохнул король, — не заставляйте меня мириться с этим. — В чем мое отличие от других? В Вашей гвардии есть мужчины моложе меня. — В чем Ваше отличие? Вы действительно не понимаете? Король присаживается у согнутых ног фаворита, одной рукой оглаживая голую коленку. Он думает, откуда это желание взялось, почему Гарри так волнуется о своем шансе потерять жизнь рядом с ним на поле боя. — Королевские легионы пополнились молодыми новобранцами, — тихо говорит Гарри, — они все моложе и моложе. Король скоро всучит меч в руки своего сына? Это вырвалось ядом с губ Гарри прежде, чем он успел обдумать такое заявление, и Луи почувствовал мощный удар и хватку на горле от одной только фразы. Король вскочил с кровати, желая оставить его сейчас одного, но Гарри уперся коленями в мягкий матрас, обхватывая кольцом из рук поперек груди. Он прошелся носом по темной линии волос на затылке, прерывисто вздыхая, и король обернулся к нему, давая заглянуть в потускневшие глаза, от чего Гарри прижал его к себе, путаясь в рукавах кружев. — Простите, — бормотал он, — простите, сир, я сожалею. Луи опустился на покрывала, держа руку на талии юноши, вдыхая запах спутанных кудрей. Он уложил фаворита на спину, коротко целуя морщинки на лбу, и устало улыбнулся; провел пальцем по носу, заключая Гарри в объятия. — Я должен уйти, — прошептал Луи, и кудрявый знал, что это значит — король вернется с раненой рукой или вовсе без сознания. — Поэтому я хочу быть с Вами, — сказал он. — Вы защищаете Францию, но разве это не моя земля тоже? Сир, умоляю Вас... — Я останусь непреклонен. Только не сейчас, когда я чуть не потерял своего фаворита. Гарри тяжело вздохнул, недовольно хмурясь и наблюдая, как король натягивает доспехи поверх ран, цепляет пальцами меч за поясом, а затем и вовсе выходит из палатки. И пусть это правда, что Гарри нужно время, чтобы отойти и восстановить силы, но сидеть, сложа руки, он был несогласен. Вскочив с королевского ложа, Гарри схватил свою одежду, наспех стягивая кружева и бросая их поверх смятого одеяла. Он не уверен, что сейчас у кого-то есть время следить за фаворитом короля, когда вокруг идет война, поэтому его не до конца продуманный план мог иметь право на жизнь, если стража будет отправлена в легионы короля. Накидывая сверху тонкий плащ, Гарри скользил по сырой траве все дальше от лагеря, у крайней палатки хватая лошадь Леона за поводья. Возможно, потом он пожалеет об этом решении, но в тот момент юноша не видел другой цели, кроме как добраться до королевской военной части. Благо, он имел представление о расположении командования армии, потому что Луи часто говорил об этом, ложась спать, просыпаясь утром, и все его мысли были направленны, казалось, только на победный конец противостояний. Гарри ощущал себя королевским фаворитом только после успешного дня и маленьких шагов к победе, когда король мог позволить себе побыть с ним чуть дольше, забывая о будущих боях. Франция за несколько недель превратилась в замерзшие поля, города стихли, и люди прятались в подземных ходах, чтобы сохранить свою жизнь, а единственным местом, где кипела жизнь, был полуразрушенный Версаль, в целой части которого располагалось временное командование королевской армии. Гарри пожелал бы никогда не видеть руин этого замка, увялых и усохших садов, темных коридоров и громкой ругани офицеров в каждом уголке. Минуя снующих туда и сюда полуголых девиц, юноша добрался до приоткрытой двери, из которой тоненькой полоской лился по полу свет. Он постучал кончиками пальцев, не находя лучшего способа прервать мужчин в мундирах и с бутылками вина в руках. — Кто? — протянул один из них, поправляя длинные золотые нити мундира, свисающие с его плеча. — Ах, Ваше королевское Величество. Они засмеялись, глядя на фаворита, которым король бредил целые сутки, посылая на его поиски едва не весь свет своей армии. Гарри вышел из тьмы коридора, презрительно глядя на развалившихся в кабинете Луи пьяных мужчин, предполагая, кто из них мог бы являться командиром. — С чем Вы пришли к нам? Посмотрите и передайте королю — Версаль гуляет не хуже прежнего! — Я хочу отправиться на фронт. Вместе со всеми, месье. Король этого не допустит, поэтому я пришел к вам. Мужчины затихли, переглядываясь, и, видимо, самый разговорчивый из них приподнялся, еле держась на ногах, чтобы направиться к замершему посередине комнаты Гарри. Офицер подошел слишком близко, чтобы Гарри не скривился от отвратительного запаха алкоголя, и схватил фаворита за подбородок, приподнимая голову вверх. — Думаю, все куртизанки уже разбежались от командира, разве нет, месье? — с запинками пробормотал мужчина. — А Вам, Ваша милость, лучше спросить у него это прямо. — Он с удовольствием ответит в постели, — захохотали офицеры, едва не валясь с кресел, — он ждет Вас в спальне. Гарри и думать не хотелось, что это спальня короля, но это оправдало себя, когда он стоял у нужной двери и уж более того — когда открыл ее и явился перед распластавшимся на кровати совершенно голым и не прикрытым командиром, мямлившим что-то в подушку. Он поднял голову, услышав стук двери, и с ухмылкой оглядел королевского фаворита, протягивая к нему свои руки. — Ваша милость, — еще шире улыбнулся он, — что Вам могло понадобиться от скромного командира? Мужчина ухватился за рукава фаворита, дергая его на себя, чтобы уложить рядом в постель. Гарри с отвращением отпихнул пьяницу, отползая от него чуть дальше, к изголовью кровати, с которой ускользнул, будучи слишком напуганным, чтобы простить порыв короля. — Вы должны взять меня на фронт, — твердо сказал он, пока чужие руки наспех расстегивали его рубашку. — И не в качестве куклы, я хочу быть там со всеми. — Поверь мне, малыш, ты будешь там вместе со мной. Гарри не успел ничего сказать, когда его одежда полетела на пол, а скользкие руки обхватили талию, пробегаясь по торсу, и он смог только дотянуться до ширмы, задвигая ее, как будто кто-то в этом замке был настолько трезв, чтобы вспомнить его как очередную куклу в постели командира. Ему было безумно больно, и не от грубой ласки, а от образа Луи перед глазами, от их поцелуев и от того, что он сейчас предает все это ради участия в войне, ради собственной гибели. Только одно хорошо — ширмы задвинуты, никакой свет не прорезается сквозь них и все, что он может видеть — это всего лишь беглые тени и размытые очертания тела командира.***
Гарри очнулся не от выбитой двери королевской спальни, не от того, что его тело завернули в одежду и подхватили на руки, не от громкого крика Леона, а от взгляда Луи, который увидел его только в своей палатке, с синяками на лице, спутанными кудрями и пустыми глазами. — Зачем Вы сделали это? — спросил он, и когда Гарри только вздохнул, чтобы ответить, он повторился: — зачем Вы сделали это? — Сир... — Нет, — король сорвался на крик, не заботясь о том, что его услышат. Он смахнул дорогую вазу со стола, ударяя по нему кулаком, и Гарри содрогнулся, услышав хруст его костей. Луи не хотел оборачиваться, не хотел смотреть, как его фаворит придерживает его же мантию, чтобы она не упала, полностью обнажая его перед королем. — Разве я сделал что-то настолько омерзительное, чтобы толкнуть Вас в постель командира? Пьяного, пропитого командира, засевшего в Версале и развлекающегося с девками под шум пушек и крика под стенами дворца, Гарри! Юноша судорожно вздохнул, придерживая края мантии и поднимаясь на ноги. Он хотел подойти к королю, но отказался от этой затеи, боясь задеть его еще больше. И он чувствовал себя не лучше, не так давно побывавший в объятиях отвратительного мужчины, он считал, что Луи имел право быть еще более рассерженным на него за этот поступок. — Вы запретили мне воевать на Вашей стороне, — заикаясь, прошептал Гарри. — Я... я всего лишь хотел добиться этого, я не фарфоровая кукла, чтобы держать меня вдали от всего, что происходит, я живой, и если Ваше Величество не было в состоянии позволить мне взять в руки меч, я решил отправиться в Версаль. — И отдаться командиру, — неслышно сказал Луи, поворачиваясь лицом к фавориту. Он не мог ничего сделать с тем, как сердце колотилось в груди, и никакая ревность и горечь от предательства не смогла хоть немного убавить гул внутри. — Я не могу принять то, что Вы предали короля. Но я не в состоянии выгнать Вас, поэтому, наверное, будет верным, если я буду ночевать в другой палатке. Луи сомневался в своем решении, но оставлять все, как было, не намерен, поэтому он решил оставить фаворита одного. Шуршание краев палатки было ничем по сравнению с громким всхлипом юноши, когда король почти ощущал его дрожь на своей коже. Луи обернулся к нему, скрутившемуся на кровати в кроваво-красной мантии, прижимающему руки к лицу. Король запахнул палатку и вернулся к Гарри, встречая его объятия в постели, когда мантия соскользнула по простыням на пол. Запутавшись пальцами в волосах короля, Гарри отказывался отпускать его, громко и прерывисто дыша, тихо проклиная себя за то, что почти заставил его уйти. Он чуть отстранился, глядя в глаза Луи, прежде чем набраться сил поцеловать его, крепко прижимаясь губами. Луи провел пальцами по шее фаворита, выдыхая в приоткрытые губы, и мягко подтолкнул Гарри, чтобы он лег на спину, наклоняя голову. — Ваше Величество, — громко воскликнул Леон, видя, как мужчина отстранился от кудрявого, прикрывая того одеялом, — простите. — Что ты хотел сказать? — Вас уже ждут для переговоров. Министры здесь. — Хорошо, — Луи обернулся к фавориту, поправляя его волосы и тихо шепча: — я обещаю, что возьму Вас на фронт. Но только со мной. Поцеловав юношу в губы, король оставил его, удаляясь из палатки. Леон не сводил глаз с Гарри, сидевшего у изголовья кровати, и клерк усмехнулся, когда увидел, что одеяло — единственное, что прикрывает наготу фаворита. — Тебе и в этот раз удалось провернуть все так деликатно в глазах Его Величества? — Что ты можешь знать? Ты хотел подставить меня перед королем, разве нет? "Последний поцелуй" — Но он ведь и так поверил тебе. Клерка окликнули, и тому лучше, потому что меньше всего Гарри хотелось слышать его сейчас. Он лег на бок, сжимая в руках подушку короля, утыкаясь в нее носом и закрывая глаза, надеясь уснуть быстрее, чем кому-то снова что-то понадобится ему сказать. Тело ломило и ныло от синяков, глаза жгло, но Гарри был доволен этим, потому что Луи дал обещание взять его с собой. Гарри хотелось, чтобы он скорее вернулся в палатку, прилег рядом, не уходя никуда целую ночь.