Sacramentum

Темнота уже в который раз не хочет делить меня со светом, который тянет в свои объятия. И это совсем не в переносном смысле. Что-то действительно горит огоньком где-то впереди, но выбраться сложно. Темнота не отпускает, не дает раскрыть глаза. Лежать довольно удобно. Тело не особо болит, а в голове мысли пустые. Я выдыхаю, и сразу что-то внутри обжигает огнем. Раны, значит, еще не затянулись. Пахнет лесом, добычей, немножко моей кровью, а еще... Нет. Только не это. Я сейчас молю не пойми кого, но он, конечно, не отзывается и делает всё в точности наоборот. Я резко распахиваю глаза. Я всё еще здесь, около пещеры, а о той мне напоминает лишь слабое желание крови. На раны наложена паутина, болит всё гораздо меньше. Я осматриваю всё, лишь бы не поднимать глаза. Лишь бы не увидеть. Не выдерживаю и смотрю прямо на нее. Еще по запаху узнала. Здравствуй, Кими. ~~~ Она мягкая. Такая спокойная и умиротворенная. Бурый хвост аккуратно обвивает лапы, спина выпрямлена, а в глазах свет. Гребаный свет. Она всем своим видом показывает, что не боится меня, и она не притворяется. Ей ни капельки не страшно. А лучше, чтобы было. Лучше, чтобы она бежала отсюда, и как можно скорее. — Что ты здесь делаешь? — я задаю, по-моему, единственный считающийся адекватным вопрос в данной ситуации. — Это ты мне объясни, — она смеется. Черт возьми, она смеется сейчас, когда я... Блять. — Я нашла тебя около моего сада, всю израненную, и ты спрашиваешь у меня, что я тут делаю? Этот вопрос более уместно было бы мне задавать. Что до меня, то я просто гуляла. Исчерпывающе. — Привет, кстати, — она всё еще улыбается. Я... Не хочу. Она слишком светлая, правда, светлая, не как Серебринка, Ракушечник и те подонки, из-за которых у меня внутри всё сгорает огнем. Она хорошая. От меня это звучит странно, но она хорошая, а иначе ее и назвать нельзя. Она лечила меня. Она мазала мои раны, раздобыла паутину. Аккуратно накладывала ее, уверена, стараясь не сделать больно и не разбудить. Она сейчас одна, совсем беззащитная, сидит в не предназначенном для домашних кисок лесу и смотрит на меня с улыбкой. А та я только и думаю, какая на вкус ее кровь. Кими, сильная домашняя киска, которая живет ради ничего и одновременно ради всех. Чтобы вовремя приходить на помощь, чтобы согревать своей улыбкой тех, у кого нет в мыслях желания наброситься на нее. — Как? Она отворачивается, аккуратно откладывает справа от меня остатки паутины. — Лучше. Я знаю, она хочет услышать совсем не это "как?", она хочет узнать, что со мной произошло, но сейчас я впервые понимаю Серебринку, которая любит прикинуться дурой. Иногда это действительно нужно. — Расскажешь? Она спрашивает без особой надежды, так, на всякий случай. Я молчу. Она делает несколько шагов в сторону садов, и тогда я не выдерживаю. — Стой. Останься... Я не выдерживаю и ненавижу себя за это. Потому что если бы она сейчас ушла, то я была бы уверена в себе. Я была бы уверена, что всё хорошо. Она слишком хорошая. Ей не место рядом со мной. Тогда какого черта она тут делает? Ах, да. Приходить на помощь, когда надо. Она подходит и ложится рядом. Слишком рядом. Так рядом, что другой мне хочется сейчас впиться зубами в ее нежный живот и слизывать красиво вытекающую алую... Нет. А она всё еще улыбается. И из-за этого я, наверное, второй раз в жизни вину чувствую, хотя, вроде, ничего еще и не сделала. ~~~ Мы лежим рядом и молчим. Она украдкой смотрит на меня и вдруг начинает говорить. Медленно, с паузами рассказывает о своей жизни, пока меня не увидела. Про новых котов, про единожды родившихся у нее котят, которых уже через луну куда-то увезли Двуногие, про глупого пса по соседству, про еще одного моего брата... От последних слов у меня ощущение, будто ледяной водой обливают. Не нахожу ничего лучше, как впиться когтями в землю. Ей неинтересно читать чужие эмоции, в отличие от меня, так что могу себе позволить. Она так и говорит — твой еще один брат. И я благодарна ей, что имя она не назвала. — ... ушел. Говорят, в бродяги. Вместе с этой, как ее... — она говорит спокойно, не понимая, что меня сейчас колотит. Конечно, не понимает. Меня хрен поймешь. — Кортни. — Да, точно, — она продолжает, а я дальше не слушаю. Ушел, значит. С ней. С Кортни. У меня в голове не укладывается. Мой еще один брат и... Кортни. Как?! Он же сам говорил, что надо ее выгнать. Что она жалкая, ничего не достойна. Хотя... Дурак дурака видит издалека, или как там? С Кортни. Значит, она еще бывала там. Неужели он знает? Про ухо и остальное. Жив ли он вообще? Хотя, кого я обманываю? Мне плевать. ~~~ Я ведь не всегда такой была. Я ведь не рождалась с мыслью о том, какие эти ластящиеся перед хозяйками бродяжки жалкие. И уж точно не жила с желанием убивать. Это со временем пришло. И Бичу я тоже не сразу начала... Показывать свой характер. Так красивее и для себя приятнее выразиться. Потому что если всё по-честному даже самой себе говорить, что-то внутри жечь начинает. Всегда, даже когда светлых рядом нету. Когда я помладше была, мы даже играли. Неплохо так играли. И к Ким мы тоже тогда ходили. А потом я подросла. Уже больше замечать стала. Уже не хотелось слепо слушаться маму, уже хотелось всё понимать. Почему Бич и еще один брат ссорятся, например. И еще один брат мне рассказал. Честно и без утайки. Заметила ли я, что ему всё прощается, и прочее, и прочее. С ним я тоже дружила. Но по-отдельности. Когда они рядом были, искры между ними так и летали. Напряженные такие. И воображаемые, конечно. Когда они оба были рядом, я вообще ни с кем старалась не дружить. Я ему в ответ тоже честно рассказала. Что заметила. Он так удивился еще тогда. Сказал, что я, вроде как, посередине была. Что, может быть, я еще подумаю. Тогда я сделала свой первый в жизни серьезный выбор. Я сказала, что нет. Что уже решила. Те его слова были приговором. И даже не в том смысле, в котором он говорил. Он имел в виду что-то вроде "плохой котенок". Но сейчас я вижу в этих словах двойной смысл, хотя он даже не знал о существовании других нас. — Добро пожаловать на темную сторону, сестренка. ~~~ Мы всё так же лежим рядом. Но воспоминания немного заглушили жажду, немного спокойнее. Тем не менее я понимаю, что надолго меня всё равно не хватит. Я встаю. С трудом, и внутри всё горит, но встаю. Знаю, что до лагеря дойти смогу. Хотя бы для того, чтобы похвастаться ублюдку. Или чтобы Кими жива осталась. — Уходишь. Она не спрашивает, она утверждает. Так, что я даже не киваю. — Продолжу бесполезные поиски, — усмехаюсь. — Хорошо. Удачи тебе. Она не просит взять ее с собой, ее, которая живет ради ничего, и я так благодарна ей за это, что наклоняясь к ней и прижимаюсь щекой к ее щеке. — Спасибо, Ким. Прощай. Я отстраняюсь и пару мгновений смотрю на нее. Она улыбается, и я уверена, что она не пойдет за мной. Она знает, что это всё. Точка. — Прощай. Она говорит уверенно и уже без надежды, но зато так тепло и одновременно грустно. Я разворачиваюсь и ухожу. Не оглядываюсь ни разу. ~~~ Четыре шага до рассвета.