Sacramentum

Они умеют сделать так, чтобы ты чувствовал вину. Обладают таким талантом — выставить все обстоятельства в таком свете, что ты станешь убийцей, вором и предателем одновременно. На меня это никогда не действовало. А сейчас... Сейчас что-то не так пошло. Будто бы... Пустота немного заполнилась? Будто снова чувствовать начала, и не только боль изредка? Чертовы воспоминания. Теперь я виню себя за то, что маму бросила. ~~~ А на улице — дождь. Льет, громко быстро, шумно. Плотная завеса застилает нам всем выход из палатки. Даже на моей нагревшейся подстилке жуткий пронизывающий холод, а каково тем, кто там, на улице остался? ... Стоп. Какого черта я вообще за кого-то волнуюсь? Может... Может, эмоции проснулись? Может, и Бича не надо, последний шаг? Умело вру. Стараюсь. ~~~ Она у себя спит. Спокойно так, безмятежно. Сейчас я смотреть на нее могу. Она ж котенок еще. Всего лишь ученица, эмоциональная папина дочка. Какого черта я с ней работать согласилась?.. Ах, да. Она же умная. Не сейчас. Мне б ее сейчас убить. Все ведь спят, а беззвучно убивать я умею. Ублюдок научил. А потом всё на ее свиту свалить. Удобно, так? Но я не хочу. Не тогда, когда она лежит, и улыбается во сне. Дождь уже смягчается, идет тише и менее напористо. И теплее в палатке становится. ~~~ Мы идем молча, дождь, несмотря на все надежды, так и не перестает, целый день продолжает лить. Пещера знакомая, я ее хорошо помню. Тут я почти сдохла, тут меня Ким нашла. И Кортни. Тоже нашла. Я первая вхожу. Она — следом. Серьезная, сосредоточенная. Уже ничего от того сна спокойного не осталась, она уже как всегда. Враждебная и жестокая. Потолок у пещеры щербатый, неровный, на входе особенно. Я вхожу, и мне кажется, что это на меня дождь падает, бьет с силой по плечам и обрушивается всей своей тяжестью. ~~~ Не так. Первая мысль, когда я выныриваю из темноты. Не так всё должно было быть. После того, как я вырываюсь, я чувствую себя не так, как сейчас. Тогда будто бы воздух вышибает их легких. А сейчас просто слабость по всему телу. Я кровь чувствую. Свою и... Чужую. Светлую... Что угодно, только не светлая кровь. Она всегда с ума сводит. Включает ту меня на полную. А еще я чувствую свору. ~~~ — Вернулась, — она ухмыляется, довольная. Не вижу ее, но знаю, ухмыляется. Я ее чувствую не сразу. Открыть глаза тяжело, а запахи ослабели немного. Я помню этот запах. Такой средний, жалкий, ни туда, ни сюда. Кортни. — Ловушка, да? Вы с Серебринкой договор заключили? Что же ты ей пообещала? — Полную безопасность для Оцелотки, если сдам тебя, — равнодушно говорит она. Она совсем близко от меня, я чувствую ее дыхание, но опять изранена, ничего сделать не могу. Нет сил даже глаза открыть, не то что зубами клацнуть, хоть ухо этой дуры совсем близко. У нее голос усталый. Мы все устали за последнее время. Слишком ожесточенно война велась, слишком цели были туманные, слишком враги и союзники сомнительные. И вот я уже во второй раз у нее в лапах, но я уже не чувствую того лихорадочного желания пытать меня, делать так, чтобы я чувствовала ее боль. Мстить за чертово ухо. Ей это уже неинтересно. Видимо, она из тех, кто ставят себе цели, результатами которых всегда будут не удовлетворены. — Тебе до сих пор так хочется убить меня? Или принцип уже? Она фыркает. Грустно немного. Сломлено. Сломленная, блин, бродяга. Звучит то как по-идиотски. — Надо просто уметь цели завершать, — она говорит негромко. Инстинктивно заносит для удара лапу, смотрит на меня немного. Я сейчас, наверное, очень жалко выгляжу. Клубок свалявшейся серой шерсти, сплошь покрытый бордовой корочкой. Несмотря на всё, шрамы не красят. Ни капельки. Особенно от таких, как она. Красят шрамы только от достойных противников. Она не успевает. Я шаги слышу. Ей отойти приходится. Я чувствую его. Запах не помню, понимаю лишь, что это он. Который всё. ~~~ Два шага до рассвета. Потому что, несмотря на плен, я знаю, что выбраться могу. И его почувствовала. Того самого.