Sacramentum

Его тихий голос будит гораздо лучше, чем вопли в ухо "любимых" соседей по палатке. Это у сознания инстинкт такой, тянуться за тем, что тише, дальше, недоступнее. — Белолапый. Слово тонет в общем шуме просыпающегося лагеря, но сознание успевает уцепиться. Слышу. ~~~ Палатка предводителя всё такая же, как и была. Я сюда заходила всего один раз, и ничего не изменилось. Те же две аккуратные подстилки. Тот же гораздо больше уловимый, чем у нас, запах рыбы. Та же Оцелотка в углу. Ничего не поменялось. Поменялась лишь я, поменялась цель моего визита. Метеора нет. Но запах его чувствуется, и он явно исходит не от палатки. А от Оцелотки. Нервно дергающийся кончик хвоста. Когти, неосторожно впившиеся в землю. Я знаю, как она стала глашатой. И ей лучше держать это в секрете. У нее взгляд слишком уверенный. Думает, победит меня. Правильно думает. Она медленно встает и выходит из своего угла, благоразумно убрав когти. Знает, что сказать. — Скажи, почему бы мне не приукрасить здесь тебя новыми шрамами? — она говорит вкрадчиво, но хвост остановить не может. Неуверенность. — Потому что ты слишком дорожишь своей тайной и Воинским Законом. Ты и так слишком много правил нарушила, а убийство соплеменника в копилку класть не хочется, — я говорю спокойно, хоть она и сильнее. Знаю, что не тронет. Она слишком верит в Звёздное племя, она уверена, что там ей всё зачтется. Ее глаза на секунду вспыхивают. Уверена, Метеору они нравятся. Оцелотка пропахла не только им. Еще свой темнотой. Она такая же, как и мы, и она знает об этом, я уверена. — Мне нужен Белолапый. — Он вернулся. ~~~ Говорят, когда плохо, дождь идет, небеса плачут. А вот нифига. Солнце золотым шаром висит над землей, словно дразнит. Словно говорит: "вот, смотри, мне так хорошо, а ты тут мучайся". Птицы радостно чирикают, и сразу хочется их всех переловить, и даже не для того, чтобы накормить племя, а чтобы не думать, что плохо тебе одной. Все яркие краски мозолят глаза. Говорят, когда плохо, небеса плачут. Но не могут же они плакать всю жизнь? У всех когда-то заканчиваются слезы. У меня, например, их вообще в наличии не было. ~~~ Я нахожу его уже к закату. Он сидит, обернув хвостом лапы. Я знаю, внутренне он кричит. Ему плохо, но он не знает, почему. На него подозрительно косятся, ведь иногда, когда он был тем, другим, его ярость превышала границы. Он жалкий. И тот, и этот. Но этот еще не знает о существовании другого. Он как мы. Я, ублюдок, Оцелотка... Он давно уже всё. Вот только он сам не знает об этом. О том, что есть другие мы. Теряет свой главный козырь. Но иногда он, этот он, возвращается... — Здравствуй, Белолапый. Он смотрит растерянно. Он специально забрался поглубже в чащу, чтобы никто его не нашел. Но он не знает, что я могу искать его хоть целую луну, спать по два часа, чтобы исполнить свою клятву. — Здравствуй... — он говорит немного неуверенно, но пытается скрыть это. Не получится. — Что с тобой, Белолапый? — я подхожу медленно, чтобы не спугнуть. — Неужто забыл, как убивал? Мне сейчас надо пробудить в нем темноту, зверя. Того Белолапого. И тогда этот, скорее всего, не вернется. Но мне плевать. Я его не боюсь. Он, сам того не понимая, дергает за ниточки мои инстинкты, и не только кошачьи. Еще инстинкты другой меня. Скоро веревочка оборвется. Даже если я вырвусь сейчас, вместе с ним, плевать. Белолапый жалок. Я сильнее его. Он потрясенно смотрит на меня. Не понимает, о чем я. Не верит. Ему надо помочь вспомнить. — Как же так, Белолапый? — наклоняю набок голову. — Вспомни... Запах крови... Как душа заполняется тьмой... Желание убивать... Он сам не замечает, как вырывается. Прощай, прежний Белолапый. Жалкий котик, ничего не добившийся в этой жизни. Может, хоть таким ты сделаешь что-то особенное. — Что. Тебе. Нужно?! — он говорит каждое слово отдельно, яростно. Но сделать ничего не может. Он не настолько глуп, чтобы лезть к более сильному. — Ты жалок, Белолапый, — усмехаюсь. Так надо, разозлить его, чтобы заполучить сведения. По-другому никак. — Ты неудачник, просроченный товар. Даже твоя подруга, и та изменяет тебе с предводителем, уродливым старикашкой. Он не выдерживает. Бросается на меня, но я просто отпрыгиваю в сторону. — Ты же знаешь о нем, — говорю уверенно. Ублюдок бы зря не сказал. — Он не мог бы пройти мимо более слабого. Он молчит. Упрямый. Таких надо уметь воспитывать. Меня когда-то воспитывал ублюдок, теперь мы с ним на равных. — Расскажи мне, и я сохраню тебе жизнь, — звучит заманчиво, но я вру. Этому — никогда. У него взгляд загнанного зверя. Совсем не такой, как у Оцелотки, когда я ее допрашивала. — Где Бич? — шиплю я, подходя близко-близко. От последнего слова у него глаз дергается. И вот передо мной уже не крутой темный воин, а беззащитный котенок, который что-то знает. ~~~ Пять шагов до рассвета.