No longer just a friend

Потерять счет времени, оказывается, не так уж сложно. Я ничего не принимал с четверга или с пятницы (а, может, и со среды), и я даже не могу вспомнить, какое сегодня число или день недели. Все слишком запуталось, я потерян. Если спустя минуту после того, как я все вспомнил, я думал, что все изменится. Хотел позвонить Ханне и Кори, сказать, что благодарен им. Хотел полететь к Трою первым же утренним рейсом, чтобы быть с ним рядом. Ведь если у меня не было поддержки, и случилось то, что случилось (не могу произносить это, даже с самим собой), то я просто обязан поддержать его. Ведь так? Но как только я проснулся на следующий день, я не имел ни малейшего понятия, зачем мне вообще что-либо делать. Ведь Трой наверняка тоже видел мои шрамы и ничего не спрашивал. Значит, он тоже знал. И ничего мне не сказал. Они все дурачили меня, обманывали. Что-то больно кольнуло в животе, голову будто сдавили в тисках. Они играли со мной, создали другую вселенную, где все в порядке и никто не страдает. Но купол, скрывающий меня от окружающего мира, дал трещину именно в тот момент, когда рядом со мной никого не было. Получается, я настолько слабый, что не смог выдержать все реалии мира в одиночку. Итак. Я ничего не принимал, потому что не хочу больше ничего вспоминать. Кто знает, что еще происходило со мной. Может, я творил еще более ужасные вещи, а таблетки убили мои воспоминания, превращая меня в глупого, наивного мальчишку, ведущегося на все, что ему скажут друзья. Я еще и своих людей убеждал в том, что мир — конфетный аппарат. Иллюзии въелись в мой образ жизни, все мои действия были продиктованы чрезмерным доверием. Но теперь все это рушится. Реальность пробирается ко мне с неимоверной скоростью, и я знаю, что я не выдержу. Я уже заранее проиграл. Только это не война или сражение. Всем ясно, что нужно делать после поражения в войне. Нужно заново строить стены, восстанавливать города. Но в моем случае, это не работает. Я не смогу восстановить все внутри себя, как это делают государства, потому что у меня просто нет на это средств и сил. Я сломан и не могу сам себя чинить. Но поскольку, рядом со мной никого нет, то я и должен остаться таким. Это кажется даже правильным, уравновешивающим. В то время как весь мир бежит вперед, поднимается с колен и приобретает самостоятельность, я падаю, ломаюсь и добровольно отказываюсь от реальной жизни. За последнюю неделю в моем рту не было ни крошки. Мой организм перестал функционировать нормально: голод больше не мучает меня, я перестал чувствовать жажду. Наверное, я ужасно похудел и выгляжу отвратительно, но я не смотрелся в зеркало уже больше двух недель, и не собираюсь подходить к нему еще долгое время. Жизнь превратилась в существование. И я не собираюсь этому мешать. Все, что мне остается — лежать у себя на кровати, смотря в стену и надеяться, что обо мне никто не вспомнит ближайшую вечность. Кто-то нажимает на дверной звонок. Звук разносится по комнате и кажется каким-то незнакомым, он повторяется еще два раза, а за ним раздается ненавязчивый стук в дверь. Еле слышно он проникает во все укромные уголки в комнате и, — по коридору, направо через гостиную и кабинет, в спальню, — достигает меня. Каждый стук отличается от другого. У Сойера он мягкий, неровный, совсем не похож на отрывистые и грубые от курьеров. Никому из них я не открывал. Но этот звук, как будто родной. Он проникает внутрь меня, неотрывно больно ударяя по ушам и согревая внутренности. Я слишком долго анализирую простой стук в дверь, со мной точно что-то не так. Стук не прекращается, гость не собирается уходить — это ясно. Мне приходится подняться. Плетусь к двери, открываю, подавляя желание просто лечь тут на полу и упиваться этим настойчивым стуком, который отголосками барабанит в висках.

Если бы мне неделю назад кто-нибудь сказал, что это произойдет, я бы вытолкал этого сумасшедшего за дверь, потому что я был просто не в состоянии понять, что когда-нибудь все, что происходит со мной сейчас закончится. Для меня это был бесконечный ад, в котором я не видел конца. Но все в этом мире имеет конец. Даже этот ад. И вот оно произошло и я готов извиниться перед этим воображаемым экстрасенсом.

Он стоит передо мной, и чемодан в руке перевешивает его, потому что парень все такой же худой. Непонятно откуда взявшийся дождь совсем не добавляет романтики, потому что он дрожит, и вся его куртка промокла, а с волос капает \течет ручьями\ вода. Я, наконец, соображаю отойти от двери и впустить его, но он не заходит. Он просто стоит и смотрит на меня. И тут я понимаю на что он смотрит. Он смотрит на мое тело, уменьшившееся в два раза за несколько месяцев, на лицо, изъеденное морщинами и дорожками слез. Все эти изменения произошли так быстро, хотя прошло всего несколько месяцев. Трой делает шаг вперед, чемодан тут же оказывается на полу, со стуком ударяя крышкой о пол, но его это не волнует. Он подходит ко мне, но его лицо не выглядит дружелюбным. Я раскрываю руки для объятий, уже чувствуя, как мое состояние улучшается и внутренности расцветают розами. Я чувствую его тепло возле себя, совсем близко и закрываю глаза, оно заполняет каждую клетку у меня внутри, и я, наконец-то, чувствую себя дома… Я получаю толчок в грудь, затем еще один и распахиваю глаза в недоумении и ужасе. С еще одним толчком я упираюсь в стену лопатками и ударяюсь затылком. Но я ничего этого не чувствую, потому что боль, которую я чувствую внутри намного сильнее. Мое сердце будто сжали голыми руками, и эти руки выжимают из него последнюю жизненную силу. А он не останавливается, он что-то кричит, но все что я могу слышать, это всхлипы. Не могу разобрать, чьи они — его или мои: — Что это, Тай? Что ты… сделал с.? Я не могу поверить! То, что ты сотворил со своим телом, это… — задыхаясь бормочет он, выдыхаясь, но все еще толкая меня, — Как ты мог?! Я ехал к тебе… я-я люблю тебя, я люблю твое тело, а ты… так убиваешь себя. Ты же можешь…рассыпаться у меня… в руках. Слезы льются из моих глаз, застилая его лицо, мокрую одежду и бардак в коридоре на фоне. Наконец, силы покидают его, и он, содрогаясь от плача, всхлипывая, оседает у меня на руках. — Почему? — единственное, что он произносит, поднимая на меня взгляд красных мокрых глаз, дрожащими руками судорожно сжимая и разжимая мои запястья. И тут пришло время злиться мне. Это он не понимает, почему? Тот, кто скрывал от меня правду столько времени? — Это ты у МЕНЯ спрашиваешь? — Срывающимся голосом спрашиваю я, — А ты не думал, что это может произойти, когда врал мне в глаза?! Не думал, что я могу вообще потерять гребанный рассудок, когда скрывал от меня правду? Когда вы все скрывали. Превращали меня в наивного мальчишку. А ты, Трой, и не думал им мешать. — На этих словах, он просто вышел из себя, и я еще никогда не видел столько ненависти в его глазах. Никогда не думал, что я смогу вызвать в нем эту ненависть. Его кулак занесся над моей головой и глухо ударился о стену возле меня. Я зажмурился и, боясь открыть глаза, простоял так, пока его шаги не отдалились от меня на безопасное расстояние. Хлопнула дверь в моей кухне, за которой он и скрылся. В моей квартире. В моей кухне. В бессилии отпускаю себя, эмоции хлынули через край, ноги уже не держат меня, а слезы капают все с большей скоростью. Я думал, что его присутствие спасет меня, но в реальности, я сижу на полу в коридоре и не плачу, нет, сил на плач уже не осталось. Просто слезы продолжают литься из глаз, я уже это не контролирую. Та грань между мной и безумием истончилась настолько, что Трою остается кинуть всего одно незначительное слово через плечо, чтобы я окончательно… рассыпался в его руках.