8r8k h34ds

Большие металлические руки избивают тебя до смерти. В тебе больше сломанных костей, чем тех, которые ещё не треснули, и каждый раз, когда ты пытаешься двинуться, хоть немного, хоть одним мускулом, ты создаёшь для себя новый сустав. Боль исходит не из одной точки, и единственная причина, по которой ты всё это время оставалась в сознании, это то, что она разрывает тебя, не давая шанса сфокусироваться на какой-то конкретной боли из всей. Каждый раз, когда тебе кажется, что сильнее болеть уже точно не может, эти руки доказывают тебе обратное, ударяют тебя снова, размалывая уже разбитые кости в пыль. Ты умрёшь, и больше всего тебя пугает то, что ты хочешь умереть, потому что это единственный конец, который ты видишь. Одна рука хватает ворот твоей футболки, держит тебя на месте, а другая бьёт тебя снова и снова, и твои мускулы даже не напрягаются от ударов. Ни единый дюйм твоего тела не подчиняется тебе, и, кажется, твои лёгкие не собираются наполняться кислородом. Даже зрение подводит тебя, и весь мир в серых и синих тонах. Ты кричишь, но звук только отражается внутри твоей головы, горло насквозь промокло от крови. - Бля, бля, бля, бля, бля, бляблябл8 , - орёшь ты, а потом шум каким-то образом прорывается через звук сгибающейся стали и ударяет тебя по ушам. - Бля, бля, на помощь, бля... А потом ты чувствуешь не только кулаки, но и сами руки тоже. Они крепко обхватывают тебя, пытаются заключить, словно ты уже не заперта в окровавленной, разбитой размазне своего собственного тела. Ты крепко сжимаешь глаза, дёргаешься и пытаешься вырваться, сбросить с себя эти руки. Они просто возвращаются на место, ладони хватают тебя за плечи, и по мере того, как они сжимаются крепче, ты понимаешь, что на самом деле снова можешь двигаться. Ты перехватываешь дыхание, откашливаешься, но тебе нечем захлёбываться. Распахнув глаза, ты оглядываешь мутную полосу комнаты Терези, не в состоянии разобрать, что вообще видишь. Но это нормально, ты уже должна быть мертва. В твоём теле нет ни единого отголоска боли, и это служит лишь напоминанием того, насколько больно тебе было несколько мгновений назад. Твоя голова наклоняется вперёд, и ты хлещешь себя по запотевшим щекам. - Всё в порядке, Вриска, - произносит Терези, снова обнимая тебя. У тебя нет сил оттолкнуть её, ты просто падаешь рядом с ней, пытаешься разобраться, что это была за чертовщина. - Это был всего лишь сон. Всего лишь сон. Всего лишь сон. Ты лежишь рядом с Терези, позволяя ей держать тебя, и знаешь, что едва тебе хватит ясности принять факт того, что это всего лишь сон, ты сразу же оттолкнёшь её. Это будет ужасно постыдно, потому что у кого вообще бывают такие кошмары в двадцать четыре года? Кто зовёт во сне на помощь, и у кого потом из глаз течёт, как из ведра? Ты отворачиваешься от Терези, пытаешься вытереть половину лица плечом, но тщетно. На тебе нет футболки. В конце концов, ты решаешь не слишком бороться. Не привлекать излишнего внимания к твоему лицу, потому что Терези пока что никак не обвиняла тебя в плаче, и ты не хочешь давать ей лишних идей. Закрыв глаза, ты делаешь глубокие вдохи, давая миру шанс снова стать нормальным. Терези гладит тебя по волосам, твой пульс замедляется, и ты напоминаешь себе, что это уже пятый раз, когда ты просыпаешься в её кровати. Пятый раз за две недели, а это слишком часто, насколько ты можешь судить. Должно быть, ты достаточно проснулась, чтобы попытаться найти свои вещи. Ты поднимаешься на ноги и тут же замечаешь чёртову трость, прислонённую к стене. Что-то подозрительно похожее по вкусу на рвоту поднимается вверх по твоему горлу, и, ладно, может быть, ты ещё недостаточно готова извиниться и уйти, как тебе казалось. Поэтому, чтобы не тратить впустую усилия, которые ты потратила на подъём с кровати, ты тянешься и хватаешь свой телефон с прикроватной тумбочки, смотришь время. Ты и правда слишком уж много раз просыпалась здесь, раз у тебя хватает ума держать телефон где-то неподалёку, учитывая её совершенно невыносимый будильник. Экран загорается, когда ты нажимаешь на первую попавшуюся клавишу, и несколько раз моргнув, ты смогла разобрать, что сейчас 6:37. У тебя ещё полно времени до того, как тебе понадобится куда-нибудь идти. Бросив телефон рядом с собой, ты плюхаешься на матрас, и Терези следует твоему примеру. Она лежит, положив голову тебе на грудь, одна рука лениво обхватила твой живот, и ты определённо, определённо приходишь сюда слишком часто. Она ведёт себя настолько уверенно, что просто валяется на тебе, и ты даже не отталкиваешь её. Вы продолжаете вот так вот лежать в тишине, которая удушливо терпима, и тебе нужно сказать ей, что ты не хочешь, чтобы это во что-то перерастало, ни с ней, ни с кем-то ещё. Это не должно было выходить за рамки просто секса, но вот Терези, она касается губами твоей ключицы, достаточно нежно, чтобы распутать плотный узел дыхания, застрявший в твоей груди с того момента, как ты проснулась. - О чём был сон? - спрашивает Терези. Ты почти обижаешься на то, что она не рассмеялась от всего этого. - Не знаю, - отвечаешь ты, подняв одну руку от неё, чтобы протереть лицо. Повисла пауза, означающая, что она в это не верит, а потом, словно кто-то другой заставляет тебя двигать челюстью, ты добавляешь: - Какая-то девушка избивала меня до смерти. Это уже интересно. Ты не можешь вспомнить ничего из того, что могло бы указать на то, что металлические руки принадлежали женщине, но теперь, когда ты это произнесла, кажется, что это правда. Кусочки сцепляются вместе, и теперь это по-своему логично. Терези гудит, кивает, показывая, что она понимает, а потом спрашивает, кто была эта девушка, словно в твоей голове есть чёткий ответ на это. И опять, ты говоришь, совершенно не задумываясь над ответом, и, должно быть, именно поэтому ты никогда раньше не просыпалась раньше восьми утра, когда ты уже можешь думать. Твой разум просто ещё не выровнялся нужным образом. - Просто одна девушка, которую я когда-то знала, - по всей видимости, у неё теперь есть личность, а не просто образ безымянного и бестелесного убийцы. Подвинувшись на кровати, ты отвлекаешься на звук собственного дыхания, усиленно пытаясь понять, кем, чёрт её возьми, она могла бы быть. Единственная чёткая картинка, сохранившаяся в твоём разуме, связана с руками и твоей собственной кровью, синей, судя по неправильному воспоминанию, и ты не можешь вспомнить ни одного робота, с которым ты сталкивалась бы в последнее время. - ... я не хочу говорить об этом. Тебя удивляет, с каким пониманием относится к тебе Терези. Она не издевается над тобой, не пародирует то, что ты, наверно, бормотала и кричала во сне, и, что важнее всего, не пытается выдрать из тебя информацию. Пробормотав "Ну ладно", она садится, оставляя холодное ощущение на твоей коже своим резким движением. С минуту ты просто смотришь на неё, понимая, насколько она, должно быть, устала. У неё тяжёлые глаза, веки угрожают остаться закрытыми всякий раз, когда она моргает, потому что вы обе заснули не особенно рано. И она сказала, что это не важно, потому что сегодня до ланча у неё лекций нет, хотя любые надежды отсыпаться до середины дня были благополучно разрушены твоим кошмаром. Хмурясь, ты меняешь позу, когда она встаёт на колени на кровати рядом с тобой, потягиваясь, и обнимаешь руками её талию. Трёшься носом об её живот, мягко целуешь, и с мягким довольным "хех" Терези медленно опускает обе руки на твой затылок. Блин, этот сон изрядно пришиб тебя. Поверить невозможно, насколько постыдно убого ты сейчас себя чувствуешь. По всей видимости, придя к выводу, что никто из вас возвращаться ко сну не будет, Терези говорит тебе идти принимать душ и обещает приготовить тебе завтрак. Решив, что уехать от неё до того, как ты опозоришься ещё больше, будет хорошей идеей, ты быстро отпускаешь её и садишься на край кровати, делая вялые попытки собрать свои разбросанные вещи одной ногой. Терези покидает комнату раньше тебя, напомнив тебе, где ванная, и как только ты натянула достаточно одежды, чтобы совершить трёхметровое путешествие по коридору до душевой, ты больше не тратишь время. Бросив свою одежду кучей на пол, ты удостоверяешься, что вода горячая, прежде чем зайти в душ, и стоишь, прижавшись лбом к стене под почти нестерпимо горячими струями. Жарко, нестерпимо жарко, но зато это помогает неплохо очистить разум. Даже немного снимает воображаемую боль, которой должны были бы быть пронизаны твои мускулы, если бы эти руки на самом деле касались тебя. У Терези целый набор разных шампуней и гелей для душа, в основном те, что пахнут шоколадным печеньем, мятными яблоками и другими ароматами, которые совершенно не подходят для ванной, и ты выдавливаешь себе на ладонь несколько из них. Намыливаешь волосы, промываешь, пока они не начинают скрипеть, и только после этого тебе удаётся вырвать себя из душа, потому что обещанный завтрак ждёт тебя. Ты вытираешься, выжимаешь волосы над раковиной, словно старую, пропитавшуюся водой верёвку, и надеешься, что они достаточно просохнут до того, как ты доберёшься до работы. Натянув вчерашнюю одежду, ты топаешь вниз по лестнице, не заботясь о том, что можешь разбудить кого-то из сожителей Терези. - Тебе уже лучше? Я уже могу начать издеваться над тобой? - с ухмылкой спрашивает Терези, когда ты входишь в кухню, и тебя невероятно раздражает то, настолько нежно она звучит, когда произносит это. Ты опускаешься на один из стульев возле стола, пока она продолжает возиться с полосками бекона на гриле, и стонешь. - Не надо быть такой неженкой, Серкет! Может, это у тебя кошмары, но вот меня ты разбудила ещё до рассвета, хотя у меня нет лекций до двух часов дня! А, ну да. Несомненно, у неё такая тяжёлая жизнь, аж целых три дня в неделю она должна просыпаться пораньше. Скрестив руки на столе, ты подалась вперёд, положив подбородок на запястье. - Давай резче, делай мне завтрак, - резко говоришь ты, и чувствуешь себя чуть лучше, когда она снова начинает бессмысленно ржать. - Такая требовательная! - говорит она, щёлкая языком, как запирающийся замок, но потом всё равно делает то, что ты ей сказала. Несколько минут спустя перед тобой высится куча беконных бутербродов, мастерски сделанных слепой девушкой, которая наклонилась к тебе, решив, что завтрак нужно сопроводить поцелуем в щёку. Закусив щёку изнутри в отчаянной попытке не улыбнуться, ты отталкиваешь её и говоришь, что не сможешь съесть столько еды так рано утром без стакана апельсинового сока. Она подчиняется, и ты терпишь, когда она беспардонно кладёт свои ноги к тебе на колени с другого конца стола, и задаёшься вопросом, какого чёрта ты вообще так завелась после сна. * День длится долго. Ты бы сказала, что не выспалась, но это должно было подразумевать, что ты хочешь снова заснуть в ближайшее время, и, прямо скажем, ты всё равно не слишком много зевала. Несмотря на слишком раннее пробуждение, ты приезжаешь на работу более-менее в то же время, что и всегда, потому что между расслаблением в доме Терези и дополнительным общением с твоим боссом выбор очевиден. Ты проводишь большую часть времени странным образом обособившись от всего, забываешь, что уже брала перерыв на ланч через час после того, как поела, а потом обнаруживаешь себя в своей квартире, совершенно не помня, как ехала сюда. Ты смутно припоминаешь, что планировала заехать по пути в супермаркет, но вместо этого поехала прямо сюда, совершенно не волнуясь об этом. Мысль о еде вызывает у тебя тошноту, и ты поднимаешься по пятидесяти миллионам ступеней до своей квартиры, после чего сразу же валишься на диван. Ты слишком устала, чтобы тащиться до своей спальни, и ты либо не можешь, либо не станешь спать на диване. Поэтому ты просто лежишь, прижав ладони к животу, смотришь в потолок и совершенно ни о чём не думаешь. Так приятно, когда в твоей голове не роится целая куча мыслей. В последнее время у тебя было очень много мыслей, большая часть из которых, к сожалению, касалась глупых слепых девчонок, и даже разбираться с головными болями лучше, чем тратить больше мысленной энергии на неё. Убрав одну руку с живота, ты прижала ладонь к своему лбу и застонала. Одна из причин, по которой ты планировала заехать в супермаркет - это купить больше болеутоляющего, потому что в последние несколько недель ты боролась с наплывом головных болей. Ничего удивительно; ты меньше спала, больше пила и была не особенно сдержанной с некоторыми вещами, с которыми должна была. Когда ты получаешь текстовое сообщение, ты не читаешь его. Ты даже не смотришь, от кого оно, потому что и так знаешь. Ты просто вытаскиваешь телефон из кармана, смотришь на время и обнаруживаешь, что уже больше восьми часов. А значит, почти два часа ты была невероятно бесполезной, поэтому ты решаешь, что стоит что-нибудь сделать, садишься, взъерошиваешь себе волосы и запускаешь свой X-Box. Будильник орёт из спальни, пробуждая тебя, и ты пытаешься понять, где вообще находишься, прежде чем зрение приходит в фокус. Ты сидишь на диване, запрокинув голову на спинку, контроллер от X-Box свободно зажат у тебя в пальцах. Светящийся экран телевизора информирует тебя о том, что игра окончена, и ты поднимаешься на ноги, вырубаешь его. Голова всё ещё гудит, поэтому ты торопишься в душ, надеясь, что он хоть чем-то поможет. Он всего лишь немного притупляет боль, но это тоже ничего, потому что неожиданно на тебя набрасывается голод. Ты копаешься в своём гардеробе, осознавая, что тебе очень нужно провести стирку в ближайшее время, а затем направляешься в кофейню, словно в твоей жизни всё совершенно нормально, как и всегда. И, в общем-то, так и есть. Нет нужды придавать слишком большое значение тому, что творится между тобой и Терези, и ты уж точно не собираешься позволять снам прерывать банальность твоей рутины. (И это заставляет тебя осознать: прошлой ночью ты совершенно ничего не видела во сне. Не то чтобы было важно, если бы всё же видела, потому что ты спала одна, а значит, позориться было не перед кем.) Запоздало проверяя свой телефон как раз перед тем, как зайти в кофейню, ты видишь, что была права. Сообщение действительно от Терези, она спрашивает, всё ли с тобой было, или сейчас, в порядке. Бесцеремонно плюхнувшись на сидение рядом с ней, когда ты замечаешь её в вашей обычной кабинке, ты говоришь, что с тобой всё нормально, а потом скармливаешь ей дурацкую отговорку, мол, ты спала, когда она тебе написала. Ты не знаешь, почему вообще стала врать об этом, но, возможно, это как-то связано с нежеланием дать ей знать, что ты открыто её игнорируешь. Она снова купила тебе завтрак, и ты принимаешься за него, не спрашивая, сколько ты ей должна. Если она хочет денег за него, то может, чёрт её дери, и сама попросить. Как и почти каждое утро, Терези бессмысленно радостна, уже успела вылакать кофе, и постоянно прислоняется к тебе и цепляется за твою руку. Несомненно, чтобы задолбать тебя. Хорошо, что тебе нужна только одна рука, чтобы есть завтрак. Она спрашивает, что ты делаешь сегодня, продолжая наклоняться ближе, и ты огрызаешься "Не тебя!" Когда она надувает губы, ты хватаешь её за лицо одной рукой, пальцы заметно жирные от рогалика, который ты только что закончила. Терези ноет, как кошка, которой отдавили хвост, и ты затыкаешь её поцелуем, не осознавая, что вообще делаешь, пока не заканчиваешь его. Это прекращает её нытьё. Ну, прекрасно. Теперь ты это ещё и на людях сделала. Теперь Терези будет считать, что целоваться за пределами её комнаты приемлемо. Она продолжает радостно цепляться за твою руку, наклоняет голову, чтобы поцеловать тебя в щёку, в уголок рта, причём именно тогда, когда, как ей кажется, это будет раздражать тебя больше всего. То есть постоянно. Ты продолжаешь отодвигаться, но не можешь укрыться от неё. Ты уже на самом краю сидения, и у тебя нет желания устраивать сцену, свалившись на пол и привлекая внимание половины посетителей. И поэтому, решив, что это какое-то наказание за неизвестное тебе преступление, которое ты совершила, ты выдерживаешь её приставания. Вообще-то, они остаются относительно терпимыми на протяжении нескольких длинных мучительных минут, пока кто-то знакомый тебе не решает подойти. И, естественно, ты не понимаешь, что он рядом, пока не становится слишком поздно. К этому моменту он уже навис над вашим столом, сложив руки на груди и с весьма самодовольной миной на лице. - Серкет, - сказал он, и Терези отцепилась от твоего лица, озадаченно оглянувшись. Ты выдёргиваешь свою руку, и она не останавливает тебя. Ну, просто прекрасно; сначала комфорт твоего места для завтрака нарушен твоей встречей с Терези, а теперь один из твоих сотрудников умудрился пробраться сюда. Выражение твоего лица остаётся нейтральным, но внутри ты съёживаешься, мозг пытается быстро собрать каждую ужасную единицу информации о твоей жизни, которую этот урод может передать Терези. - Это твоя подружка? - Нет. Господи. Значит, отвечай вообще не задумываясь. Джеймс идиот, он всегда был идиотом, и даже другие идиоты, с которыми ты работаешь, не любят его. Не то чтобы он вообще знал об этом, потому что он ко всему относится спокойно и бросается на каждого знакомого, словно тот его лучший друг, который обязан мириться с его хернёй. Терези чуть отодвигается от тебя, и ты просто поднимаешь брови на Джеймса, потому что даже сказать ему пойти нахер, это будет на два слова больше, чем он заслуживает. - Не собираешься предложить мне сесть? - спрашивает он, уже поглядывая на сидение напротив тебя. Ну уж нет, ты не собираешься терпеть это так рано утром. Терези ещё вынести можно, но это становиться частью твоей рутины не будет. К счастью, у тебя хватает ума понимать, что совершенно ничего тебя здесь не держит, поэтому ты протягиваешь руку, подцепляешь Терези за локоть и тянешь. - Пошли отсюда, - говоришь ты ей, продолжая натыкаться взглядом на Джеймса. Она не двигается с места. - Пайроп. - Мне пока что не нужно уходить, - произносит она, и ты скрипишь зубами, воздерживаясь от замечания о том, что не важно, есть ли у неё свободное время или нет. Джеймс наблюдает за вами, слишком уж наслаждаясь представлением, и ты просто всплескиваешь руками. - Я тебя подвезу. - Всё нормально, - говорит Терези, и Джеймс тихонько хихикает, когда ты уходишь. Молодчина, Серкет. Господи, шёл бы он нахер. Нахер его, и то, насколько он совершенно бесстыден, и то, как он просто берёт и портит всем всё, специально ставит всех в неудобное положение для собственного развлечения. Сегодняшнее утро на самом деле шло неплохо, пока он не припёрся, и заваливаясь в свою машину, ты хлопаешь дверью с такой силой, что она дребезжит. Бляблясукабля, это всё его вина, а теперь ещё и Терези на тебя злится из-за него. И, разумеется, это никак не связано с тем, что ты сказала. Ты всего лишь говорила правду. Это холодные, точные факты по данному вопросу, и Терези должна ценить это. В конце концов, закон для неё не пустой звук. Ключ в зажигание, ты заводишь машину с первой попытки и решаешь, что это что-нибудь да значит. Может быть, тебе стоит просто посидеть здесь, подождать, пока Джеймс не выйдет, а потом задавить его. Кто тебя будет винить за это? Даже твой босс готов свидетельствовать о том, что он редкостный мудозвон. Ты на самом деле просто сидишь несколько минут, ожидая, когда он выйдет, но он так и не появляется. Господи, что если он разговаривает с Терези? Что если он рассказывает ей о твоей жалкой мелкой жизни и твоей дерьмовой грошовой работе? Великолепно. Вот и конец тому, что там, мать его, было у тебя с Терези Пайроп. Прежде чем отправиться на работу, ты злобно стучишь большими пальцами по своему телефону, удаляя каждое сообщение из почтового ящика, и отправленные, и полученные. Потом стираешь номер Терези из адресной книги. И скатертью, блядь, дорога. Джеймсу просто повезло, что он не оказался рядом с тобой во время работы в ближайшие несколько дней. * Ты ожидала как минимум полдюжины сообщений, которые не будешь читать, и пригоршню пропущенных звонков с неизвестного номера, но твой телефон хранит молчание большую часть недели. Только тогда до тебя доходит, что стоит наконец повзрослеть, может быть, извиниться перед Терези, но дальше мысли дело не двигается. Ну и ладно. Было вроде как весело, пока не кончилось. Всё что тебе нужно сделать, это перестать думать об этом, и тогда всё с тобой будет в порядке. Ты уже нашла себе новое место для завтрака. Оно называется "твоя свежеукомплектованная кухня", и у него есть дополнительный плюс: тебе не нужно уходить так рано утром. Может быть, ты и спалила бекон пару раз, но, по крайней мере, ты не топишь его в кетчупе. Сны приходят и уходят. Они не настолько яркие, как первый, что мало о чём говорит, и они не особенно логичны, если хорошенько подумать. Ты видишь места, в которых никогда раньше не бывала: старинный замок, который, наверно, видела в фильме, качающийся корабль, хотя ты никогда не покидала суши, и пауков - громадных, ужасных пауков, от вида которых ты просыпаешься в холодном поту, что полный абсурд. Ты никогда не боялась пауков, никогда не понимала, почему они вызывают страх в других людях. Но в твоих снах ничто не укладывается. По пути на работу ты видишь черты города, которые напоминают тебе об обрывках твоих снов, но прежде чем ты можешь сфокусироваться на них, они уже забыты. Ты начинаешь курить посреди недели, просто чтобы хоть чем-то себя занять. Ты тратишь впустую деньги, которых у тебя нет, на то, чтобы впустую тратить время, и к концу очередной недели ты начинаешь задыхаться от дыма в твоей квартире. Трава не помогает справиться с тем фактом, что ты чувствуешь себя дерьмово (внутренне), и ты не помнишь, когда в последний раз тебе было настолько тяжело вытащить себя из кровати и функционировать как нормальное человеческое существо. Если бы тебя спросили, ты бы сказала, что тогда тебе было тринадцать лет. И тогда это было приемлемо, тогда ты была просто тупой малолеткой с кучей накопившейся злости. В среду утром ты появляешься на работе с красными глазами. Ты протягиваешь первую половину своей смены с переменным успехом, потом при первой же возможности выходишь наружу, чтобы подышать свежим воздухом. Во время перерыва на ланч ты игнорируешь еду, просто сидишь, прислонившись к стене здания, запрокинув голову и закрыв глаза. Ты можешь справиться с этим. Всё будет в порядке. За исключением самого первого, эти сны нисколько тебя не беспокоят, так что нет причин постоянно чувствовать потрясение от них. Просто прочисти свою чёртову голову и найди чем себя занять, чтобы перестать вести себя, как чёртов ползунок. Ты приходишь к выводу, что, если быть честной с самой собой, ты никогда не задержишься на чём-либо... Но тут кто-то подходит к тебе. Тебе даже не нужно смотреть, чтобы знать, кто это, и вся беспочвенная злость, которую ты подавляла, чтобы продержаться до конца дня, хлынула назад, вызвав гудение в голове. Ёб твою мать, болеутоляющее совсем не помогает. - Серкет, - говорит он, говорит так же, как и всегда, и какого хрена вообще не так с этим дебилом? Ему уже сколько, тридцать? А он до сих пор развлекается тем, что достаёт более молодых коллег. Как будто бы то, что он редкий мудак, очарует хоть кого-то. Не говоря уже о том факте, что он жуткий извращенец. Серьёзно, он специально ждал, когда у тебя будет перерыв на ланч, а потом пошёл за тобой сюда? - Где ты пряталась? Ты оставила меня совсем одного говорить с твоей подружкой! Тебе стоит сказать ему пойти нахер. Тебе стоит сказать ему, что ты нигде не пряталась, потому что с какого чёрта ты должна от него прятаться вообще. Но, что важнее всего, тебе стоит сказать ему держаться подальше от Терези, потому что у него нет права вот так запросто приближаться к ней. Не то чтобы это имело значение, потому что теперь тебя это как бы не волнует, но если ты не разговариваешь с Терези, то и он тоже не должен. В конце концов, ты пытаешься пожать плечами, задаваясь вопросом, долго ли тебе удастся держать рот на замке. - Не моя подружка. Значит, не больше нескольких секунд. Джеймс смеётся. Это короткий, острый звук, а потом он начинает подходить к тебе, покачиваясь. Словно он пытается тебя запугать, занимая как можно больше места, и вот он уже готовится сказать что-то о том, что, может быть, ты уже прошла эту фазу, о том, что ты понимаешь, что это была ошибка, и, эй, если ты хочешь всё наладить.... Он поднимает бровь, а потом чуть наклоняет голову, пытаясь сделать так, чтобы вы оба были на одном уровне. Словно он ждёт ответа на вопрос, который не задавал. И, раз он его не задавал, ты вольна подойти к ответу творчески. Твои пальцы сжимаются в кулак, ты поднимаешь руку и бьёшь его прямо в нос. Удар совершенно застаёт его врасплох. Его голова запрокидывается назад, прежде чем глаза снова возвращаются на тебя, взгляд ошарашенный; и прежде чем у него появится возможность отреагировать, ты бьёшь его снова и снова, пока он не сгибается пополам, хватаясь за своё лицо. Может быть ты и худая, но ты умеешь пользоваться кулаками. Ты смотришь на свои руки, видишь, как они трясутся, на костяшках пальцев кровь. Джеймс пронзительным голосом выругивается и просто смотрит на тебя. Ты хочешь знать, какого чёрта он не отбивается, почему не пытается убить, потому что всё твоё тело напряжено, и тебе нужно ударить его снова. Из его разбитого носа течёт кровь, и ты скрипишь зубами, топаешь ногой перед собой. Господи, он на самом деле шарахается от этого, зажмуривается, и ты очень хочешь, чтобы он был достаточной сволочью, способной ударить девушку. Презрительно усмехнувшись, ты встряхиваешь руку, кровь падает каплями у твоих ног. Сердце стучит настолько громко, что ты слышишь гудение пульса, заглушающего шум машин, проезжающих с другой стороны здания, и всё то, что кричит тебе Джеймс, сморщив лицо, остаётся блаженной тишиной. Есть только одна проблема: ты не можешь вернуться на работу с кровью Джеймса на руке, на джинсах, и, бля, ему придётся идти в медпункт, чтобы подлечиться. И поэтому ты бежишь. Подальше от Джеймса, от работы, в свою машину, в твоих ушах гудит даже тогда, когда ты заводишь мотор. Чем дальше ты едешь, тем хуже становится шум, пока тебе не приходится держать руль только одной рукой, потому что другая прижата к виску, пытается уменьшить растущее давление. В конце концов, шум становится настолько пронзительным, что ты даже не можешь нормально видеть, и после того как ты чуть не сбиваешь женщину с коляской на пешеходном переходе, ты понимаешь, что сейчас самое время остановиться на обочине. Ты глушишь мотор, смотришь на свою руку, и только тогда шум начинает стихать. Две костяшки содраны, и там не только кровь Джеймса, и вдруг у тебя перехватывает дыхание, словно ты дралась за свою жизнь. Неплохое ощущение. Ты закрываешь глаза, запрокинув голову на подголовник, и чувствуешь, как твоя рука начинает пульсировать. Адреналиновая волна спадает, оставляя сонливость, и эндорфины от атаки заставляют тебя улыбнуться. Это хорошее ощущение. Ты долгое время не открываешь глаз. Ты дремлешь, но не теряешь ощущения того, как синяки расплываются на твоём кулаке, и это позволяет тебе грезить о том, что эта драка чего-то стоила. Что ты избила его в кровь, точно также как тебя избивали металлические руки, и затащила его назад в свой подвал, в кладовку, оставила на съедение паукам и крысам. Когда ты просыпаешься уже темно, что неожиданно. Кровь подсохла. Ты без малейших затруднений определяешь своё местоположение; ты точно знаешь, где ты, точно знаешь, что произошло, и приятно, что в кое-то веки всё встаёт на свои места. Дальше всё происходит автоматически, и ты совершенно не задумываешься о своих действиях. Потянувшись на заднее сидение, ты находишь старую футболку, которую оставила там, и кладёшь её к себе на колени, с помощью слюны оттираешь кровь с руки. Когда она перестаёт выглядеть настолько скверно, что тебя могли бы остановить на улице, ты выбираешься из машины и направляешься к Красному Льву. Ты знаешь, где ты находишься. Ты знаешь этот район. Ты занимаешь стул возле барной стойки и начинаешь тратить деньги на выпивку, которую не можешь себе позволить. Несколько человек пытаются заговорить с тобой на протяжении вечера, но ты просто отмахиваешься от них своей тишиной и продолжаешь пропивать остатки наличных денег. После такого тебя точно вышвырнут с работы, потому что Джеймс жалок, и, пожалуй, будет лучше, если ты больше никогда не будешь показываться там. Это лучше, чем разбираться с последствиями. Ты уже проглотила четыре порции виски, но всё равно до боли ясно понимаешь, что всю жизнь вела себя так: не разбиралась с последствиями. Через некоторое время мысли начинают путаться, и тогда уже тяжело беспокоиться вообще о чём либо. Люди приходят и уходят, бар заполняется, потом начинает пустеть, и барменша, которая осторожно поглядывала на тебя весь вечер, объявляет последние заказы. Ты удостоверяешься, что берёшь двойную порцию, и она спрашивает, не нужно ли ей вызвать для тебя такси, дорогая, и тебе кажется, что это чертовски покровительственно. Но к этому моменту ты уже слишком пьяна, чтобы связно обругать её за это противоречивое предложение, и просто поднимаешь руку, говоря, что сама прекрасно доберёшься. Только когда ты поднимаешься на ноги, алкоголь догоняет тебя в полной мере. Паб неуправляемо вращается вокруг тебя, и каждый раз, когда ты делаешь шаг в сторону двери, ты заваливаешься в сторону, а потом поворачиваешься не в том направлении, натыкаешься плечами на всё, что только можно. Кто-то говорит тебе смотреть куда прёшь, и это напоминает тебе о чём-то, что лучше бы не вспоминать, поэтому ты поднимаешь кулак и замахиваешься прямо на них. Это уже разбитая рука, и, несомненно, было бы дьявольски больно, если бы ты была трезвой. Они не бросаются на тебя, но один из их друзей говорит тебе отойти, и у тебя нет другого выбора, кроме как удостовериться, что они будут знать, как с тобой разговаривать. Бог его знает как, но ты умудряешься схватить их за затылок, пальцы дёргают за волосы, которые достаточно длинные, чтобы ударить их прямо по морде два, три раза. Очень жаль, что не все такие слюнтяи, как Джеймс. Кого бы ты там сейчас не ударила, они спрашивают "ты что, рехнулась?", и будь у тебя время на ответ, ты сказала бы "нет, совсем нет". Просто ты пьяна и слишком много курила в последнее время, и череда плохих ночей начинает ломать тебя. Ты не рехнулась. Ты даже не злишься. Ты просто расстроена, и не знаешь почему. Драка распадается, когда твои оппоненты понимают, насколько ты пьяна, но не раньше, чем тебя успевают пару раз приложить лицом о дверной косяк и познакомить твой живот и рёбра с кулаком. У тебя не было ни малейшего шанса, и ты знала это с самого начала. Они уходят, тяжело дыша, их оттаскивают их друзья, которые говорят, что оно того не стоит, что ты того не стоишь. Вечно такая фигня. Твоя голова кружится, из носа идёт кровь, губа разбита, и ты продолжаешь перебирать ключи от машины, словно ты вообще в состоянии ехать домой. Ты снова и снова тычешься ключами об замок, постоянно промахиваясь, и только расцарапав дверь, ты вспоминаешь, что она не открывается. Ну и чёрт с ней тогда. Ты пинаешь свою машину, сильно, и сигнализация не срабатывает, поэтому ты делаешь это снова и снова, пока люди не начинают переходить от тебя на другую сторону улицы и прибавлять шагу, когда проходят мимо. Взяв минуту, чтобы отдышаться, ты поднимаешь ладонь к своему окровавленному лицу и нахмуриваешься, словно только сейчас поняла, что ты ранена. Нахер машину. Ты всегда можешь придти и забрать её, и у тебя нет желания потерять ещё и свои права. Вряд ли будет трудно найти дорогу домой отсюда, особенно если ты достаточно пьяна, чтобы пробежать половину пути, не ощущая боли в ногах и жжения в лёгких. У тебя нет ни малейшего представления о том, сколько времени заняла дорога до твоего дома, потому что зрение никак не сфокусируется достаточно надолго, чтобы можно было прочитать время на телефоне. Ввалившись в здание, ты удивляешься тому, что тебе удалось открыть входную дверь, не выбив её, но когда ты смотришь вниз на свою руку, в ней зажат ключ. Может быть, ты не в таком плохом состоянии, как подозревала. Может быть, пробежка и холодный ночной воздух пошли тебе на пользу. Направляясь к лестнице, ты хватаешься за перила и немедленно сблёвываешь через край. Тебя уже давно перестал беспокоить твой внешний вид, поэтому ты просто вытираешь грязные руки об футболку и практически затягиваешь себя вверх по лестнице. Ты добираешься до своего этажа, который никогда раньше не казался настолько высоким, и одного этого путешествия наверх достаточно, чтобы тебе стало дурно. Ты останавливаешься, чтобы успокоить себя, по инерции от подъёма по лестнице налетаешь сначала на одну, потом на другую стену коридора, направляешься к своей двери и каждые несколько секунд проверяешь ключ, который всё ещё в твоей руке. Кажется, сейчас ты не расслышишь, если он упадёт на пол. Твоя квартира перед тобой, и как раз вовремя, потому что твоя пьяное вертиго, которое ты испытывала, угрожает зачернить твоё зрение, и даже не даёт тебе шанса схватиться за стену, прежде чем ты валишься на пол. Споткнувшись на ровном месте, ты бессвязно бормочешь, потому что ты готова поклясться, что Терези Пайроп сидит перед твоей дверью. Но это невозможно, потому что Терези Пайроп не знает, где ты вообще живёшь, и Терези Пайроп не из тех людей, с которыми у тебя теперь есть какие-либо дела. - Вриска? - спрашивает она. Либо она встала, либо ты свалилась на пол. - О боже, какого хрена... - начинаешь бормотать ты через сжатые зубы, а потом понимаешь, что она всё же встала, потому что твои колени подгибаются, и пол поднимается, чтобы встретить тебя. Терези действует быстро, или, по крайней мере, тебе кажется, что быстро, потому что прежде чем ты падаешь, тебя обхватывают руки, хотя ты и пытаешься вырваться. - Отвали, отвали, отвали! Ты просто не можешь поверить, насколько же она тебя бесит. Ты не можешь поверить в то, что она на самом деле смогла выследить тебя, и теперь собирается попытаться пробраться в твою дерьмовую квартиру, чтобы увидеть твою дерьмовую жизнь, валяющийся повсюду хлам, необходимость уборки, чем ты никогда не занимаешься, потому что к тебе всё равно никто никогда не приходит. И она узнает, насколько ты жалкая, потому что каждый дюйм твоего жилища, должно быть, провонял травой и едой для микроволновки. Она сука. Кажется, ты так и говоришь ей. Кажется, ты также говоришь ей, что она дура. Может быть, ты говоришь ей ещё что-то, потому что она трясёт тебя за плечи достаточно сильно, чтобы ты вдруг заткнулась, и только тогда ты осознаёшь, что всё ещё продолжаешь что-то говорить. Несмотря на свои протесты, несмотря на тот факт, что на твоей футболке кровь и рвота, ты цепляешься за неё, и она просто говорит "тссссссс, тссссссссссс". Ты знаешь, что не можешь стоять без её помощи. Она аккуратно касается твоего лица ладонью, и ты морщишься, впервые ощущая боль. Мутными глазами ты смотришь, как она потирает пальцы, и ей требуется несколько секунд, чтобы понять, что это на самом деле кровь. Едва поняв это, Терези сжимает тебя крепче, одной рукой хлопает тебя по животу, словно ища другие пятна крови. Другая её рука держит тебя за спину чуть пониже лопаток, и ты наваливаешься на неё, потеряв всякое желание бороться. - Ты в порядке, Вриска? Ты закрываешь глаза и чувствуешь, что не можешь стоять без неё. - Я облажалась, - бормочешь ты, и рука поднимается вверх, очень осторожно поглаживает твой затылок. - Я испортила всё, Пайроп. Все просто совались мне под ноги, и никто не понимал, что это для их же блага, потому что я всего лишь пыталась помочь, даже если я и облажалась... Терези снова успокаивает тебя, говорит, что ты несёшь бессмыслицу, но в её голосе нет уверенности. Всё спокойно, пока тебе не нужно думать о тех фактах, что ты пьяна до потери пульса, покрыта собственными жидкостями, потеряла работу и движешься в никуда в своей жизни. Ты просто хватаешься за неё одной рукой, другой вжимаешь ключ в её ладонь. Ты наконец-то уступаешь, решив, что не важно, зайдёт ли она в твою квартиру или нет. Не то чтобы она могла что-то увидеть, и ты уже успела достаточно опозориться. - Пошли, Паучиха, - говорит она, поддерживая тебя и открывая дверь. - Просто толкни меня в направлении душа, и мы сможем дотащить тебя до твоего помещения для отдыха, переодетой в пижаму. Не в эту отвратительную одежду! От тебя жутко пахнет. Ты бурчишь ей, где у тебя что, а потом качаешься на ногах, пытаясь направить её в нужном направлении. Ей стоило бы быть очень благодарной за то, что ты в состоянии вспомнить, где ванная в твоей квартире, и более того, даже позволяешь ей побыть главной для разнообразия. Может быть, ты ненавидишь упускать контроль над любой ситуацией, но твоё тело уже начало болеть даже с учётом алкоголя в крови, и мысль о горячей воде на коже - единственное, что сейчас не даёт твоим глазам закрыться. Терези включает душ, и когда она начинает стаскивать с тебя ботинки, ты жалеешь о том, что слишком пьяна, чтобы понять, о чём она вообще говорит.