Когда увядает ликорис

Не бечено.

You'll never know the psychopath sitting next to you You'll never know the murderer sitting next to you You'll think, how'd I get here sitting next to you? But after all I've said, please don't forget… Twenty One Pilots — Heathens

      Ты дурак, вот я и обманула тебя. А врач покопался в тебе, и мы превратились в чудовище…        Канеки как будто спит во сне. И как бы немыслимо это не звучало, другого объяснения он найти не мог. Чертовы игры разума, чтоб их… Боли больше нет — возможно, он просто уже потерял способность чувствовать. Эти видения сбивают с толку и жутко бесят, хочется порвать их на кусочки, чтобы прекратили дразнить душу сладостной ложью. Кен давно потерялся в ее уголках, прикованный к пыточному стулу навеки.        Вырваться из забвения оказалось еще тяжелее. Различить, где начинается реальность, как ни странно, помог Нишики. Тот, кого он считал мертвым давным-давно, вдруг смачно выругался, а потом врезал Канеки с такой силой, что голова парня мотнулась в сторону, едва не сломав шею. Нехилое воображение.        — Твою мать, очнись уже!.. — рявкнул Нишио.        Канеки вздыхает, послушно поворачиваясь к плоду своей фантазии, как всегда, замечая рядом Тоуку. Снова, да?        И только когда его покрывают трехэтажным матом, тряся за грудки, Кен резко осознает, что не спит. Правда обрушивается на него водопадом, ледяным и внезапным.        Увидев осмысленный взгляд одноглазого гуля, Нишики наконец-то отпускает Канеки.        — Пришел в себя, наконец?        Тоука хмурой тучей стоит позади него, скрестив руки на груди. Когда рыжеволосый официант отходит от Кена — она влепляет ему звонкую оплеуху. Молча. Глаза — куда красноречивее слов.        И Канеки резко осознает всё. Находит утерянную грань между сном и явью, воспроизводит в голове каждую мелочь и с ужасом холодеет, вспоминая всё. Черт… что он натворил?..        Ребята покидают комнату, оставив его в одиночестве — ведь юноша по-прежнему молчит.        Кен долго сидел на месте, не двигаясь, — это давалось ему легко. На запястьях нет оков, только шрамы, Канеки задумчиво потирает их. Ощущения от наручников всё еще с ним. Ногти — чернеющие, жуткие. Гуль не спеша встал с кровати, чуть пошатываясь — ходить, он снова мог ходить! Несколько шагов до зеркала и оттуда на него смотрит кто-то другой. Не он. Взгляд, походка, волосы — как подменили. Он даже проводит рукой по поверхности отражения, проверяя — не двойник ли там?..        Уткнувшись лбом в прохладную поверхность, Канеки вспоминает всё.        И ненавидит себя еще больше.        Даже произнести ее имя в голове — что оскорбление… Исами…        Чертов монстр, что ты наделал?! Что ты натворил, а?! Больше всего Канеки грезил встретить ее, если вернется, мечтал о том, как забудет всё и они будут снова вместе: вечерние прогулки под фонарями Токио, осточертевшие забегаловки, ее заливистый смех, бесконечные листы учебников и полные благодарной любви карие глаза, и… Чудовище. Кровожадное чудовище. Он с таким трудом вернул ее доверие, был признан таким, какой есть и снова все разрушил… собственными же руками. Пытался сожрать свою девушку… Свою ли еще? Как же мерзко. Тошнит.        Отвращение к себе подкатило к горлу, Канеки отвернулся от зеркала. За окном — зима. Сколько времени прошло?        Отними семь, Канеки-кун.        Идите к черту!..        Опять этот голос. Гуль закрывает глаза, отодвигая его прочь.        Его одежда официанта сиротливо ждет на краю кровати. Непривычно чистое и свежее. Белая рубашка приятно холодит кожу, парень накидывает поверх нее черный галстук и жилет. Надо бы раздобыть повязку, хотя теперь его контроль куда лучше. Скорее, дело привычки.        Когда Канеки спускается вниз, его уже ждут. Напряженно, настороженно — семья «Антейка» оборачивается на вошедшего, готовая принять своего или отразить удар врага. Кен оглядывает всех и каждого, не выпуская ручку двери, на него забытым чувством накатывает детское смущение.        — З-здрасьте… — шкребя щеку, выдавливает Канеки, глупо улыбаясь.        Вздох облегчения прокатился по залу.        — Ты проспорил мне пять баксов, — лениво оборачивается к Нишики Кая.       Рыжеволосый парень только фыркнул, потянувшись к бумажнику.        — Братик! — Хинами тут же виснет у парня на шее, сняв общее напряжение и неловкость.        Кен счастлив. Он вернулся. Господи, он все-таки вернулся домой!        Когда общая радость поутихла, Канеки осторожно спросил господина Йошимуру о Исами с Хиде, боясь услышать ответа.        — Твой друг заходил на прошлой неделе, но о нем тебе лучше спросить у Тоуки — он звонит ей каждый день, спрашивая о тебе, — Йошимура чуть улыбнулся, как могут только прожившие много лет мудрецы.        Кен мельком глядит в бок: Киришима сидит на другом конце стойки, не участвуя в их разговоре, но все слыша. При упоминание о Хидейоши — глаз ее чуть дернулся, а сама девушка досадливо поморщилась. Значит, с другом всё в порядке. Бедная Тоука-чан… как Нагачике еще не оторвали голову? Он же доставучий до жути!.. На душе становится тепло.        Но не надолго.        — А что… что с ней? — не произнося имя вслух, словно боясь оскорбить, тихо спросил гуль.        Пожилой мужчина протер стакан, поставил его на место, и, только взяв другой, спросил:        — Что ты помнишь, Канеки-кун?        Пальцы юноши нетерпеливо барабанили по дереву.        — Всё… — опустив голову, сознался он.        — Она приходила сюда каждый день, с тех пор, как мы нашли тебя.        Беловолосый официант прикрыл глаза.        — Но после того… случая… — Йошимура берет следующий стакан. — … она больше не заходила.        Канеки услышал то, чего ожидал и чего боялся. Благодарно кивнув старшему гулю, парень поднялся со стула.        На улицах Токио и правда зима. Кен забыл спросить какое сегодня число — тонкий слой снега покрывает газоны у дорог, мелкие невесомые снежинки игриво витают в воздухе. Канеки идет вперед, не чувствуя холода, глубоко уйдя в свои мысли. Прохожие удивленно задерживают взгляды на странном пареньке — от цвета волос до одежды не по погоде, он словно пришелец из прошлого века. Гуль не обращает на них внимания, вернее, даже не замечая.        Все его мысли заняты двумя людьми.        Вернее, с Хидейоши как раз проще. Канеки наперед знал как всё будет: бурная радость встречи, подколки по поводу цвета волос — куда без этого? А потом дотошный расспрос обо всём, что творилось последние полгода. Но Нагачика заслужил знать всё, гуль это признает, хотя не желает впутывать в это друга, но тот упрям, как тысяча баранов. Рыженьких таких, очень настойчивых. Всё равно ведь влезет, это же Хиде.        А вот с ней сложно. Исами так беспокоилась за юношу, проводила все свободное время с ним, идиотом, верно ждала, пока он очнется, не зная, сколько точно придется ждать, и что в ответ? Лицо задыхающейся девушки всплывает перед глазами, он почти физически ощущает, как сдавливает хрупкую девичью шею. От смертельной ошибки его спасли чудом, ведь еще немного — и было бы поздно… Гуль жмурится от невыносимости.        Что же ему теперь делать?        Исами приняла его чудовищную сущность. Да, с трудом и не сразу, но и открылся он ей не в самом удачном свете.        «Прости, что хотел убить тебя, я думал, мне кажется»? Да это звучит еще бредовее чем: «Прости, что лгал тебе, но я — гуль»!        Как же паршиво.        Канеки очень хотел увидеть ее, поговорить, но… разве захочет она? Он бы сам с недоверием смотрел на человека, который так предал, что говорить об Исами. У него было всё о чем он мечтал, и как же глупо гуль сломал эту мечту.        Снежинки теряются в таких же белых волосах.        Ноги сами привели юношу к ее дому. В окне горел свет. Гуль бесшумно и незаметно подошел к самому окну.        Душа тоскливо сжалась, когда он увидел такие родные и желанные очертания девушки по ту сторону стекла. Исами сидела на полу перед телевизором с выключенным звуком, скрестив ноги по-турецки, склонившись над низеньким столиком, заваленным учебниками, тетрадями и листами. На голове — все тот же домашний небрежный пучок, на хорошеньком носике — очки в тонкой оправе. Глаза бегают по тексту, брови чуть хмурятся, между пальцев карандаш — девушка постукивает им по поверхности тетрадки, задумчиво бормоча что-то себе под нос. На шее — огромные синеющие кровоподтеки, уже сходящие на нет, но бросающиеся в глаза почти сразу. Канеки сжал зубы до скрежета, проклиная себя.        Вдруг девушка, словно почувствовала его взгляд, вскинула голову — Кен едва успевает нырнуть в тень.        Пожалуй, сегодня ей не стоит встречать свой ночной кошмар наяву. Или?.. Нет. Не сегодня, не ночью, решил Кен. Она должна понять, что он явился не по ее душу, а просто поговорить, показать, что больше не опасен. По крайней мере, если его выставят вон — хоть спать девушка будет спокойно.        А так ли он в этом уверен?        Канеки еще долго наблюдает за ней из окна, пока совсем не темнеет и Исами не отправляется спать. Едва свет погас, юноша почувствовал, что у него оледенели пальцы. Как странно — чувствовать подушечками что-то, кроме боли.        Кен растеряно смотрит на черное окно, не в силах побороть себя.        Слабак.        Исами резко села на кровати, ясно ощутив на себе чей-то взгляд, но в комнате никого. Нашарив выключатель, девушка с опаской осмотрелась. Трепыхающиеся занавески тут же бросаются в глаза. Она же вроде закрывала окно?        Студентка поднялась с кровати, подходя к подоконнику и выглядывая наружу. Ей точно показалось, что тут кто-то был. Страх липкой паутиной окутывает затылок — в последнее время он ее верный спутник. Исами поглядела на тонкий слой снега под окном. Она прищуривается, пытаясь понять мерещатся ли ей следы, но слишком темно, чтобы разглядеть. Девушка плотно захлопнула створки и задернула шторы, возвращаясь в кровать. Уснуть получается далеко не сразу, но, в конце-концов, успех. Заставлять себя спать ей далеко не впервой.        На утро Исами просыпается необычайно свежей, как будто весь предыдущий месяц тоже спала и только сейчас действительно очнулась.        Подойдя к зеркалу, девушка впервые за долгое время смотрит на свое отражение прямо, придирчиво, как делают это все нормальные девочки, а не просто вскользь, не приглядываясь. Двойник досадливо поморщился — ну и видок. Волосы спутаны донельзя — под глазами синеющие круги, словно сессия в самом разгаре. Глаза усталые, тусклые.        — Хватит уже, — говорит сама себе девушка. — Возьми себя в руки, бака-Исами.        Надоело. Пора выбираться из этого дерьма лишних эмоций. Она словно постарела на несколько лет, даже противно.        Исами решительно направляется в ванну приводить себя в порядок.        Горячий душ, тщательно расчесанные волосы, духи — женщина, есть женщина, только ухаживая за собой, она начинает чувствовать себя прекраснее. Теплые потоки воздуха из фена задорно всколыхнули прядки. Взглянув на себя снова, Исами удовлетворенно хмыкнула. Уже гораздо лучше. Только вот лицо всё еще не смыло эту печать усталости. Вздохнув, девушка вынула из шкафчика в ванной косметичку. Она редко пользовалась чем-то кроме подводки, туши и блеска для губ, но, на время, придется откопать запасы тональника и пудры. Пять минут — и синяков под глазами как не бывало. Черная подводка отвлекает от взгляда яркостью глаз. Осталась маленькая деталь — шрамик от укуса на губе. Исами сверлит его взглядом. Шутливая мысль, что Канеки, возможно, просто не узнал девушку в таком состоянии, какая-то болезненная и вовсе не смешная. Студентка мотнула головой — хватит! Идиотская идея поставить там жирную точку зеленки, чтобы замаскировать под простуду, единственное, что приходит в голову, Исами даже хихикнула. А в остальном — красота. Девушка нашла в себе сил улыбнуться отражению. Уже лучше. Не модель, конечно, но тоже неплохо.        Распахнув шкаф, Такехико недовольно цокнула — ну и бардак она развела! Последнее время девушка мало смотрела что надевает, как в руку попадет — свитер или рубашка, юбка или джинсы. Совсем запустила себя, дурочка… А ведь даже парни-одноклассники перестали ее замечать — вот стыдоба-то!        Впрочем, сейчас ее выбор так же невелик. Следы от рук… нет, заткнись. Просто синяки, ни слова больше. Багрово-фиолетовые пятна волосами не скрыть, поэтому Исами останавливает выбор на белой теплой тунике с высоким воротом, узких темных брюках и нежно-салатовом шарфе. Любимый голубой платок валяется в стирке, заляпанный кровавыми разводами. Надо бы постирать уже.        Скинув полотенце, девушка надела черное нижнее белье и, подхватив вещи, спустилась в гостиную, поставить чайник.        Задумавшись, Исами шлепает босыми ногами по паркету, не сразу замечая, что в гостиной есть кто-то еще.        Скользнув взглядом по белой шевелюре на затылке, девушка прошла мимо дивана и почти дошла до кухни, как резко остановилась, испуганно оборачиваясь. Твою мать!..        — Прости, что не предупредил… — тихо, не оборачиваясь, сказал Канеки, сгорбившись на диване.        Студентка, едва не выронив одежду, пошатнулась. Только-только успокоенная душа закричала от боли. А потом — от стыда. Почему-то мысли от том, что она стоит тут практически в неглиже, куда больше волнуют ее, чем присутствие в доме неуравновешенного гуля.        Юноша, не подозревая, что девушка молчит вовсе не из-за того, что он себе напридумывал, виновато повернулся.        — Исами, послушай, я…        — Отвернись сейчас же! — взвизгнула девушка, прижав одежду к груди и краснея так, что видно через пудру.        Канеки такого поворота событий не ожидал, и, в первую секунду, тупо уставился на Исами. Исами в одном нижнем белье. Шквал жара обдал лицо. Такого он не предвидел, ну ни как.        — И-извини!.. — ойкнул парень, резко отворачиваясь. Оттенок его ушей не сильно отличается от ее.        Девушка отшатнулась на спасительную кухню, судорожно одеваясь с невероятной скоростью.        — Что ты тут делаешь?! — крикнула она через стенку. Она потом долго задавалась вопросом почему прикрыть наготу было важнее, чем вооружиться хотя бы ножом. Толку мало, да, но в тот раз прокатило. Страха — нет, совсем. Дурацкие гормоны.        — Я… — Канеки даже забыл зачем пришел. Всю ночь ворочался, думал гадал, что сказать и всё… забыл. Как отрезало. — Прости…        — Стучать надо! — неожиданно громко рявкнула студентка с кухни.        Она всё еще об этом…        Тихие шаги, не подходящие близко. Он определил, что девушка предпочла остаться на расстоянии, у дверного проема. Еще бы.        — Ну? — в голосе наигранное недовольство.        Кен боится повернуться, мало ли… щеки вновь алеют и хочется прикрыть лицо руками. В такие моменты он снова прежний. Надо же, отбиться от Ямори не боялся, а тут…        Исами разглядывала его сгорбившуюся спину. Пальцы все равно предательски дрожат, поэтому девушке приходится скрестить руки на груди, приваливаясь спиной к дверному косяку и спрятав пол лица в белом вороте туники. Страха — разве что чуть-чуть, скорее — сильное волнение. Из-за спинки дивана она видела только голову и плечи, на нем знакомая форма официанта, только волосы теперь так контрастируют, что непривычно. Кто к ней явился: жестокий чокнутый гуль или ее милый Канеки? Неловкостью от него веет за версту, Исами позволяет себе немного расслабиться.        — Я жду. — требовательно повторила девушка.        Где-то в глубине души она еще по-прежнему ждала. Она знала — он придет. Всегда приходил, но чтоб так внезапно и на голову, даже не постучавшись… хотя, с его стороны — разумно. Исами не могла дать точного ответа на вопрос: пустила бы она на порог этого Канеки или же захлопнула дверь перед носом?        Кен молчал. Сказать хочет многое — видно по напряженной спине, только молчит.        Глупый Канеки.        — Я уже одета, — вздохнув, буркнула Исами. Как глупо. — Можешь повернуться.        Юноша поворачивается невыносимо медленно, застенчиво потирая нос. И дух захватывает от такого, насколько родной и теплый взгляд, пусть и грустный, вновь глядит на нее. Хочется подлететь и броситься на шею, но Исами больше не делает таких глупостей, прислушиваясь к голосу разума, нежели к мольбам сердца. Хватило в прошлый раз, ага.        Канеки боится делать лишние движения или сказать не то, чтобы не спугнуть девушку. Однако, вместо страха от нее веет недовольством. Может, не стоило залезать в окно, а? Неловко-то как…        — Прости… — сколько раз он говорил это?        — Проехали. — жестко отрезала девушка. — Дальше, пожалуйста.        Гуль чувствует себя нашкодившим ребенком перед матерью, вот нелепость. Исами и не думает сжалиться над ним. Стоит, хмурее тучи. Чисто женская вредность и гордость опасно загородили чувство самосохранения. Если он думает, что так легко отделается — счаз!..        Хотя… по лицу официанта видно — он был готов что его выгонят, не дав сказать и слова. Чертов Канеки! Сейчас он так похож на себя, до скрежета в зубах. Казалось, отличие — лишь волосы и отсутствие привычной повязки на глазу — он по-привычке пытается поправить ее, но интуиция подрагивает, чувствуя странную силу и опасность от одноглазого гуля.        Решающий момент, когда вопрос доверия между ними встал ребром.        Девушка и гуль наконец-то встретились глазами, заглядывая друг-другу в души.        Это будет сложно, но разве кто-то обещал обратное?