Слишком глубоко

Опираясь о перила, стены, подоконники, марая их в свежей крови, через одну или две, а может и три ступени бегу вниз по лестнице. Стрелять нужно, когда между нами расстояние сократится не больше, чем до десяти ступеней. Уже третий этаж. Ор закладывает уши, рыжая макушка гипнотизирует, вызывает головокружение, а топот стучит по мозгам, вызывая пульсацию и ощущение, что в башке вот-вот что-нибудь лопнет и после жижа прыснет на стенки черепной коробки, вызывая собой зуд, а не мгновенную смерть. Зуд на ладонях, крепко вжимающихся в уже нагретый предмет в руках. А потом жар, заставляющий задыхаться и снять с себя все тряпки, противно липнущие к каждой части тела. Чужой ор вызывает желание раскромсать обладателя и сделать фарш, как из грязной свиньи, умеющей только визжать. И натягивать нервы. А ещё подталкивает стрелять без разбора, чётко помня о том, что патронов хватит ещё на одну обойму. Бесящий ор заставляет перепрыгивать уже через четыре, врезаться плечом в стену и наспех нацелившись жать на курок. Ор замолкает мгновенно. Сразу становится тихо. И сильнее сумрачно. Мертвая зона, а точнее зона жалких трусов и первый этаж. Кому-то по-настоящему везет один раз за всю жизнь, а кому-то – каждый день. Этой свинье повезло хотя бы однажды – сейчас. Потому что у меня нет времени обеспечить ей красочную смерть, ту, которую она в полной мере заслуживает. А на осмотр её искаженной в полуживой мученической гримасе боли на лице уходят считанные секунды. Кровь с пузырями воздуха вызывающе вытекает из простреленной глотки, а потом изо рта, как вытекает вода из рудника и течет вниз по камням. Я бы набрал себе кружку, будь у меня время. Выстрел. Простреленная голова по инерции отворачивается в сторону, а в глазах видится моё отражение. Минус два. Сегодня это – точно не предел. Подъездная дверь под моим напором открывается нараспашку. Решение – идти по дворам – приходит само собой. Запах крови насыщенным шлейфом следует за мной, и это значит, что с кофтой необходимо расстаться, найдя в её замену другую. Дорога кажется длинной и чреватой последствиями за каждым углом, но, только идя по ней, можно достигнуть успеха. Запах смерти вдыхается через ноздри, волной проходит по носоглотке и оседает в легких. Запах крови и её вкус чувствуются острее с каждым биением сердца, как будто идут изнутри, а не снаружи. А машинальные движения мышц лица пытаются выразить всё, что мной сейчас ощущается. Хочется вырвать свои внутренности. Запах смерти исходит из самой глубины. Хочется смеяться, снова и снова проникать оружием в чужое тело. Пытаясь насытиться. Но уже не получается. Никак. Ничем. Не сейчас. Не теперь. Смех получается вслух. Тихий и злостный. Он правильно действует на парня, идущего передо мной. Страх в других глазах бесценен – он внушает уверенность и абсолютную отдачу разума действиям. Руки вытираю настолько, насколько это возможно. Быстрые движения вмиг снимают кофту, бросают в какую-то яму, надевают другую. Пистолет, поднесённый к чужому виску прямо перед моим лицом издаёт громкий звук и тело в руках обмякает, а кровь снова марает лицо, но только его, зато дает возможность снова почувствовать вкус и запах. Снова отбросить тело в сторону, снова вытереть всё уже выброшенной кофтой, снова подняться на ноги, но теперь бежать. Бежать, шатаясь. Бежать так, как бегают только преступники. У которых ещё есть шанс. И не видеть ничего, кроме дороги. Все окружение сливается, размывается. А люди – куски мяса, которое едят на обед, которое я не ел целую вечность. Но которые здесь могут лишь остаться позади или столкнуться на пути, сразу же падая на землю в собственной лужи крови, или смотреть со стороны и точно знать – это он. Это – я. Это. Я. Кого на самом деле не знает никто. Опрометчиво сделал. Выбежал на дорогу. Встретился глазами. Ошибочно выстрелил. Не один раз. До остановки остаются лишь два поворота, а позади вдруг слышится вой сирены. Ещё противнее и раздражающе, чем вой людей. Вызывающий больше злости. И решимость переходит последнюю грань. Тут главное – резкость. Без посторонних мыслей, стрелять прямо в цель, не успевая даже отмечать, что руки не дрожат и выстрелить верно удается с первого раза. Второй стреляет в меня также, не раздумывая. Задевает плечо, отшатываюсь чуть в сторону и сам промахиваюсь, застрелив какого-то слишком любопытного мужика. Зато следующая летит в цель – куда-то в район глаз. Этого хватает, чтобы выстрелить ещё раз – прямиком в голову. Бросаюсь за угол, к остановке. Пряча раненое плечо, пытаясь выглядеть непримечательно, захожу в подъехавшую маршрутку. Она может выдать меня, её путь. Но идти пешком дальше мне не представляется возможным. Кровью провонял, кажется, весь салон. Перед глазами всё теряет свои очертания, борюсь с желанием то ли облизать свою руку, держащую плечо, то ли отключиться. Проблема с хвостом не единственная. Ещё есть радио, в котором экстренные новости тоже могут крутить. Тогда лучше выйти на пару остановок раньше, тогда у меня будет больше шансов оставить их чуть позади себя. Вот здесь. Стоит лишь подняться и выбежать из открытой задней двери. Ноги бежать не хотят, они даже не хотят, чтобы я поднимался с сидения. Тогда хватаюсь за поручень двумя руками, скользят, но это помогает. С этих двух ступеней на землю приземляюсь на колени, удерживая руками тело от окончательного падения. Водитель может выйти и вмазать мне за то, что не заплатил. Поэтому пытаюсь подняться. Пытаюсь. Но снова падаю, полностью на бок, если бы не руки. Снова пытаюсь и снова падаю, заваливаясь ещё сильнее, отчетливо видя перед глазами грязный асфальт. После следующей попытки уже ползу, опираясь больше на правую руку, плечо которой не ранено. Мне необходимо встать. Я должен. -Вам помочь? Женский голос вызывает волну смеха от нелепости ситуации и от её позорности. Она даже пытается поднять меня, перекидывая здоровую руку через своё плечо, а завидев кровь, громко охает. Я отталкиваю её, шатаясь, зато быстро добираюсь до стены какого-то здания. Вслед она кричит что-то ещё. Через пару метров захожу в арку, за угол и ещё за один. Народа здесь почти нет, идти минут десять, а я сейчас могу и все тридцать, что ни в коем случае не допустимо. Если кто-то и смотрит в мою сторону, то видит в стельку пьяного подростка, а те, кто замечает кровь, увеличивают шаг, чтобы быстрее скрыться и не быть втянутыми в чужие проблемы. Но на самом деле это касается и их. Я – их проблема. Я могу пристрелить их в эту же секунду, будь в более лучшей форме. Не сейчас, так потом, не их, так кого-то из близких. Сейчас пасмурно, но в глазах всё равно всё плывет и они слезятся, как если при сильном свете. Я продвигаюсь на метр, два, три вперед, осталось лишь дождаться, когда позади опять будет слышен вой сирены, ибо с такими темпами произойдет именно это. Нужно идти. Идти дальше. До конца. Идти – это единственный вариант, единственный шанс спастись. Идти туда, где они достать меня не смогут. Идти. Пусть ног не чувствую и левую руку, а волосы от пота мокрые и липнут к лицу, попадают в глаза, рот и нос; пусть другая рука исцарапана разве что ещё не в кровь, и только спина держится лишь чуть более сгорбленно, чем обычно, но главное – держится, – я должен идти. Открывать глаза, когда во время очередного моргания они закрываются дольше положенного, вдыхать глубже через нос и подавлять кашель, от которого голова, точно, заболит ещё сильнее. Необходимо. А «иначе» – не может быть. Не может быть, потому что тогда разумнее сразу сдохнуть, но от собственной руки, а не от рук тех, кто должен сдохнуть от моей. Идти. Это ведь легко – идти. Также как дышать и говорить – просто идти. В конце концов, если я не дойду, то кто ещё выскажет этому ублюдку всё, что о нём думает. А о Леви я уже много чего надумал. Назло ему – приду. Назло всем им. Чтобы потом снова прийти туда и отомстить каждому. И совершенно неважно – виновен или нет, всех их ждет только одно – смерть от моей руки, и только одно они увидят перед ней – моё удовлетворенное лицо. Следующий поворот служит «входом», через который я вошёл сюда впервые, путаясь в зданиях и ища нужное, через который я заходил сюда с кем-то, путаясь в гаражах и ища входы в их лабиринты. Старый невысокий железный забор позволяет цепляться пальцами за свои черные прутья, оставлять на них влажные красные разводы. Но теперь я точно знаю, куда мне нужно идти, даже с моей дерьмовой памятью я всегда помню: так выглядит он – район, в котором всё началось. Он пафосно разделил все на «до» и «после», затмевая этим делением другие, более ранние, которые и привели ко всему этому. Вечное разветвление путей и вечные мысли об этом – абсолютно бесполезные. Бесполезно всё, пока оно не совершено, потому что пока оно в голове и только, оно рискует исчезнуть в любой момент – это мой персональный и частый случай. Знакомая дорога даже через глазную пелену узнается мной с одного только взгляда. Мертвый воздух вызывает усмешку, на лице отражаемую лишь еле заметным движением края губ вверх. А вакуумная тишина не сжимает голову, она её будто освобождает от каких-то невидимых оков. Это место оно что-то типа «моё». Когда в подобных случаях остатки сил без раздумий тратятся на то, чтобы именно ухмыльнуться. Ухмыльнуться тому, что я могу уничтожить человека и, вернувшись сюда, будто исчезнуть для того мира, что вне. Ухмыльнуться тому, что всё здесь – это просто то, что мне всегда было необходимо – именно такой запах, такие здания и «постройки», такие возможности. Осталось совсем чуть-чуть. Стоит пройти два дома, зайти в нужный подъезд и подняться на третий этаж. Дорога в глазах раздваивается. Иду вслепую, даже не надеясь никого не встретить по дороге, потому что прекрасно знаю, что в любую секунду передо мной и правда может возникнуть один из здешних жителей и ебануть мне по башке раза два. Я сейчас выгляжу слишком привлекательно для другого убийцы, я сейчас выгляжу, как жертва, которой удалось сбежать. Я бы и сам воспользовался таким телом, из последних сил куда-то идущим. И я бы такое тело добил. Выпотрошил, разрубил по частям, выебал бы во все дыры, сделал бы дыры сам и тоже выебал. С таким телом я развлекался бы целые сутки. Но это тело моё. Лестно, но нихуя не круто. Поэтому желательно быстрее добраться до места. На ступеньки натыкаюсь неожиданно. Запинаюсь, чуть ли не впечатываюсь лицом в разломанную плитку, но среагировать получается хоть и с нерешающим опозданием. С помощью стены вновь поднимаюсь на ноги и проскальзываю в подъезд. Здесь меня ждёт ещё целая хуева туча преград – ступеней. Можно было бы сесть и перевести дух, но, что-то мне подсказывает, тогда я просто отрублюсь. Ранние мысли немного привели меня в чувства, поэтому пока силы до конца не иссякли, я буду подниматься. На седьмой снова падаю, ощущая каждой своей костью, что ещё пару таких раз, то я отключусь без предупреждения, без потемнения в глазах, без новых вспышек боли. Тогда решаю помогать себе руками, наплевав на всё, на что ещё не была наплёвано. Леви за это ответит. Ведь именно он во всём виноват. Он нарочно отправил меня именно туда. Не потому, что я якобы так хорошо знаю местность. Ведь я мог бы поехать в другое место, где безопаснее, а по пути бы разобрался и с дорогой. Нет, он не планирует меня убивать, не планировал, чтобы меня поймали сегодня, ведь тогда бы отправил меня туда вечером или нарочно тогда, когда ментов бы там было больше всего, или, в крайнем случае, он бы не строил свои планы так долго для того, чтобы я лишь один раз убил сам из этого ебучего пистолета. Не мой провал был у него в планах на сегодня, но и не мой успех. Тогда… подвергнуть меня этой опасности для того, чтобы показать? Показать свою значимость? Показать мою ущербность? Или выделить всё это? Как угроза? А разве не стал бы он угрожать мне в лицо, как делает это всегда, а не такими ебучими способами? Ведь ему нужно убедиться, что угроза сработала, поэтому и говорит всегда всё в лицо. В любом случае, он ответит за эти свои намерения, потому что за это осознание, что я могу вот-вот просто сдохнуть, он задолжал мне слишком много. Слишком. Стоит поднять голову, и я увижу расплывчатую дверь, за которой скрывается квартира Леви. А стоит мне ещё и поднять своё тело, то я даже смогу смотреть на него сверху вниз в этот момент, так лучше будет видна моя ненависть к нему, которая помогла мне добраться сюда всё ещё в сознании и способности шевелить почти всеми конечностями. В дверь стучу настолько слабо, что и сам не слышу этого стука. Тогда стучу по ней коленом – получается сильнее и слышнее. В ушах закладывает до того самого момента, пока не щёлкает замок, и то, даже этот звук настолько тихий и расплывчатый, что кажется слишком длинным и подходящим для того, чтобы под него заснуть прямо здесь и сейчас. Но лицо Леви, как обычно бледное с темным надменным взглядом, меняет настрой моего подсознания, оживляет его. -С-бись. На самом деле планировал сказать «съебись». А впрочем, неважно. Один только взгляд на этого ублюдка заменяет желание каких-либо разговоров на отчаянные, в моём случае, действия. -Ты опоздал на час. Мне тут как бы не до пунктуальности, уебок. Отходит в сторону, я тут же вваливаюсь в квартиру, впечатываясь еблищем в стену напротив. Разворачиваюсь к нему лицом, дрожащими пальцами нащупываю пистолет, пока он, встав в свою излюбленную позу – скрещенные руки на груди – говорит очередную раздражающую хуету, от которой уши уже самому хочется чем-нибудь оглушить, лишь бы не слышать этот его голос и эти его тупые фразы. Меня от всего этого воротит. -Помнится, на тебе была серая кофта. И плечо было не ранено. Его язык я бы с удовольствием высушил и использовал в качестве тренировки своих кулинарных способностей. Заебал. Сарказм так и сквозит. -Пистолет. Вытягивает руку. А её я бы засунул ему в задницу. -Ты убил как минимум двух. Что уже на один больше, чем планировалось. Ну. Сколько трупов. Вряд ли могу говорить сейчас что-то, что можно разобрать, даже если бы и мог, то не ответил бы. Не дождавшись ответа, сам приближается ко мне, хватает меня за руку, которая сжимает пораненное плечо, отшвыривает её в сторону. Дальше в сторону отшвыриваю его я. Точнее пытаюсь. Точнее отшатываюсь сам, выставляя вперед пистолет. Направляя его на его блядскую рожу. Всего лишь нажать курок. И всё. Сколько раз я мог убить его? И правильно ли, что до сих пор не убил? Но его смерть, без сомнения, была бы самой забавной для меня. С его трупом я бы развлекался долго. Долго и громко. Громко и весело. Он бы стал исключением из правил, когда присутствует желание, чтобы жертва сопротивлялась. Я бы хотел уловить в его глазах предсмертный страх, когда я буду разрезать его и вынимать из его тела внутренности – этого было бы достаточно от него живого. С мертвым планов больше. А на следующий день или неделю я бы умер сам, потому что оплошал бы снова, но уже некому было бы меня прикрывать. Даже в этой пустой квартире мне спрятаться не удастся, потому что они все знают, что это квартира Леви. И труп Леви в яме они увидят. И труп Леви в его квартире они учуют. Но как же я желаю его убить. Как никого другого. Он почему-то не двигается, а просто смотрит на меня. А я в ответ вдруг широко ухмыляюсь. Никогда прежде я не был так готов. Просто убить, несмотря на последствия. Несмотря на то, что чему-чему, а моей заднице точно будет не доставать его члена. Несмотря на то, что убить я должен кого угодно, но не его. В голове вдруг что-то слышится, приносит с собой боль и какие-то картинки. И я вспоминаю. Это было. И это было со мной. Ханджи. Машина. Эта первая… вторая встреча? Что он делал там? Третий человек. Он. Сорванное убийство. Почему он впустил его сюда и выпустил отсюда? Ханджи – помеха. Тогда почему он не убил её сразу, как мою мать, когда она стала мешаться? Ещё и вёл беседы с ней, хотя сам же просил не говорить ей о моих убийствах. Ханджи до сих пор меня никуда не сдала. Ханджи всегда только говорила, но никогда не действовала, а её попытки были просто смехотворны. Леви. Он мог просто меня убить. Я ведь один – на такую мысль он меня навёл? Тогда какого черта нас как минимум четверо. Пальцы рефлекторно сжимаются сильнее. Губы плотно поджимаю. Ханджи в первую очередь на моей стороне – в этом я не сомневаюсь. Тогда, может ли быть, что угроза была… для неё? -Долго ещё будешь думать. Смотрю в его глаза, в которых в такие моменты не вижу ничего. Это красноречивее показывает, что сейчас я - слабак. Убить его – будет ошибкой. Я признал это только сейчас. -Ханджи - кто она для тебя. Тихо и неразборчиво. Но он понял, потому что хмыкает громко, а ухмыляется хитро. -Кто? Разве не очевидно? Она моя жертва. -И чем она отличается от остальных? -Однажды ей удалось сбежать. Глаза непроизвольно расширяются, а рука с пистолетом окончательно обессилив, опускается. Отшатываюсь, опираюсь плечом о стену, не отрывая взгляда от Леви. Разве от него возможно убежать?