Слишком глубоко

Каждое утро у меня появляется множество предположений на счет всего того, что происходит, однако все они оказываются бессмысленными. С каждым днем, наверняка, я сужу по более меньшему количеству информации, полностью или частично забывая свои прошлые выводы. Даже то, как к ним пришёл. Я убивал кого-то, чьи слова мне показались странными, но я не помню, когда именно это было. Зато я успел тогда отметить и зачем-то запомнить сейчас, что, в тот раз, когда я пришел обратно, Леви молчал. Ничего удивительного. В сущности, он молчит всегда, когда ему нечего сказать, и это даже удобно (делали бы так все). Но всегда, когда я приходил после убийств, Леви находился с тем, чтобы что-то мне сказать. Чаще всего – нудное втирание нюансов касательно следующего убийства, назначенное на неделю позже или же через пару дней – неважно, – он всё равно говорил об этом сразу после того, как я приходил. Но это молчание гласило об одном: убийств пока что не планируется. Он ведь готовит для меня того парня, якобы мою «первую любовь», но отсрочка была равна месяцу, и я понятия не имею, когда он пройдёт (может, уже прошёл). Потому что не имею привычки смотреть на календарь каждый раз, когда о чем-то говорю с Леви. Это должно пугать. Я уверен, что людей вокруг это обычно пугает. Незнание, когда именно память сыграла с тобой злую шутку, и когда в следующий раз ей снова захочется поиграть. А есть те, кто этого не понимает довольно длительное время. Это можно отнести и ко мне: кто знает, когда именно это началось? Может, я мало что помню из детства не потому, что человек, спустя определенное количество времени, может о чём-то забывать (а особенно из детства) – и это нормально, – а потому, что именно эта особенность начала пробуждаться уже тогда? Болезнь. В том, чтобы осознавать свою болезнь, по сути, нет никакого смысла, потому что из-за этого ничего не пройдёт, но тогда появляется возможность как-то это изменить. В моём случае что-то менять возможности нет, так же, как нет и желания. Если болезнь разоблачают, то она начинает свирепствовать. По крайней мере, это становится заметнее. Сразу превращаешься в какого-то мнительного дедка. Если у тебя нет желания и нет возможности, то о болезни лучше не знать. Ищи её в себе тогда, когда у тебя всё это будет. Я о ней не знал, даже не подозревал, пока она не начала проявляться слишком уж очевидно и раздражающе. И теперь она свирепствует и играет со мной. До этого она была во всём моём теле, бродила там, привлекала внимание, а теперь, когда я её заметил, она укоренилась в сознании. Мне почему-то кажется, что во время своих провалов, я не помню даже о том, что болезнь сидит глубоко в моём сознании. Она позволяет забывать о себе, и это немного странно, но, совершенно точно, выгодно для неё. Сейчас я в квартире и не помню, что делал вчера и позавчера. Что делал весь прошедший месяц. А эти дни точно были, потому что, когда я в последний раз смотрел на календарь и помнил об этом, было 30 июня. Сегодня уже третье. Августа. Леви здесь нет. Зато стоит запах черного чая, который прежде я никогда так сильно не ощущал. Похоже, сегодня с утра у Леви возник конфуз, и этот гребаный чай высыпался из упаковки мимо кружки. Мои руки, в отличие от квартиры, пахнут залежавшимся табаком. Обычно такой запах появляется, когда много куришь и не моешь руки в течение двенадцати часов, а то и больше. Он приятный тогда, когда тебя не тошнит. В детстве меня часто вырывало, я даже всегда успевал добегать до толчка. Обычно причиной тому были просроченные сладости, который отец иногда приносил, когда ещё работал на складе. Там же он и бухал. И каждый раз я их ел, а после выблевывал в туалете. Теперь я делаю это потому, что вообще что-то ем. Я больше не могу есть. Если за присест съем больше одного куска рыбины из консервов, то меня обязательно вырвет. В этом я убедился часа полтора назад. И тогда же: волосы закрывают отсутствие щек на лице и впалые глаза. Я значительно исхудал. Надо же. Иногда мне хочется, чтобы Ханджи оказалась здесь и сделала хоть что-то. В коридоре пол почему-то липкий. Возможно, здесь случайно пролилась чья-то кровь, пока я отсутствовал или был в отключке, или сам же её и пролил, только забыл об этом. На самом деле мне даже не любопытно. Входную дверь захлопываю, прекрасно зная, что таким способом она не закроется, как если бы ключом. В подъезде сумрачно, ступеньки отчетливо видны, но все равно умудряюсь запинаться. Краем сознания до сих пор вспоминаю, что же было вчера, потому что преследует навязчивое чувство, что было что-то такое, что входит в разряд «лучше тебе об этом помнить». Но все может обернуться с точностью до наоборот. Это уже как с датами. Бывает такое, когда несколько дней подряд в голове висит какое-то число, например, 15 июля, тебе это число даже снится: как ты его проговариваешь и относишь его к чему-то, что в реальности точно не произойдёт. Не с тобой. Несколько дней эта дата тебя, в прямом смысле, преследует, будто какое-то знамение. А приходит 15 июля и… это оказывается таким же обычным днём, как и все остальные. Но тут я почти полностью уверен: вчера определенно что-то было. Или было полное отсутствие чего-то. Сегодня мне снился белый. Он был повсюду и постоянно на меня давил. Когда хочешь описать цвет, то тыкаешь в предмет самого близкого к нему цвета. Или тебе везет и этот цвет именно тот, который ты имел в виду. Но я смотрю по сторонам, и тут нет настолько белого. Тут вообще практически нет белого. Снится обычно то, что происходит в жизни, какие-то отсылки к событиям из настоящего, а, может, прошлого и будущего. Почему мне снился белый. Логичнее было бы, если бы это был красный (как это обычно и бывает), черный или хотя бы коричневый – такой грязевой, мокрый и слизкий. Но это был белый. Ослепляющий и сжимающий в тиски. Простреленная голова. Почему-то в сознании перед глазами резко встаёт эта картинка. Я останавливаюсь на дороге и чувствую, как ветер раздувает волосы в разные стороны, обнажая моё худое лицо. Одежда будто прилипает к телу и обволакивает его, тоже показывая все выпирающие кости. И мне становится забавно от того, если бы кровь из простеленной головы так же потекла обратно, поддаваясь ветру, который дует как раз в этом направлении. Это как возврат времени. Ветер утихает, одежда снова становится свободной и скрывает мою худобу – будто прибавил в весе. Ханджи бы понравилась эта идея. Возможно, многое бы изменилось благодаря этому. По крайней мере, я бы ещё тогда захватил с собой хавчика из холодильника. Ведь привкус этой рыбы не исчезает даже после выкуренной сигареты. Поэтому курю по две подряд. Леви меня испытывает и готовит к чему-то. Когда-то он сделает что-то необычное для него, на что я должен буду обратить внимание, это будет означать: «скоро». Тогда следующее его «поручение» будет обязательно тем, для чего он меня испытывает. Но он не знает моего предела, потому что его не знаю даже я, поэтому окончательное будет таковым только потому, что так сойдётся. У Леви обязательно будет в запасе «продолжение», которое по воле случая может предназначаться и не мне вовсе. Когда появится желание, уже будет поздно. Я уверен, что Леви меня не убьет. Меня убьет случай и нынешнее бездействие. Осталось дождаться случая. Надо что-то делать, Эрен, это наследственное. Ты знал, что твоя мать была больна? Ты – обуза. Я знал, что что-то с ней было не так, потому что мать любит своего ребёнка. Она меня не любила. Ни дня. Это уже было сигналом. И я знаю, почему отец чувствует ко мне тоже самое – то есть не чувствует ничего, – потому что он тоже знал. Я бы его убил. Я бы убил свою мать. Чтобы они поняли ещё одну вещь: нужно было это сделать со мной. Эрен Йегер. Меня уже запомнили. Главное теперь самому не забыть это имя. Один. Два. Три. Это вскрики где-то вдалеке. Кем-то упиваются. Кто-то страдает. Четвертого не следует. Но он может появиться чуть позднее. Если ты знаешь о чём-то слишком важном и личном, лучше оставить это при себе. Если об этом будут знать двое, то обязательно узнает и третий. И я понятия не имею, кто узнал быстрее о том важном, что касается меня: я или Ханджи? Потому что Леви был тем первым. И что именно из всего этого необходимо было оставить для одного? Даже Леви не ответит на этот вопрос. Он отвечает всегда только на те, которые на самом деле очевидны. Леви лишь делает вид, что знает обо всём, на самом деле он не так уж и просвещен. Для своего же блага. Потому что, когда знаешь слишком много, то простые вещи кажутся сложными. А простота так же необходима. Ветер переменился. Справа становится холоднее. Мне когда-то кто-то что-то говорил, что могло вывести меня из себя в считанные секунды. Бездействие означало провал. Действие означает провал. Сейчас я в той самой ситуации, когда: чтобы я ни сделал, всё это окажется во вред мне. Но мне нужно что-то делать. Эту мысль мне как будто вдолбили. Но я не помню. На небе тучи. Пасмурная погода и влажный воздух. Скоро будет дождь. Почему мне приснился белый. Глазами улавливаю движение, и это оказываются люди – «местные». В голове лишь успевает пролететь мысль, что нужно свернуть куда-нибудь влево, или хотя бы приготовиться защищаться, хотя это в любом случае будет бессмысленно, но оказывается, что нет смысла вообще что-либо предпринимать. Они проходят мимо. Будто я здесь свой. Это даже не кажется мне странным. Меня больше удивляет, что шум от проезжей части за домами становится громче. Как прилив – заливает сознание этими посторонними городскими звуками. А ещё удивляет то, как быстро, оказывается, я иду. Вот только куда. Ханджи готовит салаты. У неё день рождения. Ей исполнилось 35. Она на три года старше моей матери, но ровесница моего отца. Ханджи любит салат с крабовыми палочками и кукурузой, а я люблю самый обычный – с лапшой, которая заварная, туда ещё добавляют морковь, лук – по желанию, – и что-то ещё, заправляя всё это майонезом. День рождения Ханджи осенью. Мне придётся его пропустить. Отец сейчас в городе. И он виделся с ней. Я думаю, Ханджи до сих пор на моей стороне. Она будет со мной, даже если я проиграю. Но отчего-то я уверен, что именно она проиграет первой. Ты точно готов? Я думаю над этим. Как долго ещё. Зависит от Леви. На районе пусто и пустынно, как и всегда. Этот район останется позади. Всё мёртвое рано или поздно забывается и оставляется. Те, кто выберется отсюда: мертвецы или выжившие? Выберется ли кто-то вообще – вот что интереснее. Я просыпаюсь каждое утро с неизвестной вероятностью: буду ли помнить, что было вчера. Рядом со мной кто-то дышит: отрывисто и громко. Я бы подумал, что это какой-нибудь здоровый мужик, который прямо сейчас схватит меня за горло и начнет давить, чтобы потом, уже мёртвого, утащить куда-нибудь за гаражи или на крышу – мне почему-то представляется именно мужик-некрофил. Со мной говорят: тихо и неразборчиво. Но я устал отвечать. Устал. Я даже секунду думал о том, что было бы круто, если бы я не мог говорить. Мне навстречу снова кто-то идёт. Жертва лежит и смотрит снизу вверх. Они-то точно что-то мне сделают. Лучше было тогда не смотреть ему в глаза. Если бы они существовали. Тогда он мне что-то говорил, да? Только я не помню, что. -Хаха, ты думаешь, я поверю? Я действительно всё ещё могу говорить. И я уже ни во что не могу верить. Действительно. Этот район действительно такой, каким я его вижу? Существует ли он вообще? Никогда не завидовал шизофреникам, ха-ха. Но было бы действительно лучше, если бы его не существовало. Если это окажется так, то я буду долго смеяться. Чем именно болела моя мать? На лицо падает холодная капля. Логично, что тем же, чем и я. Неожиданно оказываюсь возле подъезда. Может, стою тут уже давно. Надо же, успел сделать круг. А Леви, должно быть, уже пришёл. Сегодня он будет говорить. Сегодня он точно мне что-то скажет. Главное – постараться не забыть.