Слишком глубоко

Родители развелись, когда мне было четырнадцать лет. Совру, если скажу, что это было для меня печальным. Мне было всё равно, но без отца всё-таки в доме во много раз спокойней. Но мне тогда было грустно лишь оттого, что при разводе никто из них не стремился брать надо мной опеку. Конечно, в конце концов, решили, что я буду жить с мамой. Отец дал мне достаточное количество денег и исчез. Будто его и не было. Спустя месяц мы с мамой начали находить общий язык. Она понимала, что я уже не такой уж и маленький мальчик и смогу сам во всём разобраться. Теперь, когда я, по её мнению, вырос, она не делала для меня абсолютно ничего. Тогда я и начал учиться готовить. Она истерила теперь и по поводу того, что перевожу слишком много еды. Она заставляла себя разговаривать со мной. И именно поэтому, так же грубо как раньше. Часто я ловил её взгляд. Почти всегда она смотрела на меня с отвращением. Это лишь доказывало, что она не забыла про то, что мои предпочтения слегка необычны. Смирилась бы, ну, а как иначе? На те деньги, что отец оставил мне, я мог позволить купить себе некоторые предметы из одежды. Родители не часто радовали меня подобной возможностью. Последний раз это было года два назад. Днями напролёт я сидел в своей комнате. Очень часто просто ничего не делая. Я размышлял о том, почему всё так обернулось. Почему именно я? Самый распространённый вопрос в подобного рода ситуациях. Кажется, только вчера я тонул в серых глазах, а сейчас я утопал внутри себя. Мне всё труднее удавалось совершать осмысленные вещи. Чем труднее ставилась передо мной задача, тем невозможней было её выполнение. Я не успевал и задуматься о том, что происходит с моим восприятием. Я мгновенно отключаюсь, превращаясь в совершенно другого человека. Крушить всё вокруг. Причинить боль. Себе или кому-то другому — совершенно неважно. И именно в такие моменты мне вспоминалась моя семья в прошлом. Я чувствовал себя гордым за то, что был хоть чем-то на них похожим. Таким же больным на голову, не умеющим сдерживать себя. Я совершенно не понимал того, что этот ген не имеет ничего хорошего. Да и сейчас я не соглашусь с этим. Это ведь необычно — быть другим. Никто ведь не может сказать точно, каким человек должен быть, и кого из людей можно назвать «правильным». Может, кто-то считает правильными таких, как я. В восьмом классе мне трижды грозились, что вышвырнут из школы. Я плохо учился, совершенно ничего не понимал, вечно лез на рожон и провоцировал кого-то на драку или споры. Директор твердил о том, что мест для учеников и так не хватает, поэтому таких бездарностей, как я, нет смысла держать в этом учебном заведении. Это несправедливо, поэтому я, естественно, был против. Меня взбесил тот факт, что от меня хотят избавиться. Я терпел их россказни первые две четверти, но на третьей — сорвался. Я считаю, что достаточно сказал им. Ушёл из этой сраной школы, уверенный в том, что меня не забудут. Этот день — точно. Дома мать кричала на меня, трясла за плечи и повторяла давно избитую фразу, которую я выучил наизусть: «Со своими парнями совсем ум потерял. Какого хрена ты творишь? Прекращай. Прекращай! Хватит трахаться в жопу! Возьмись за ум, ты, маленькое тупое отродье! Зачем ты обрушился на мою голову?! Уходи, я больше не желаю видеть тебя». Я ещё долго не мог понять, действительно ли из-за того, что меня отчислили из школы, правильно и простительно обливать дерьмом своего сына? Я был спокойным в тот момент, она попросила уйти и я ушёл. Даже тогда я уже сбился со счёта, сколько раз она вот так выгоняла меня? И не звонила, не звала обратно. Я приходил сам. Она лишь презрительно смотрела на меня, не говоря ни слова. Весь оставшийся учебный год я просидел дома. Возможности подавать заявление в другую не было. Да и кому это надо? Я был несовершеннолетним, и сам себя в таких вопросах продвинуть не мог. Оставалось лишь напоминать матери о том, что она должна это сделать. Иногда она отмалчивалась, а иногда говорила, чтобы я шёл работать. И единственное на что, по её мнению, я был способен — заработать деньги с помощью предоставления своей задницы к мужским гениталиям. Замечательно.

***

В девятом классе, то есть в прошлом году, меня чудом взяли в школу. Тётя помогла мне в этом. Единственная из родственников, кто всегда старалась мне помочь. Многие вещи, которые были у меня — её подарки. Она всегда старалась поднимать мне настроение и играть со мной в интересные игры. Я считаю её доброй. Когда она навещала меня, всегда говорила о каких-то продвижениях в науке. Казалось, она по-настоящему проникается в это. И стала до ужаса помешанной. Её зовут Ханджи. Шатенка с вечно блестящими от перевозбуждения глазами. Но этот блеск мне тоже очень нравится. С самого моего детства она мне нравилась. Она показала мне то, что человек может достичь всего сам, без чьей либо помощи и при этом, хоть и потерять частичку себя самого, самое главное — помочь человечеству. В её случае этой помощью являлось открытие нового факта по каким-либо научным темам. Она дала мне понять, что даже у ненормальных есть что-то нормальное. Даже когда она узнала, что я увлекаюсь парнями, не изменила своего отношение ко мне. Кажется, ей плевать на ориентацию. И это тоже её огромный плюс. Ханджи помогла мне и в этот раз. Полгода назад, когда я благополучно учился в своей новой школе, дома вёл себя, как обычно, тихо, будто меня и вовсе не было. Ни с того ни с сего, мать сказала мне, а точнее приказала, чтобы я проваливал из этой квартиры. Я был в шоке, но и не могу сказать, что это было неожиданным. С самого детства я ждал чего-то подобного, поэтому был готов морально. Я спрашивал её о том, зачем и почему она этого хочет, но как всегда, в ответ получал лишь молчание. Были ли у неё какие-то причины, или она просто окончательно устала от меня? Личных вещей у меня было очень мало. Они уместились бы в две небольших коробки. Там бы лежали такие вещи, как: канцелярия, учебники, несколько библиотечных психологических книг, нижнее бельё, две пары джинсов, несколько рубашек и новая толстовка. Всё. Больше ничего моего в этом доме не было. Я не знал, куда мне идти. До последнего надеялся, что мать одумается и заберёт свои слова обратно. Каждый день после школы я приходил домой в надежде, что и эту ночь проведу в своей комнате. Ровно через неделю её терпение лопнуло. Она сказала последние слова, которые я мог от неё услышать: «Сегодня. Прямо сегодня ты должен уйти. И с тобой мы больше никогда не увидимся». Этот день пришёл. Когда я вступил в жизнь без какой-либо защиты. Потому что эти стены и были моей единственной защитой на протяжении этой недлинной жизни. Покидая свою квартиру, в которой многое повидал, я невольно задумался: «А что же в этом месте происходило счастливого?» Я бы мог назвать приятными те моменты, когда мне удавалось уединяться. Оставаться наедине с самим собой. И так же я могу сказать, что именно из-за этих уединений сейчас я чувствую себя более подавлено. Я так же мог бы назвать приятным то, когда мне удавалось ощутить тишину. Именно: ощутить. Это было всего несколько раз, — когда тишина была настолько не проницаемой, что её удавалось почувствовать всем телом. Даже когда это произошло впервые, я уже начал ценить её, считая чем-то особенным, не похожим ни на что. Одиночество и тишина сплетались в единое целое для того, чтобы раз и навсегда влюбить меня в них. И я, как дурак, надеюсь, не единственный в своём роде, повёлся на это. Последний раз усталым взглядом я оглядел почти пустые стены своего маленького логова. Я любил здесь прятаться от проблем, которые каждый день преследовали меня. Начиная с самых малых лет и заканчивая этим настоящим. Настоящее, которое так и останется неизвестным. Придёт время, когда я обязательно забуду о том, что эти стены создали во мне другую личность. Которая противоречит всем законам, созданным природой и придуманным людьми. В тот момент, когда передо мной осталась последняя преграда — дверь наружу, — я остановился, и впервые мне захотелось сказать что-то по истине прощальное. Чтобы мои слова запомнили на долгое время. Может быть, из-за того, что они красиво звучали или же, может, заставляли о чём-то задуматься. Этот момент, который может случиться не так уж и часто, я успешно проворонил. Времени для размышлений у меня не осталось, поэтому я обошёлся простой фразой, которую она вряд ли услышала: «Давай простим друг друга». Я открыл дверь, даже не посмотрев назад. Шанса что-то вернуть у меня не было. Этот балласт, словно бельмо на глазу, долгое время мешал и, наконец, я избавился от него. Я буду скучать только по стенам моей комнаты. Нет смысла говорить что-то ещё.

***

Как я и сказал ранее: Ханджи мне помогла. Этот единственный раз в жизни, когда мне повезло. Наличных денег оставалось достаточно, но есть они у тебя или нет, без крыши над головой тебе будет худо. Деньги были, но для этой самой крыши вряд ли хватит. Недолго думая, я позвонил своей тётке, рассказал ей обо всём. Она удивилась, но ничего не сказала о том, что не ожидала такого поступка от моей мамы. Это и так понятно. Даже посторонние люди замечали, что семья у нас далека от идеальной. Они могли судить лишь по первому взгляду, а я судил, живя в ней. Хоть и не любил многих ситуаций, но родители пробудили во мне уйму новых эмоций. То есть, своего рода, они послужили мне учителями. От них мне становилось больно, страшно, одиноко, да и просто пусто. И они же забавляли меня, заставляли, сами того не подозревая, делать выводы о них, и о самом себе. Я вырос в семье, в которой все видели ад, я же нашёл в ней частички от «правды во благо». Они всегда говорили друг другу правду, а это ведь хорошо. Просто, у каждого свой подход. Когда я изложил всю суть дела, Ханджи сразу же предложила мне, хоть и на время, пожить у неё. И всё-таки я не ошибался, считая её доброй. Позже Ханджи пыталась дозвониться до моей матери, вразумить её, но телефон не отвечал. Ни через неделю, ни через две. Либо это был обычный игнор, а, может, что-то случилось. Однако меня это мало волновало. Теперь не осталось никаких нитей, связывающих меня с родителями. Они все порвались, не выдержав напора, натянулись до невозможного и с лёгким приглушённым, слегка протяжным «п», рассоединились. Направляясь в противоположные стороны друг от друга. Дальше и дальше. В скором времени я вернулся к своему обыденному расписанию: школа, маленькая прогулка, комната. Квартира у Ханджи была не большой, но из-за того, что мебели было мало, наглядно будто прибавлялось ещё несколько квадратов. Уютно, но как-то, это всё… не родное. Я не знал, радоваться этому или нет, но до школы мне приходилось идти не так уж и долго. Я бы порадовался, будь это не я, но это я, поэтому не радуюсь. Эта школа была такой же, как и все остальные. Директор мне показался лучше, чем в прошлой. Одноклассники не привязывались ко мне по пустякам. Это тоже стоит отметить, как «положительное». Но главное, в чём было преимущество этой школы: здесь никто не знал о том, что я гей. Это прибавляло мне настрой для того, чтобы пытаться учиться и с кем-то общаться. Это всё, что я хотел рассказать вам перед тем, как начинается моё настоящее.