Новогоднее чудо

Я тебя теряю — Как лес теряет музыку, Когда в него приходят холода. Моей душе — Пожизненному узнику — Из памяти не выйти никуда. Я тебя теряю — Как дом теряет небо, Когда окно зашторивает дождь. И будущее наше, словно ребус: Я не прочту. И вряд ли ты прочтешь. (А. Дементьев)       Это Рождество стало для Ника черным днем. Потому что именно в этот день он очнулся после долгого времени, в течение котрого его пичкали успокоительным, чтобы узнать, что Дэна больше нет. В его голове заевшей пластинкой звучали слова мистера Гейта в телефонной трубке: «Дэн не выжил». И Ника будто выключили. Боль, огромная, необъятная боль, словно бесконечная вселенная, поселилась внутри него. Черная, беспросветная, невыносимая тяжесть.       Его нет… Ник повторял эти слова в своих мыслях бесчисленное количество раз. Вокруг него суетились люди, кто-то пытался его накормить, мать размахивала руками, что-то бесконечно говоря, отец несколько раз пытался с ним пообщаться. Ник не слышал их. Он будто смотрел черно-белое немое кино. Уставившись в одну точку, он смотрел невидящим взглядом вникуда, и сознание рисовало ему одну-единственную картину – одинокое дерево возле дороги, сквозь ветви которого струятся рассветные лучи солнца, а под его кроной – силуэт в инвалидном кресле. И тишина…       И никак не справиться, не избавиться и не выбросить эту тяжесть из сердца. Она такая жуткая, огромная, словно космос, мерзкая и холодная, как дремучий лес зимней ночью. Такое чувство, что у Ника из памяти стерли всю его жизнь, оставив на белой странице этот силуэт на фоне полей, а после – бесконечное многоточие. Стереть бы все эти точки к чертям, написать там их двоих, держащихся за руки, идущих навстречу утреннему солнцу, почувствовать тепло родных тонких пальцев…       Но его больше нет. Ник медленно прикрывает глаза. Перестать существовать. Нужно просто не открывать их. Просто исчезнуть. Может быть, где-нибудь есть место, то самое место, куда забрали его малыша. Может, если хорошо поискать, получше прислушаться, он услышит его тихий зовущий голос?       Люди на улице удивленно оборачиваются, обходя стороной парня, бредущего под проливным дождем сквозь сумерки. Он не замечает никого вокруг, врезается в прохожих, потому что идет по прямой, будто привязанный. Его взгляд пустой и бессмысленный. Одежда измята, волосы явно давно не стрижены. Мокрые от дождя, они прилипли к щекам, шее, застят глаза. Но он не обращает на это никакого внимания.       Хмурый вечер ранней весны молча наблюдает за тем, как парень идет по мосту, как он медленно поворачивает голову, всматриваясь в темную воду внизу. А потом так же медленно шагает навстречу этой воде. Слышится визг тормозов, из машин выбегают шокированные водители, на мосту мгновенно образуется затор, потому что люди, бросив свои авто, несутся к перилам, кто-то звонит в службу спасения, какая-то женщина истерически кричит.       Один из мужчин сбрасывает куртку и прыгает туда, где на воде еще расходятся круги. Вечерние новости показывают кадры, на которых под светом фонарей и фар на берег выходит тяжело дышащий человек, из последних сил прижимающий к себе обмякшее тело. Уже ожидающая на берегу бригада скорой помощи пытается привести парня в чувство. Через какое-то время он начинает кашлять и открывает глаза. Его увозят на скорой, его спасителя чествует толпа. А спасенный изучает равнодушным взглядом потолок машины и не слышит, как врач ему рассказывает о том, как ему повезло…       Двустороннее воспаление легких и три недели в больнице. Его палата уставлена цветами и подарками. Друзья приходят навещать его каждый день. Они с болью смотрят в его равнодушные глаза, совершенно не понимая, что могло превратить веселого, активного парня в молчаливого самоубийцу.       За два дня до выписки Рид старший получает сообщение из больницы о том, что его сын в палате интенсивной терапии после отравления. На истерические крики обезумевшей матери медперсонал виновато отвечает, что по причине полного безучастия Ника во всем, что его окружает, все его лекарства, в том числе и успокоительные, были оставлены в его палате. Никто и подумать не мог, что Ник встанет, съест все их разом и ляжет спать, как ни в чем не бывало. А утром медсестра не смогла его добудиться, нашла пустые емкости и в отделении началась паника.       Мистер Рид - достаточно весомая в обществе личность, чтобы врачи искренне боялись за свое благополучие в случае, если с его единственным сыном что-то случится.       Сделав все возможное и невозможное, Ника все же вытягивают с того света. Последствия недосмотра – химический ожог внутренних стенок желудка, срочная операция. Неделя интенсивной терапии. Усложняется все тем, что Ник напрочь отказывается есть. Глюкозные капельницы только и того, что поддерживают в нем жизнь. В конце концов, приходится прибегать к крайним мерам – еду вводят через трубку. Иначе он просто умрет от голода.       За неполных четыре месяца с того злосчастного рождества Ник из крепкого парня превратился в тень. Кожа стала землистого цвета, темные круги под глазами занимали чуть ли не половину лица. Он потерял половину веса. Волосы отросли, болтаясь неаккуратными лохмами, но стричь он их категорически отказывался. Когда мать попыталась привести парикмахера домой, Ник одним махом руки запустил все его инструменты в другой конец комнаты. Больше никто не пытался его стричь. А если прибавить к образу растительность на лице – то зрелище более чем печальное. К своему двадцатилетию Ник стал похож на истощавшего заросшего старика.       Отчаявшись чем-либо помочь сыну, Рид старший решил попробовать сменить ему окружающую обстановку. Купил дом на окраине города вдали от водоемов, высоких зданий и прочих провоцирующих вещей и перевез туда Ника, оставив с ним одного лишь дворецкого.       Дом стоял обособленно, территория, примыкавшая к нему, занимала площадь примерно в тысячу акров земли, засаженной декоративными деревьями и многолетними цветами.       К середине мая вся эта растительность расцвела, зазеленела, и сад стал похож на графскую усадьбу, только немного неухоженную. И Ник стал выходить на улицу. Дворецкий Ларри часто находил его под каким-нибудь деревом, сидящим неподвижно. Вдали от шума города, в тишине, которую нарушали только птицы и ветер, Ник стал спокойнее. Однажды Ларри попробовал включить Нику музыку. Когда тот стоял у окна, в очередной раз подолгу рассматривая цветы за окном, Ларри поставил Бетховена. С минуту он наблюдал, какой будет реакция Ника. Но тот никак не среагировал. Старик вздохнул и пошел по своим делам.       Каково же было его удивление, когда он, вернувшись, застал Ника за тем, что он нажимал кнопки проигрывателя. Заметив Ларри, он повернулся и тихо сказал: - Включи, пожалуйста, еще раз ту музыку, что играла вначале.       С трудом справившись с рвавшимися наружу эмоциями, Ларри нашел нужный трек и тихие звуки Лунной сонаты разлились по комнате. Ник нажал на кнопку повтора и ушел к окну.       А Ларри так и стоял, пораженный, пытаясь переварить то, что Ник впервые за полгода заговорил. Впервые посмотрел на него. Воистину, музыка – великая вещь…       Прошло еще два месяца. И тихими летними вечерами Ларри упоенно слушал, как Ник исполняет на рояле одновременно с проигрывателем Вальс Дождя незабвенного Шопена или Музыку Ангелов Моцарта. Он мог играть часами. Закрывал глаза и качался в такт своим рукам, упоенно перебирая клавиши.       Старик наблюдал за ним и втихаря смахивал слезы. Он знал этого мальчика с рождения. Видел, каким активным и сообразительным он рос. И как он учился играть на рояле – тоже видел. У него не получалось, он злился, бил по клавишам, за что получал по рукам от матери. Но все равно упрямо снова и снова перебирал пальцами, пыхтя, но стараясь сыграть идеально. Зато с какой гордостью он играл потом перед гостями, когда получалось безупречно выучить композицию…       А сейчас этот ребенок, сломленный и уставший, снова карабкается, цепляется за жизнь, неохотно, но все же. И его ступени наверх – клавиши рояля. Они – его лестница из темноты и тоски, спасительная ниточка, тянущаяся из одиночества к свету.       Его волосы стали еще длиннее. Почти до плеч. Он завязывает их резинкой, чтобы не лезли в глаза. Стричься все так же отказывается. Но согласился побриться. Теперь он похож на печального молодого графа в полурасстегнутой рубашке и простых брюках – обычной его одежде.       В какой-то момент Ник прекращает играть, поворачивается к Ларри и произносит: - Отвези меня, пожалуйста, кое-куда.       Примерно через два часа они стоят возле машины напротив заброшенного дома. Дом этот очень маленький. Лужайка перед ним сильно заросла травой, окна наглухо завешены, ясно видно, что здесь уже давно никто не живет. Ник стоит лицом к дороге и смотрит в одну точку. - Вот здесь, - произносит он очень тихо, - Здесь он еще был со мной. Ругался на меня. А вот там… его вдруг не стало. Понимаешь, Ларри? Он был, а потом исчез. Я тоже хотел исчезнуть. Но мне не дали. А зачем, скажи мне, жить, когда тот, ради кого ты был – исчез?       Ларри не знал, что ему ответить. Через глаза Ника будто сама Печаль смотрела в мир. И взгляд ее был взглядом потерянного ребенка. Молча наблюдал он за тем, как Ник дошел до середины дороги, опустился на колени и вложил руку в ямку в асфальте. А потом уронил голову к груди и беззвучно заплакал. Его плечи вздрагивали, а дорога впитывала капающие слезы, будто пытаясь их спрятать. - Дэнни...