Шведская семья

Впечатление от утра у Ингвара сложилось двоякое: эротическое сновидение с утренним стояком имело на удивление реалистичный эффект. Приснившийся горячий рот, насаживающийся до самого горла, оказался более чем реальным. Не совсем проснувшийся Ингвар уплывал на мягких волнах полусна и неги, раскинувшись на кровати, и только и мог, что стонать, обездвиженный приналегшим Олафом, его руками и губами. Утренние впечатления мешались со вчерашними воспоминаниями, и на Ингвара накатила непонятная волна нежности. Страсть страстью, но он другими глазами взглянул на Олафа: тот с вечера создавал романтическую обстановку, заботился о его удовольствии, подбирал нужные слова, чтобы рассеять его нерешительность, а теперь разбудил жарким минетом. Тот лежал рядом на боку, умело лаская Ингвара и лукаво сверкая глазами, пошло причмокивая и создавая горлом урчащий звук, от которого бежали мурашки. У самого Олафа эрегированный член мощным бугром натягивал покрывало в районе паха, он, прихватив руку немного робеющего Ингвара, положил сверху свою и, толкнувшись в двойные ласкающие ладони, застонал так, что у Ингвара участился пульс, сердце затрепетало и захотелось совершить такие же развратные действия, чтобы и Олаф смог сполна насладиться этим утром. Ингвар провел ладонью еще пару раз поверх покрывала, затем откинул ненужную ткань, обнажив тёмно-красный, несколько крупноватый член с головкой, напоминающий гриб. Он обхватил его ладонью, представив, какое движение ему нравилось больше всего, и приласкал так же Олафа, а тот в ответ придвинулся ближе, не отрываясь от своего занятия, только заводясь всё больше и двигаясь быстрее. От этого Ингвар совсем потерял голову. Ощущая, что уже на грани, он, сам от себя не ожидая, чуть потянулся к Олафу, кончиком языка обласкав по контуру уздечки, губами потянулся к головке и вобрал внутрь. Неожиданный порыв смутил самого Ингвара, но реакция Олафа, моментально взлетевшего на вершины блаженства, вознаградила за храбрость. Тот резко вздрогнул, потом волна дрожи повторилась, он, захватив особо глубоко член любовника, сжал его горлом каким-то образом, прижав снизу языком и создавая такую тесноту, что у бедного Ингвара в глазах потемнело, и он в момент излился в глубину горла Олафа. Тот благодарно облизал истекающего спермой друга, придвинул еще ближе свой пах, так, что Ингвар смог ласкать не только самый кончик, но и мог при желании заглотнуть большую часть органа. Опыта у парня не было, и он осторожничал, боясь задеть зубами, но страстное желание доставить удовольствие, такое же, как получил сам, сделало свое дело. Пару толчков в глубину, и Олафа пробрала оргазменная дрожь, он только и успел выскользнуть из плена губ, направив струю белесой жидкости в сторону. Ингвар растеряно смотрел на фонтанчик, на следы на бедре, рядом со своим лицом, и потерянно молчал. Олаф, спасая ситуацию, тут же перевел всё в шутку, легонько кусая за мускулистое бедро: — Вот отрастил мышцы! И укусить никак… — Будто у самого не такие, — буркнул Ингвар, примеряясь, может и себе подурачиться, укусить за что-нибудь… Он выразительно клацнул зубами рядом с пахом, ухмыльнулся от резкого движения Олафа в сторону. А тот извернулся в обратную сторону, легонько поцеловав, и отметил: — Тебя можно поздравить! Утро началось в новом качестве неплохо… Твой первый минет был бесподобен: не каждый сможет в первый раз позу «69» осилить. Самое главное — не вставай резко, после вчерашнего может быть больно. И не прибей меня за это… Ингвар, не зная, как воспринимать эту полушутливую речь, довольный утренними ласками, только улыбнулся иронично — обычная реакция на подколки Олафа. Он только обдумывал, какую колкость сказать в ответ, но слов почему-то не находилось. Просто хотелось лежать в расслабленной позе и слушать с улыбкой речи Олафа. А тот вещал: — У меня сегодня в десять легкая тренировка перед отъездом. И надо вещи завезти по дороге. А на вечер у меня грандиозные планы — пока до следующих гонок четыре дня, хочу тебе показать другую грань секса, как раз хватит времени восстановиться… А сейчас — пошли в душ. Ингвар только хотел ехидно ответить, что совсем не инвалид, сам сможет до душа дойти, но, резко повернувшись набок, почувствовал тянущую боль в спине. — Какого черта? — Спокойно! Не делай резких движений. День полежишь и всё пройдет, ну, мазь заживляющая, ну, пара таблеток обезболивающих… — Это что же, каждый раз так? — Если бы все платили такую цену, то никто бы этим не занимался… Это только вначале; мы немного поспешили, в следующий раз готовиться лучше будем. Пошли в душ. Олаф, не слушая возражений, помог встать и, поддерживая, провел в санузел. Отлучившись на пару минут за полотенцами, он прихватил также небольшую коробочку. Открыв, достал оттуда две серебряные игрушки, сильно напоминающие ручки от скакалки, только покороче, одну оставил себе, вторую подарил Ингвару: — Эти штучки помогают готовиться к бурной ночи, растягивают и возбуждают, и тогда удается обойтись без травм. Мы же не планировали, иначе все прошло бы безболезненно, вставь ты эту штучку и походи хоть полдня. Зато я после тренировки себя подготовлю к вечеру, раз уж мы с тобой спортсмены. Олаф спрятал коробку с серебряной игрушкой в карман куртки, помог прихрамывающему Ингвару выбраться из душа в кровать, оставил возле него поднос с кофе и бутербродами и умчался на груженной вещами машине в новый дом. До тренировки оставалось еще два часа, и он планировал за это время, затащив наверх сумки и ящики, разложить вещи по полкам. Хотя основным аргументом для отъезда было, как он думал, дать Ингвару самому всё обдумать и принять ситуацию, что они пара. Видит Бог, он всё сделал, что мог, чтобы Ингвар почувствовал необходимость в его присутствии в своей жизни, и теперь боялся сорваться, напугать или пережать… Ингвар, смазав повреждения мазью, запил таблетки минералкой, повалялся на кровати еще с час, когда убедился, что его самочувствие более не доставляет неудобств. Он оделся в домашний спортивный костюм, включил музыку и окопался на кухне, готовя обед к приезду Олафа, хотя большую часть посуды и продуктов они уже перевезли в новую квартиру, но любимая всеми шведами рыба нашлась в морозилке. Добавив к ней овощи, протушив всё и сдобрив приправами, он оставил блюдо томиться под крышкой. В этот момент прозвучал дверной звонок. В дверях стоял очень худой бледный мужчина в годах, с некоторым брезгливым недоумением рассматривающий открывшего дверь Ингвара: — Где мой сын? Он-таки не бросил свои гейские штучки, если вы живете вместе! Не взирая на хвалёную шведскую выдержку, на прямое хамство Ингвар всегда находил, чем ответить: — Откуда мне знать, где ваш сын? И с чего вы взяли, что мы живем вместе?! И кто, вообще, вы такой? У мужчины от волнения выступили бисеринки пота на висках, он попытался ещё что-то спросить, но, побледнев, чуть не упал на пол без сознания, Ингвар только и успел подхватить неожиданно легкое тело на руки. На мгновенье растерявшись, он занес бесчувственного посетителя в гостиную, уложил на диван и привел в чувство при помощи нашатыря из аптечки. Через минуту и пару вздохов гость пришел в себя, тихим прерывающимся голосом попросил: — Позовите, пожалуйста, моего сына, Олафа, пока не поздно… — Вынужден вас огорчить: Олафа здесь нет. И живет он в другом месте. — Как же так, я с таким трудом нашел его адрес… — Это уже устаревшая информация, поэтому вам ее и дали, он переехал… Мужчина резко, будто в попытке опуститься на колени, дернулся к Ингвару и чуть опять не рухнул без чувств, тот только успел его придержать: — Да лежите уже! Если вам плохо, я вам врача вызову! — Не надо, простой врач мне уже не поможет, это не лечится. Мне нужно поговорить с сыном, он меня десять лет избегает, а сейчас у меня не осталось времени: доктора после всех обследований дают срок жизни от полгода до года, и то, если я не буду волноваться… А как тут не волноваться? Я должен передать все дела фирмы сыну, ввести в курс дела на фабриках, чтобы он мог продолжить семейный бизнес, чтобы тысячи людей не лишились работы… Дайте мне его новый адрес! Прошу вас! — Я не могу без разрешения давать чей-либо адрес. Я ему сообщу о вашем визите, он сам решит, говорить с вами или нет. — Я узнал, что его контракт со сборной заканчивается, и ему перед отъездом пригласят по-новой подписать — уже на пять лет. А если ему придется заниматься делами фирмы, то нельзя подписывать такой контракт. Я должен поговорить с сыном до подписания! — мужчина с надеждой смотрел на Ингвара, а тот видел, как волнение опять сказывается на госте: он потел, бледнел, тонкие худые руки, похожие на птичьи лапки, дрожали. Чтобы не доводить до обморока, Ингвар сдался: — Ладно, я дам вам адрес. Только прошу вас, не кричите сразу с порога: девушки — существа пугливые! — и протянул листочек с написанным адресом. — Так это правда? Всё-таки Бог услышал мои молитвы — он живет с девушкой! Может, еще и внуков дождусь! Уж ради этого события я год-полтора протяну назло всем докторам! Какая из них — моя невестка? — Мистер Йонсон вытащил с кармана пальто сложенную газету со статьей, где красовалась фотография с ресторана вместе с Амандой и Мирри, в волнении протянул Ингвару. Тот только отмахнулся: — Это уже у сына сами выясните. И поторопитесь, он скоро на тренировку поедет, дома у вас больше шансов спокойно поговорить. При девушке он сильно спорить не будет. Мужчина попрощался, горячо поблагодарив, потихоньку спустился с крыльца к черному «Вольво» с шофером, отдал тому записку с адресом, погрузился на заднее сидение, махнув на прощанье рукой из окна отъезжающей машины. Ингвар прикинул нужное время, чтоб доехать, и, не оставляя Олафу шанс сбежать, позвонил аккурат за пять-десять минут до приезда отца:  — Можешь на меня орать, даже можешь мне двинуть, но к тебе едет твой отец. — Какого черта? Ты дал ему наш адрес! Теперь опять не будет спокойной жизни! — Погоди! Не кричи! Я тебя прошу, выполни мою одну просьбу! Я тебе всё время иду навстречу, неужели я не заслужил, чтобы меня выслушали? Или мое мнение тебя не волнует? Олаф, улыбнувшись, озвучил: — Только твое и волнует! Говори, если в моих силах — выполню! — Твой отец очень плох, ему осталось жить немного, доктора дают срок до года, если волноваться не будет. Он чуть не помер у нас на пороге, увидев меня и решив, что мы вместе. Он носится с газетой, где мы вчетвером сняты в ресторане, там ещё журналисты наших невест обсуждают. Он надеется, что ты живешь с одной из них, и это дает ему силу жить. Подыграй ему, уговори Мирру или Аманду показаться в роли невесты, потом мы уедем, а он будет счастлив. И он просит тебя не заключать контракт со сборной на длительный период, у него нет сил заниматься фабриками. Моя просьба к тебе — поговори с ним! Я не смогу спокойно жить, если ему плохо станет, когда он узнает о нас! — Ладно, я тебя понял! Я обещаю, но только разговор! — Олаф сдерживал гнев, но, казалось, Ингвар настолько хорошо его изучил, что легким стебом, парой слов, тут же кардинально исправил его настроение: — А невесту не обещаешь? — его смешок разбил напряжение. — Ты же только вечером говорил, что не дашь наших невест в обиду. Вот и познакомь со свекром, пока есть возможность! — дружный смех в две глотки окончательно развеселил Олафа: — Ладно, пусть едет! Познакомлю! В несколько прыжков преодолев лестницу на половину девушек, Олаф, аккуратно постучав, попросил о помощи: — Дамы, мне нужна небольшая помощь: сейчас сюда едет мой отец. Из-за газетных статей он убедил себя, что одна из вас — моя невеста. Мне нет до его заморочек дела, но Ингвар очень просит поговорить с ним и не волновать особо — он очень плохо себя чувствует. Доктора дают ему совсем малый срок жизни. Пусть одна из вас побудет моей невестой ближайшие минут пятнадцать. Выручайте! Девушки переглянулись, кивнув другу, переспросили: — А кто? И что говорить? — Сами решайте - кто, да и говорить особо ничего не надо, типа — очень занята, вещи собираешь, уезжаешь со мной. — Тогда Аманду — в невесты! — Мирри улыбнулась подруге. Олаф окинул взглядом «невесту» — зацелованные припухшие губы, засос возле ключицы, слегка растрепанная белая гривка и сияющие счастьем глаза. — То, что надо! Мирри, спрячься в спальне! Машина подъехала! Аманда, давай кофе! Сможешь? Или завтрак — мы там вам холодильник забили продуктами. Мне до отъезда на тренировку осталось пятнадцать минут. Пока Йонсон-старший выбирался из авто и поднимался на крыльцо, Аманда накрыла на стол, засервировав его остатками ресторанных блюд, в основном не тронутых и дожидающихся своего часа в холодильнике, только кофе она собственноручно сварила. Олаф открыл дверь и поразился, настолько истощенным и слабым выглядел его отец. Весь его резко-скептический настрой испарился, он поддержал пошатнувшегося мужчину и провел в гостиную. Через минуту к ним заглянула и Аманда: — Олаф! Завтрак накрыт! У тебя пятнадцать минут осталось! Ой, простите! У нас гости? Может, вам сюда подать? Сэр? Может, кофе? — Аманда, познакомься: это мой отец! — Олаф приобнял подошедшую девушку. — Папа, это Аманда, мы с некоторых пор вместе живем в этом доме. — Господь услышал мои молитвы! Девочка моя! Дай я тебя обниму! Какое счастье! Может, еще увижу внука… — на щеке старика блеснула слеза. Аманда только беспомощно взирала на все это. Олаф позвал отца с собой на кухню: — У меня совсем мало времени, я опаздываю на тренировку, а еще вещи собирать… Мы с Амандой завтра на второй Этап в Хохвильцен уезжаем. Так что извини, не могу много времени уделить. Присаживайся, угощайся завтраком, а то я перед тренировкой почти не ем. — Сын! Прости меня! — старик попытался подняться. Олаф перехватил, усадил, обняв: — Ну что ты, папа! Всё хорошо. Я давно простил, — он гладил седую голову отца. — Олаф! Я тебя очень прошу, не подписывай долгосрочный контракт со сборной, добегаешь этот сезон и принимай на себя заботу о фирме, о фабриках, о работающих там тысячах людей. Я уже не в состоянии этим заниматься. Врачи мне определили срок — от шести до двенадцати месяцев. И самое мое большое желание — дожить до того дня, когда Аманда подарит тебе наследника, а мне — внука или внучку. — Отец! Я обещаю после соревнований заняться бизнесом, контракт пока не буду подписывать. Насчет внуков пока ничего не обещаю — как Бог даст! Я тебе позвоню! А сейчас я должен ехать — у нас серьезные штрафы за опоздание. Олаф провел до «Вольво» отца, помог усадить, поцеловав на прощание морщинистую пергаментную щеку, помахал вслед и ринулся в гараж, он и в самом деле опаздывал. А старый Ионсон всё смотрел в заднее окно, и слезинки скатывались одна за одной, но он, не замечая их, шептал все те ласковые слова, что хотел сказать своему единственному сыну за все десять лет разлуки.