Изнанка

- Вот ты где? Я уж решил, что ты ушла пешком в горы, - опускается рядом прямо на мокрую от предрассветной росы траву. Зябко ежится и давит порыв накинуть на ее плечи свою куртку: не оценит. Ведьма молчит и даже не смотрит на вампира. Пробуждающийся день бросает на спокойное лицо отблески первых, еще зевающих и потягивающихся лучей, что только-только показались из-за острых, протыкающих облака гор. Эти лучи подсвечивают деревья и камни, траву и цветы, людей и маленьких, копошащихся у земли жучков, придавая каждому предмету свечение, мерцающий ореол золотого света. Ты что, всю ночь вот так просидела, хочет спросить он, но не издает ни звука. Вспоминает, что часа за три до рассвета она тихо сопела на своем травяном матрасе, обхватив подушку руками. Прошло несколько дней с тех пор, как они попали в домик у озера. Домик, что казался пустым и покинутым, а оказался вполне обитаем. Но сейчас не хотелось уже выдавить глаза младшего Майклсона за вечные издевки во время охоты (даже вампирам надо питаться, чтобы не похерить бессмертие), не хотелось разорвать горло смешливой Деверо за ее многозначительные взгляды. Он, Деймон Сальваторе, будто... привык. Кто знает, может быть, они застряли тут вчетвером очень и очень надолго. Потому что магия Беннет никак не желала возвращаться. Упрямилась, словно прыщавая девчонка с целым букетом комплексов. Вчера Бонни сбила костяшки пальцев до крови, когда колотила своими маленькими кулачками, пытаясь проломить стену снаружи: из-за того, что не получилось создать огненный шар (простейшее для ведьмы заклинание). Но Софи Деверо не кажется расстроенной. "Ей нужен импульс, Деймон, толчок. Подумай об этом". И просто ушла в домик готовить ужин все из той же озерной рыбы, приправленной душистыми травами и странными сладкими кореньями. И вот сейчас Бонни Беннет сидит здесь, у самой воды, что медленно и лениво облизывает ее смуглые босые ступни, и маленькие пальчики с приставшими к коже песчинками, и ноготки, покрытые перламутровым лаком: как крошечные полукруглые зеркала. - Снова пыталась колдовать? И опять никакой реакции. Лишь чуть дрогнули пушистые изогнутые ресницы, бросавшие длинные тени на щеки. Она вскинула бы ладонь, чертя невидимую преграду, отгораживаясь от него, как от помехи. Если бы вернулась магия. Все, что бывшей ведьме оставалось теперь - молчать, надеясь, что он оставит ее в покое. - Птичка, пойдем в дом. Ты надорвешься... или простудишься, - и он на самом деле не знает, что хуже, потому что лекарств здесь нет никаких - ни от простуды, ни от сумасшествия. И он сам себе противен, его корежит от собственного заботливо-уговаривающего тона, от волнения за нее, что противно ворочается в груди, будто скользкая, медлительная змея, свернувшаяся в клубок. Просто встряхнуть за плечи, кроша пальцами хрупкие ключицы. Встряхнуть так, чтобы лязгнули зубы, чтобы она открыла глаза и проснулась. И заорать прямо в растерянно-недоумевающее лицо: "Хватит думать лишь о себе! Ты обещала!". Глаза распахиваются, будто ведьма слышит его мысли. Они зеленые, словно листья липы ранней весной, с вкраплениями похожих на звездочки искорок цвета древесной коры. Бонни смотрит на вампира будто бы из-под воды или сквозь туманную пелену, что пытается спеленать ее разум, лишить надежды. Может быть, она просто спала вот так: босоногая с разметавшимися по плечам волосами, в кудрявых прядях которых застряли сухие травинки и желто-оранжевые листья. Спала, а он пришел и вырвал ее из сладкого плена сновидений, где она, наверное, была счастлива. - Мы здесь застряли... И голос этот - как сухое, растрескавшееся от жаркого солнца дерево, поднеси спичку и вспыхнет. - По крайней мере, этот мир лучше предыдущего. Мы выберемся, хорошо? Просто нужно время. А тебе - еще и уверенности в себе, что стремительно тает, как мороженное на солнцепеке. "Стимул, Деймон, помни про стимул", - с нажимом твердит в голове Софи, и он невольно дергает головой, прогоняя настырную ведьму из своего разума. Бонни словно просыпается, вздыхает тяжело и протягивает ему руку, позволяя поднять с земли. - Выпьем чаю, и ты согреешься, - он дует на ее заледенелые пальцы, думая о том, что отдал бы все за глоток старого-доброго бурбона. Или, на худой конец, виски. Смотрит на него, не моргая, растягивает губы в подобии слабой улыбки. Но Деймон не чувствует облегчения, потому что слишком хорошо видит глубокие черные круги под глазами и восковой оттенок, что приобрела ее кожа. Обхватывает за плечи, даже не слушая тихих неразборчивых протестов (кого интересует твое мнение и удобство, Бон-Бон?). И его рукам так уютно обнимать эту девчонку - уютно, комфортно и так правильно, что он убежал бы от нее подальше, если бы в этом проклятом мире было, куда бежать. Это западня, Деймон. Твой персональный тренажер: или ведьма с твоей помощью справится и вернет тебя к Елене... Или ты рискуешь забыть не только запах своей девушки, но даже ее лицо, завязнув в одном из миров Изнанки, словно в болоте. - Я так хочу спать, - в полудреме ведьма кладет голову ему на плечо. И, черт побери, это тоже кажется таким правильным... - Она не справится, Кол! Когда Деймон уводит Беннет от озера, остальные обитатели долины не спят. Не спрашивая, что случилось, они просто чувствуют горький привкус неудачи и терпкий – подступающего отчаяния. Они оставляют дом в их распоряжение, и пока Кол мастерит на отмели какое-то идиотское приспособление из гибких веток и стальной проволоки, Софи места себе не находит. - Это все Деймон, я знала, что он нарушит баланс, собьет ее с толку. Надо было убить его сразу после перехода, пока они спали. Ты никогда не слушаешь меня... Она тараторит, а он даже не оборачивается и, кажется, просто не слышит истеричных, сбивчивых выкриков брюнетки. - Кол Майклсон, прекрати делать вид, что тебя это не касается! - Женщина, ты утомляешь меня. Она никогда не привыкнет, что он может быть так быстр, хотя и провела несколько месяцев с его братьями и сестрой в Новом Орлеане. Вот еще он занимался своей ловушкой-приманкой в нескольких метрах от берега, а уже в следующее мгновение – наклоняется над ней, и вода капает с его отросших волос цвета спелой пшеницы на ее руки и грудь, оставляя на ее тенниске темные пятна. - Она не справится, Кол. И мы останемся здесь навсегда, на этом крошечном пятачке, зажатом между озером и горами. Без цели, без смысла, без надежды. Софи не плачет, но губы ее подрагивают, как от обиды. - Глупая ведьмочка, - неожиданно Майклсон улыбается и легонько проводит большим пальцем по ее мягкой нижней губе, чуть нажимая. - Жизнь - это уже и надежда, и смысл. Просто жить и чувствовать на лице солнце, ветер, дождь... чьи-то губы... Ты тоже была мертва, Софи Деверо, как ты можешь говорить о том, что смысла не будет? Он шепчет ей низким, приглушенным голосом, будто гипнотизируя, пуская по коже мурашки, что расползаются от затылка ниже по шее вдоль позвоночника, по спине. - Ты не понимаешь... - Я понимаю. - Безапелляционно, почти грубо, с напором. Древний не хочет, не желает разговаривать. Притягивает ее к себе, обхватывая сильными руками, вжимая в свое тело. Так, что она чувствует каждую мышцу. Открывает рот, чтобы запротестовать, но губы Кола Майклсона накрывают его, язык ныряет внутрь, скользя сначала по ровной поверхности зубов, пробираясь глубже, вызывая гортанный полувздох-полустон. Его пальцы в ее волосах, темные пряди жесткие, будто лен, непослушные, упрямые, как и сама ведьма. Он слизывает с ее языка кисловатый вкус клюквы, что растет на болотах за озером. Когда она опускает ресницы и толкается языком в его рот, отвечая на поцелуй, Кол чувствует, как тело омывает волной нестерпимого, плавящего вены жара. Член в брюках твердеет, и он просто берет ее руку и тянет вниз, к своему паху. Поцелуй жадный, голодный, неистовый. Поцелуй, выбивающий мысли из головы и воздух из легких. Поцелуй, отметающий все, разрушающий стены. Поцелуй, которого не должно было случиться. - Она справится, Софи, я обещаю. Расслабься. Отстраняется от ведьмы с видимым усилием. Игриво подмигивает, стараясь выровнять рваное дыхание. А она пытается понять, к чему он отнес это свое "расслабься". И чувствует, как злость на самовлюбленного бессмертного сукина сына стучит, пульсирует в висках. Злость, от которой ломит затылок и немеют пальцы ног. Злость, которую хочется разрезать на ленты и сжечь в огне. - Уходи, Кол. И молнии в ее глазах сейчас вполне могут материализоваться и испепелить древнего. А он лишь хохочет, вскидывая руки ладошками вперед, словно капитулирует. - Софи, детка, полегче. Не то время, не те обстоятельства, не та компания. И чуть кивает на протоптанную ими за эти дни тропинку, по которой к ним приближается Сальваторе. И по его лицу нельзя понять – видел ли он что-то, а если нет, то понял ли… Хотя, Деймону, кажется, не до того. Он хмурит черные брови, то и дело потирая висок. И Колу не надо напрягать зрение, чтоб разглядеть, как там набухает черная вена, стремясь расползтись ниже – на скулы и шею. - Черт тебя подери, Сальваторе, когда ты в последний раз ел? Он успевает оттолкнуть Софи в сторону. Взмахнув руками, та падает в озеро на мелководье, рассекая лодыжку о торчащий у самого берега камень. Пурпурная кровь льется в воду, по которой рваными кругами расползаются бледно-розовые разводы. Не думая, спуская жажду и инстинкты с поводка, Деймон бросается вперед, уже чувствуя языком солоноватый вкус ее крови. Живой, человеческой (пусть и ведьминской) крови, а не сублиматов из кроликов, лисиц и маленьких безрогих оленей. Он не понимает, что происходит, когда чудовищный по силе удар, что раскроил бы череп обычному смертному, сшибает с ног. Деймон летит в траву, зная, что один рывок, и он на свободе, и клыки уже разрезают десну, чтобы впиться в беззащитную шею ведьмы. Что-то прижимает его к нагретой солнцем земле так крепко, что он чувствует спиной каждую неровность, каждый бугорок, каждый камешек. Рука Первородного с размаха опускается на его грудную клетку, разрывая плоть, ломая ребра. Когда пальцы Кола Майклсона смыкаются на все еще пульсирующем сердце Деймона Сальваторе, тот распахивает ярко-голубые глаза, будто выходя из транса.