Изнанка

- Ты не тронешь ее и пальцем. Больше никогда! Кол шипит прямо в лицо Сальваторе, и ореховые глаза темнеют, наливаясь малиновым. Пальцы сжимаются крепче, сдавливая еще живое, еще пытающееся биться сердце Деймона. Жажда исчезает, будто ее и не было вовсе, и безумие, охватившее вампира, отступает, как вода во время отлива. - Я не трону ее… - хрипит передавленным горлом так неуверенно, что сам морщится от фальши в голосе. Еще как тронул бы, разорвал бы девчонке горло и с наслаждением глотал бы сладкую, пряную кровь, что фонтаном била бы из вены прямо в рот… И Кол Майклсон видит отражение мыслей Деймона в его глазах, где у самых зрачков все еще плещется голод. Усмехается нехорошо и сдавливает пальцы еще крепче. Теперь – одно движение, и вампир рухнет ему под ноги мертвой куклой с серым лицом, будто присыпанным пеплом. Время замедляется, картинки прошлого мелькают перед глазами, будто хроника старой киноленты. Мама, отец… Кэтрин Пирс, играющая в гольф с Джузеппе Сальваторе, ее улыбка, ее локоны, рассыпавшиеся по его подушкам… Стефан, целующий ее алые губы… Лицо, обезображенное вспухшими венами, боль в шее от ее клыков и боль в груди от пули… Стефан, Стефан… беги… А потом – пылающая церковь и стоны вампиров, горящих заживо, и столетье пустоты, разбавленной кровью, алкоголем и случайными женщинами… А потом она – Елена Гилберт, как новый шанс, как знак, что он прощен. Я люблю тебя, Деймон Сальваторе. И финалом всему – ярко-белая вспышка, что почти выжигает глаза. И рука ведьмы в его руке. И сила, перетекающая из нее в его пальцы… - Отойди от него! Плетью по позвоночнику – выкрик, как оттуда, из воспоминаний, смоляные волосы, что порывами дергает ветер, и зеленые молнии, расщепляющие глаза ведьмы десятком острых осколков. - Отойди от него, Кол, если не хочешь снова превратиться в горстку горячего пепла… И огненный шар, пульсирующий в сжимающихся пальцах, высвечивающий ногти красно-оранжевыми вспышками, обвивающий смуглую плоть жаркими лентами, как темно-красные татуировки или сплетение экзотических браслетов, впивающихся в кожу. - Кол, тихо, Кол, - Софи Деверо почти шепчет пересохшими губами, и Майклсон переводит перекошенный яростью взгляд на ведьму. – У нее огненный шар в руке, Кол. Можно подумать, он не видит. Черт, да он уже чувствует, как пламя лижет затылок, чувствует запах паленой плоти и тлеющих волос… Гребаное колдовство. Колдовство? Разжимает пальцы. Медленно, неохотно. И даже лицо, кажется, отражает досаду от того, что приходится отступить. - Благодари свою ведьму, вампиреныш, - сплевывает на траву ярко-алый сгусток и отходит, вытирая руки о джинсы, оставляя на бледно-голубой ткани багряные разводы. Софи приближается сзади, успокаивающе касаясь ладошками напряженной спины. Наклоняется, зарываясь носом в коротко стриженный затылок. - Все хорошо, Кол, это прогресс. Это и правда прогресс, ведь главная деталь головоломки подобрана. Но сама ведьма Беннет лишь раздраженно моргает и тут же отворачивается к Сальваторе, что так и лежит на траве, прикрыв обессиленно глаза. Он исцеляется, и раны на груди затягиваются довольно быстро. Не так, как обычно, но он исцеляется. - Деймон, ты как? – Касается лица, на которое начинают возвращаться краски. – Больно? - Нормально, Бон-Бон. – Он улыбается криво и морщится, приподнимаясь на локтях. Деверо и древний уже исчезли куда-то, и лишь качающиеся верхушки травы да брызги крови на темно-зеленых стеблях говорят о том, что все было реальным, а не воспаленной галлюцинацией заскучавшего рассудка. – Гляжу, кто-то снова умеет колдовать? Ее ладонь на его щеке по-прежнему обжигающе-горяча от сгустка огня, которым она чуть было не поджарила первородного. Беннет передергивает плечами, будто бы говоря – «да делов-то, сущие пустяки». Но в глазах ее – растерянность мешается с каким-то иррациональным страхом, и Деймон притягивает ведьму за плечи, чтоб успокоить, рассеять тревогу. - Я и не думала ни о чем, только услышала крик, а потом увидела, как Кол заносит руку. – Закусывает губу, убирая ладошку от лица вампира. – Он не должен был пытаться убить тебя. - Я сам виноват, ты же знаешь, напал на Софи… Отшатывается от оплеухи такой силы, что звенит в голове, как будто он оказался на колокольне, в самом большом из колоколов, в который обезумевший монах колотит и колотит большой медной палкой. - Ты. Напал. На. Софи. Совсем с катушек слетел? А он понять не может, что задевает больше – раздраженная злость в ее голосе или разочарование, льющееся из глаз тонкой струйкой презрения. «Чего от тебя еще было ждать, Сальваторе?» - А ты вообще знаешь, каково это – жрать одних тщедушных зайцев и вонючих белок? Я не Стефан-мученик, птичка. Ты понимаешь, что вампир без человеческой крови слетает с катушек? Это как человек, что будет есть одну тофу изо дня в день. Неделями, месяцами, годами… Да, с кем я говорю… Махнув рукой, идет прочь. И где-то в груди ширится обида, как черная дыра, засасывающая планеты, звезды, галактики… Что бы она понимала вообще… - Деймон! – Уже далеко за спиной. – Деймон, постой… Ты не нужна мне, глупая ведьма. Никто не нужен. Деймон Сальваторе всегда полагается лишь на себя. - Деймон! Да пошла ты. Стоило перекусить ей глотку еще тогда, в Мистик Фоллс. Легко, как спичку разломить. Уходит к предгорьям – туда, где сочная трава выше человеческого роста, где топкие болта и грозди кисловатой клюквы на кочках. Оттуда не видно маленького домика у озера, не слышно опостылевших голосов. Там водятся маленькие зайцы с черными бусинками внимательных глаз, туда приходят детеныши оленей… Чтоб им пропасть всем разом. - И где магическая дверь в небо, лестница из радуги или еще какая-нибудь мистическая хрень? Кол пинает рассыхающиеся ступеньки, и в лице его столько ярости, что хватило бы на всю первородную семейку, и осталось бы еще. Софи пытается сдуть упавшую на глаза челку и то расстегивает, то застегивает верхние пуговки рубашки. - Ты же знаешь, что это сложный путь. Бонни вернула магию, значит, мы на пути домой. Возможно, нужно что-то еще, чтобы открыть проход, я думаю… - Ты слишком много думаешь, детка! Думай лучше о том, как вытащить наши задницы из этой пародии на райский мирок, а не о том, как залезть ко мне в штаны, хорошо? Ударяет кулаком в стену, оставляя вмятину с острыми краями. Он даже не замечает, что лицо ведьмы становится пепельно-серым. Как у вампира, которого проткнули деревянным колом насквозь. Ее губы, сжавшиеся в тонкую полоску, подрагивают. Обхватывает себя за плечи, словно пытаясь согреться, хотя солнце напекает затылок, и на небе – ни облачка. - Черт, - ей слышно, как немногочисленная мебель в доме, попадаясь на пути древнему, разлетается в стороны. Моргает, глядя, как из-за поворота тропинки показывается ведьма Беннет. Взъерошенная какая-то, растрепанная. - Бонни, нам надо попробовать объединить силы… - Господи, просто отстань… Я не меньше вашего хочу выбраться, Софи, но то, что вы устроили у озера… - Детка, все претензии к твоему парню. Это он напал на меня, не наоборот. Я не в претензии при этом, заметь. Главное, угроза его смерти стала хорошим катализатором. Ты вернула силы, и мы почти дома… Замолкает с удивлением, глядя, как Беннет почти падает на крыльцо, захлебываясь смехом, будто ледяным лимонадом. Она смеется, откинув назад голову, и черные кудряшки волос почти подметают пыльные доски. - И что смешного? - К-катализатор? В-вернула… с-силы… !?! – Давится смехом, с трудом выговаривая слова. – П-прости, Софи, ты так нелепа в этой своей безумной надежде на меня и мою магию. Ничего не вернулось, понимаешь? Пустота. В доказательство она поднимает руку, шепчет строчки заклинания… и ничего. Ни вспышки света, ни дуновения ветерка. Она смеется еще громче, и это уже похоже на истерику. Хочется отхлестать по щекам и макнуть лицом в тазик с водой, чтоб нахлебалась, как следует… - Видела бы ты свое лицо, милочка… Безудержный смех сменяют тихие всхлипы, что переходят в рыдания. - Все будет хорошо, - шепчет Софи, гладя подругу по несчастью по голове. Она словно думает о чем-то другом, вглядывается в подозрительно затихший домик, где древний вампир перестал громить все, что попадется под руку, и словно прислушивается. – Поспи сегодня на воздухе. Я вынесу кровать на крыльцо. Бонни не спит, когда вампир подходит тихо, словно бесплотная тень. Опускается на пол и просто сидит, разглядывая звездное небо – как застывшие капельки ртути на твердом темно-синем холсте. И луна, размазанная неопрятной кляксой в самом углу полотна. - Прости меня, птичка, - она слышит боль в его голосе и что-то еще. Он не переступает через себя, он выплескивает все, что накипело. – Я никогда не был хорошим парнем, все так. Но ты спасла мне жизнь, а я… Я… повел себя, как … - Как мудак, - тихо подсказывает Бонни, и глаза ее светятся зеленью в вязкой, сгущающейся тьме ночи. - Прости меня, ладно? – Осторожно берет ее узкую ладошку, и ведьма чувствует, какая холодная у него кожа – словно Сальваторе купался в озере под ледником и не успел толком согреться. Ведьма не отвечает. Лишь смотрит, запрокинув лицо, в его глаза, что сейчас, ночью, кажутся темно-синими, почти индиговыми. И, кажется, будто он, этот взгляд, гипнотизирует, затягивает. Куда-то под кожу. И чувства, эмоции пересекаются, будто нервные окончания сплетаются в единой целое, и каждое ощущение, каждый вздох – один на двоих. Может быть, это магия неба или этого места, что ночью погружается в такую гулкую тьму, что слышно, как высоко в горах падают снежинки, отщепляясь от огромной глыбы льда. Ведет пальцем по скуле, словно вычерчивает невидимый узор. Наклоняется – совсем немного – пара дюймов, но кожа чувствует тепло его дыхания, а стук его сердца отдается в ее ребрах. Подушечкой пальца чуть давит на подбородок, приподнимая. Ее глаза по-прежнему закрыты. Вампир опускает ресницы, и смыкает губы на ее губах. Трепетно, нежно. Это как касаться предчувствиями. Скользит языком по губам, а потом обхватывает их настойчиво-нежно. Ведьма выдыхает, вздрагивая всем телом, и размыкает губы, впуская его язык. Смуглая ладошка скользит по шее вампира, спускается на загорелую грудь… На деревьях за домом вдруг пронзительно вскрикивает птица. Замолкает на мгновение и начинает петь. Жемчужные переливы плывут над долиной, им вторит стрекот цикад и кузнечиков.