Чудеса под колпаком

Анджилу было очень-очень больно, но больнее всего было где-то внутри, в груди. И от этого грызущего чувства хотелось расплакаться, но он сдерживался, потому что нельзя было иначе, и лишь размазывал грязной рукой кровь под носом, смотря вниз, на кончики ботинок отца. - Анджил, посмотри на меня, - произнес спокойный, сильный мужской голос. Анджил попытался поднять голову, но почему-то не смог. Стыд и злость на самого себя повисли тяжким грузом на шее, не давая возможности исполнить то, что было так просто. Глаза его отца маленькие, затянутые пеленой усталости все равно сияли ярко, словно солнце, и Анджил ощущал их пронзительный взгляд на себе, чувствовал, как он лучами проникает намного глубже его синяков и разбитой коленки, изучает, узнавая все, что необходимо, словно он был листом бумаги, исписанным одним и тем же словом: « Виновен». - Анджил… - вновь вкрадчиво позвал он. Если бы здесь была мама, то Анджил бы позволил себе большее. Он бы не сдерживался, рассказал бы всё, начиная от завязки этой истории и заканчивая своими чувствами, извиняясь и обещая всё-всё исправить. Но отец… Анджил любил его, любил всем сердцем, сплетая воедино привязанность, восхищение и безмерное уважение. Его отец был великим человеком. Нет, это не было известное детское чувство, когда хочется упереть руки в боки и доказывать всем, что только его папа или мама могут что-то особенное. Это было взрослое, глубокое, сильное и вечное чувство. Да, великим человеком. Он работал весь день, без послаблений и без хитростей, и никогда не жаловался, он выполнял все блестяще от начала до конца, но никогда не требовал для себя большего, чем редкий выходной и стабильная зарплата. И он всегда думал о семье, не о себе, нет. О нем и маме… Анджил восхищался, и не было других для него идеалов. Если бы это был любой другой день, то Анджилу бы было легче. Но это был тот редкий день, когда его отец был дома. Не просто возвращался после работы, чтобы собрать крохи сил во время передышки или узнать, как дела и вновь исчезнуть, а когда он действительно был рядом, мог поговорить, потрепать сухой и потрескавшейся рукой по голове, схватить за щеку и потянуть, слегка посмеиваясь, сухо, но не было тогда звука роднее и желаннее. Анджил мог пересчитать все эти выходные по пальцам, и каждый следующий ждал с замиранием сердца, надеясь, по-детски, что этот счастливый момент единения их семьи хоть и не будет вечен, но хотя бы сутки будут милосердны к нему и продлятся на несколько часов дольше. - Прости, прости меня, - Анджила впервые предавал его голос, он не хотел слушаться и отчаянно дрожал. Он подвел. Он разочаровал. Он не выполнил просьбу. - За что ты извиняешься? Этот вопрос заставил мальчика вздрогнуть. Он не был готов к нему, ибо внутренне уже подготовился выслушивать тираду отца, а тут… Почему-то ему пришлось задуматься. До этого вопроса он был уверен, что извиняется просто за то, что он «виновен». За то, что задержался в дороге, за то, что не донес ведро с водой целым, за то, что влез в ту драку, стукнул тех вредных мальчишек и сам получил по полной, за то, что теперь мама будет переживать. Но разве он мог пройти мимо, когда сильные зажимали слабого, издеваясь, плюясь ядом из-за какой-то мелочи? Разве мог не помочь, не встать на защиту того, кто в ней нуждался, не восстановить справедливость? И как он мог сделать это, не выпустив ведро из рук, не потратив время, не получив никаких увечий, не извалявшись в пыли? Нет, конечно. - Я… я просто чувствую себя виноватым. Чувствую, что подвел тебя, что я не должен был… нет, я должен был, должен все это сделать, но видимо как-то иначе, чтобы все сложилось хорошо. Но я не знаю как! Не злись на меня, я все еще исправлю. Я просто не понимаю. В комнате повисла тишина. Анджил, быстро выговорившись, закусил губу, нервно ерзая по ней зубами. После сказанного стало легче, но не яснее и он не понимал, что надо делать дальше. А потом теплые, большие ладони легли на его плечи и цепь с грузом сама с собой исчезла с шеи, давая силы взглянуть на широкое лицо отца. - Я не злюсь на тебя. Я бы злился, если бы узнал, что ты прошел мимо, отвернувшись от того, кто нуждался в тебе. Анджил, ты должен всегда действовать так, чтобы не было стыдно перед самим собой, чтобы честь твоя никогда не была запятнана. Одна капля принесет за собой уродливую кляксу, и не смоешь ее уже никогда. А ты у нас сильный мальчик. Ты должен защищать слабых, предотвращать раздоры, возвращать гармонию. Я верю в тебя, ты это сможешь. И всегда верь в лучшее, в мечтах стремись к самому светлому и твердо иди вперед, благо у тебя сильные ноги. Анджил, я горжусь тобой. Это был сон? Нет, это была реальность. Реальность, которая заполняла внутренний мир Анджила светом, что вот-вот прорвется через телесную оболочку. Он не сдержался и бросился на шею отцу, обняв его маленькими руками и прижимая к себе, ощущая колючую щетину своей щекой и радуясь этому. Лист с надписью «Виновен» был испепелен, и вот уже на сердце писалось буквами три новых, заветных и вечных слова: «долг, честь, мечты». - Но все-таки, - вдруг произнес его отец, дождавшись, когда мальчик слегка ослабит хватку, справившись с самим собой. – Тебе придется пережить еще одну неприятную сцену. Джиллиан будет крайне расстроена. И думаю, что мне тоже достанется. Оставила она тебя со мной, а ты вот какой красавец вернулся. Но мы же хотим свести неприятный разговор до минимума? Значит сейчас ты умоешься, приведешь себя в порядок и быстро сбегаешь за водой к колодцу с другим ведром, а то мы вечером починим. Хорошо? Анджил улыбнулся и кивнул. - Тогда за работу!