Show me your demons

Тайлеру дышать трудно с каждым новым днем. Так хочется взять и разом выдохнуть сверла — сто одно проклятое сверлецо, засевшее в горле, как кость; как инородное тело, раз за разом заставляющее вспоминать о том, что жить больше так не хочется. Мистик Фоллс съедает всех, кто дорог сердцу Локвуда живьем — не пережевывая, не даруя вторых шансов, проглатывает в миг, а ты даже не успеваешь сказать последнее люблю. Это, видимо, чертова карма, потому что порочный круг смертей только увеличивается день ото дня. Черти смыкают его, утробно хохоча, мол, ты всего лишь потерянный мальчик, молодой щенок; тебе привязываться еще слишком рано; где твоя отважная стая. Тайлер бы ответил, что его стая лежит на три фута под землей, ожидая, пока он сам не добежит. А глупый волк все воет и воет на луну — кровь Кая Паркера на морде блестит пурпурными слезами. Локвуд не позволял же себе думать, представлять даже, что новая эпичная битва со вселенским злом может кончиться здесь, на кладбище, среди мраморных зеркал, снова. Он, кажется, уже заучил все закоулки, как карту сокровищ — шаг влево и дядя, шаг вправо и Викки, вдоль по прямой Гилберты. Вглубь по прямой — Елена, улыбающаяся нежно с очередной плиты. А счастье-сука было так близко, что буквально дышало в затылок, подталкивало в больничный корпус Уиттмора пинками, ведь там была она — божия карающая десница. И мир как-будто бы расступился и потеснился. Брюнетка смеялась, а улыбка прорисовывалась между розово-карих губ. Ее голос внутри Тайлера засел бесконечным эхом, шорохом листьев и светом, наполняющим естество. Не насытиться, не напиться, и от каждого ее поцелуя на коже остался горящий след. Она сама осталась горящим клеймом на сердце, потому что детская любовь, сколько бы времени не прошло, никуда не уходит; потому что сумела полюбить сломанного-переломанного и собрать вновь, по частям. Кем бы был Тайлер Локвуд без Елены Гилберт? Надменным малым, эгоистом, циником. Тайлер бы зарастал густой щетиной, глотал стероиды и много пил, ведь звездные мальчики такие — яркие, гордые, никчемные и одинокие. Он бы обольщал девчонок назло рекордам, а все бы говорили, как Локвуд безмерно крут. По правде говоря, парень бы был всего лишь искаженной версией себя — богатеньким, смазливым футболистом, не знающим слова «нет». Он бы потерял главное, то, без чего не может существовать. Волка, поддавшегося искусной дрессировке. Теперь же дикий зверь воет от одиночества-боли, готовый в любой момент сорваться с цепи, рвать кожу и плоть в клочья, а каждый клык заточен. Никто бы не убежал. Елена во снах легкая, живая и, самое главное, теплая. Тайлер прижимает ее к себе, и истина открывается в ней, как нечто совершенно эфемерное — Гилберт причина, по которой Локвуд жив. Она утыкается носом ему в шею и говорит тихо: — Если я сгину во тьме, то тебя от твоего зверя никто не спасет. Он разорвет тебе душу, Тай. — она поднимает глаза, равные по силе своей лишь Тихому океану, и выть хочется. — Сколько их не корми, они все равно будут желать лишь тебя, — парень осторожно обхватывает ее лицо руками, чтобы не сделать больно; чтобы Гилберт никуда не растворилась такая сияющая и чистая, — Я всегда, слышишь, всегда буду искать тебя, Елена. Во мраке, в преисподней, все равно. К сожалению, в мечтах-галлюцинациях малышка Гилберт целует сладко-сладко, медом растекаясь по венам. Тайлеру бы стоять с ней вот так, смотреть просто, перебирать темные пряди, ощущать шелк кожи — чувствовать, что любовь может быть вечной; что не зря прошел через все страдания; знать, что каждое дерьмо вселенная искупила ей одной. Но пора бы уже привыкнуть к тому, что счастье все-таки не долговечно. Локвуду Елена лишь снится. На самом же деле парень сейчас сидит на камне у могильной плиты, в ладонях сжимая белые розы, и молится, чтобы рассудок уцелел. Ничегошеньки у него не получается. Волк скребется больно острыми когтями по ребрам, завывает, скалится, злится. А ее, Елены, голос грохочет в виске, как неразорвавшаяся граната. Ну и пусть, думает Тайлер, истекать кровью, так под песни настоящей любви. В этой реальности без Елены Гилберт Тайлер Локвуд болтается на волоске.