Show me your demons

/Возвращайся, блудный сын, Обретешь покой и мир./ А Тайлер Локвуд действительно заблудившийся. Здешний мир-по-ту-сторону-существования имеет его полностью — права, слова, душу; он подбрасывает подставы в виде незнакомых городов, чужих родных, смотрит, как волчонок одичавший от безумия и одиночества справится. Тут в лесу косо осыпаются листья цвета перезрелого синаписа, черные ветви деревьев вверх на молочное небо смотрят. Тайлеру кажется, будто смерть там, на еле освещенной дороге, не отступила; до сих пор следует по пятам его, ждет, когда оступится, ошибется, потеряется. Как мальчику с глазами в кленовую смолу выжить, если осевшая золотая пыльца магии легкие стягивает сильно-сильно? Благо, тот ребенок лишь за ребрами взаперти и духоте сидит уединенный — снаружи взрослый потрепанный/побитый/покалеченный/дохлый волк, собирающий себе такую же мертвую стаю. Первой Тайлер находит ее — волосы цветом перезрелой ржи; губы натяжно-рваные шхуны; глаза теплый карибский ром с неоново-синими волнами на дне — в рваной майке и ржавыми коленями на темной джинсе. Девушка на лопатки укладывает какого-то заоблачного придурка у заднего входа бара, что стоит на окраине неизвестного городка; без особого усердия швыряет в сторону леса: — Катись туда, откуда выполз, Джек. Я бы самолично открутила тебе башку, будь ты еще жив. — Черта с два, Рейес. — мужчина поднимается, кряхтя; за раненый бок держась. — Здесь-то нет твоего Дерека. Скоро ты останешься совсем одна. И он уходит, а она, Рейес, остается, гордо вскинув острый подбородок — на кукольном личике морщинка появляется, о боли душевной свидетельствуя (Локвуд точно знает). А потом незнакомка кривится, сгибается резко, на корточки садится на своих каблуках. — Твою мать. — пальцами она косточки пересчитывает, матерится, не досчиталась. — Гребанный мудак, успел все-таки. — Они срастутся через несколько часов, Зена. — Локвуд из-за деревьев появляется, улыбается, щурится, как блаженный кот. — На волках заживает, как на собаках, да? Взмах тех длинных ресниц, тушью исполосованных до черноты и крошки, Тайлер запомнит, как одну из главных частей девушки-бунтарки так сильно похожей на живую, ершистую Лив Паркер (аж горло сдавливает эта схожесть ремнем). Она же голову поднимает медленно, воздух нюхает, — его, Тайлера, вдыхает — а серый сумеречный свет легонько касается ее надменного лица, скользит лениво по холодной коже, зовет и манит к себе, к ней подойти и рассыпаться у ног горной породой. Такими бывают только альфа-волчицы, познавшие силу и потерявшие ее в одночасье, думает мужчина: — Эрика, где тебя носит, черт возьми?!.. Кто-то кричит из-за деревянных дверей, и волшебство теряется, утекая в недры потусторонней планеты. — Иду, Луи, иду. — Эрика встает, правда, не спеша, жмурится от крупинок соли в свежих ранах, но затем ухмыляется, как сотня стервозных дамочек из Биг Эпл, — Что-то я раньше тебя не видела, герой. А я знаю каждого задохлика на километры до самой Калифорнии. Интересно, какая душещипательная история стоит за этими красивыми глазками? — Убит, предан, разбит, но все еще цепляюсь хоть за какое-то подобие жизни, малышка. И Эрика Рейес кивает понимающе; вглубь захудалого бара зовет и плещет что-то сильно алкогольное в два стакана. Здесь пустота, здесь нет ничего, что не тянуло бы вниз, признается блондинка, а Тайлер не верит, потому что знает о якорях и внутренней силе; потому что дьявольскую человеческую вечность привыкал, сражался и бился за жизнь. Да, он Эрике не верит — у нее ведь клеймом горит палеолическая дикость, запущенность и совсем чуть-чуть вина. — Кого ты потеряла? — прямо в лоб спрашивает Локвуд; девушка глотает спирт, горло обжигая. — Свою семью. Свою стаю. Свою пару. Себя. — Рейес даже смеется рвано как-то, нервно, истерзанно; за зрачками у нее одиночество плещется (у Тайлера, кстати, тоже). Брюнет ее прозрачно-тонкой руки касается, в свою берет и успокаивает, унимаю скопившеюся истерику у легких. Эта девочка всего лишь одна из миллиардов теней, обитающих на Этой стороне — потрепанная/побитая/покалеченная/дохлая волчица и блудный огонек; иррацианально-его Лив. Локвуду защищать хочется очень-очень, а ей, Эрике, поцеловать оборотня-мертвеца, согреться им, не полюбить, нет — приумножить боль и утонуть в ней. С ним. — Я стаю собираю, Эрика. Никто не должен быть один. Даже после смерти волкам нужны волки, понимаешь? Понимает, действительно понимает и идет вслед за новым вожаком. Рука об руку. В ночь. Знает, что в Локвуде отличный навигатор по самым чёрным илистым доньям тоски, по самым кривым и страшным переулкам горечи, где одну он ее не бросит; верит, наверное. Первой все-таки Тайлер находит ее — давно отлюбившую Эрику Рейес. — Тут стайка мертвых волков — всего лишь стая бездомных собак. — любит повторять она. — Зато вместе. — любит отвечать он.