Show me your demons

Каю в новом — опять его личном, кстати — тюремном мире страдальчески холодно. Кажется, Ад был по-настоящему уничтожен, потому что пальцы временами сводит от морозного инея, сковывающего кожу и жилы в потресковшийся лед. Здесь ветер душу мгновенно выпивает, колкими потоками пробегая по надломленным позвонкам, а Кай вспоминает — у него ведь она, душа, когда-то была; такая теплая что ли, жаркая даже, нет, обжигающе пламенная с глазами цветом раскаленной земли. Теперь эта самая душа сидит, запертая за тысячью замками, вгрызаясь совестью в энное ребро. Больно. Бонни. Паркер снова играется синонимами. А еще три недели не спит — чертова Беннет заела, как старая пластинка, под коркой головного мозга и тихонечко скребется острым ногтем о мягкие завитки. Хочется огнестрелом вынести с одного раза голову и валяться усталым трупом в своей собственной тюрьме. Никто не узнает. Никто не увидит. Никто не придет скорбеть. Кай лишь усмехается сумасшедше про себя — смерть его не заберет, только темноволосая упертая ведьма может; только в ее руках Паркер готов истлеть. После ее первого визита приходит оно, чувство, словно все еще можно как-то выстрадано исправить. Странно правда, но парню действительно хочется верить, будто это так. Бонни стоит напротив, в ее загорелых руках какая-то дурацкая маска, об орнаменте которой Кай уже успел успешно пошутить, щуря замерзшие глаза. — Просто решила, что тебе пригодится больше. — девушка передергивает нервно плечами, кладя деревянную побрякушку на стол. — Она держит внутренних демонов в узде. И испаряется, так и не сказав, что своего потаенного демона с испачканным мехом, пахнущего севером и глядящего ехидными змеем, Беннет уже заперла тут. Умоляет теперь день ото дня, чтобы он перестал тащить ее за собой, — лучше на свободу — разгрызая тонкие кости. А у Паркера то самое чувство усиливается, когда он пальцами по маске проводит — в груди что-то жмется безудержно, пульс учащается, в горле пересыхает; хуева куча всего происходит на самом деле. Раньше такое было всего раз, когда ведьмочка одна осталась в близнецовом капкане. Кай старается не вспоминать часы своей неправильно-правильной человечности, потому что тогда было неприятно. Бон-бон в каждой маленькой мулатке проскакивала отголоском жизненно необходимой магии, по венам которая шла так, будто всегда там и существовала — мягко, обволакивающе-нежно. Психопату странно, когда внутри появляется что-то иное, непохожее на желание убивать, что-то согревающее, наверное. Кай в своей бессоннице невыносимую ведьму видит чаще, чем закрывает глаза; и это раздражает. — Меланхолия. Серьезно? — Беннет появляется, ведь Паркер ее ежеминутно зовет, за только ему одному известные ниточки дергая; девушка же крутит в ладони потертую бумажку с буквами-росчерками. — Я не понимаю, что со мной происходит. Все такое серое, унылое. Мне хочется посмотреть какой-нибудь слезливый фильм и зарыться в одеяла. — брюнет лежит на потрепанной койке, словно психологу объясняя свой шаткий внутренний мир, активно жестикулирует руками, — Что со мной происходит, Бон? Ведьма лишь улыбается хитро, на плечи свои куртку накидывая; там, в реальности, поздняя осень где-то в Португалии и абсолютное отсутствие Энзо. От его имени, даже произнесенного мысленно, до сих пор по коже ток; Беннет выбраться хочет побыстрее, от призраков прошлого убегая: — Ты начинаешь чувствовать, идиот. Это хорошо. — Кай следит, как ведьма отворачивается, вскидывая брови, и понимает, насколько она изменилась; они оба изменились вообще-то. — Почему ты возвращается, Бонстер? Чувствуешь вину? — Паркер будто холодной водой ее горячую спину обдает, опять словами-иглами впиваясь в напряженные мышцы. Девушка замирает моментально — асцендент сумку якорем тянет вниз; тело будто бы из желе, и гулко стучит в висках. Ведьмак же приближается вплотную, морозной свежестью женскую шею обдавая. Они изменились, да, но с Малакаем Паркером отчего-то появляется всегда та маленькая девочка, верящая в то, что добро победит зло — Бонни скрывает малышку ото всех, особенно от Кая. А он как-то собственнически обнимает Беннет, задержавшую дыхание от такой близости; кажется, будто еще секунда и у горла снова окажется тот самый нож, холод которого ведьма помнит до сих пор — шрамы красуются белесыми полосами на загорелой коже. Но вместо лезвия по яремной вене скользят пальцы, — длинные, черствые, студеные — накрывая свои же метки. — Почему же ты всегда возвращаешься, Бонни Беннет, а? Ведьма молчит, прекрасно понимая, что Паркер знает ответ, причем с самого начала. Связь, сотворенная собственноручно в тюремном мире, разрушить годами невозможно; она, тварь, только крепнет, запутываясь в волосах и снах, требует еретика постоянно, будя темными ночами. «Я хотел почувствовать твою руку на своей груди» — Я просто хотела почувствовать свою руку на твоей груди. Кай Паркер смеется хищно, целуя девушку-с-которой-разделил-бы-всю-планету, и, кажется, что лед внутривенно тает.