Show me your demons

У Кола желание иметь что-то — или кого-то — уже возведено в культ, неприкословный, неприкосаемый, по-маньячески дикий, в котором априори нет слова «нет» и «нельзя», потому что Кол получает все, чего только возжелает. Он ведь Древний, Первородный, особенный по чистоте грязной сгущенной крови; он — Майклсон, и каждый должен принадлежать ему; константой эта необходимость высечена на камнях павшей Атлантиды. Даже диковинная Бонни Беннет. Даже после того, как парочка ее друзей-героев вонзила в дегтярное сердце Майклсона дубовый кол. Для Кая же эта упертая ведьма необходима, как воздух после долгого погружения под лед, как глоток свежей воды для путника, потерявшегося на недели в засушливой пустыне. Кай думает, что Бонни — его первоклассное кроваво-алое адище; отдушина или искупление, или плата за все чертовы грехи. Ведь Паркер — Када и клетки мало — хочет ее до мешанины собственных кусков зубов в онемелом рту, что не способен Беннет позвать даже, имя произнести вслух — размажет по стенкам и подорвет инседио. Кай Паркер ведьму эту хочет безумно. Даже после грёбанного Ада. Он хочет ее по-прежнему сильно. Кол намерен заполучить девушку, хоть бейся головой об пол; сделать своей; заклеймить, как элитную куклу, для которых полки в фамильном доме Майклсонов специально натерты до скрипучего блеска. Просто вампир любит те игрушки, что изначально не должны принадлежать ему — сверкающие, живые, яркие; под номерами стоящие и смотрящие стеклянными глазами выигранных трофеев из дальнего угла. Парень же берет их по одной, когда ему совсем-совсем скучно, крутит, наслаждается запахом нежной кожи, перебирает пряди волос, улыбается собственному улову — там стоит любимая красавица-Ребекка, один из лучших джекпотов мальчика-лиса. Для Кола потому что это все игра, шахматная партия, кошки-мышки; кто первый загонит жертву в клетку; и пахнет опасностью и желанием, смесью перченного безумия с щепоткой животного страха — вот майклсонская истинная ипостась. Обыграть Бонни, чтобы она лишь сидела певчей птичкой в золотой клетке; была ничейно-колдовской, ручной. Но есть Кай, чья любовь иррациональная, необузданная, отличная ото всей пьянящей жажды убийств и смерти — лечебная что ли, исцеляющая. Поэтому брюнет практически замкнут на девчонке из рода Беннет, той, что однажды положила свою тонкоперстную ладонь на мальчишескую грудь, и смотрела долго-долго так, что чуть ли не впитала в светлое нутро свое всех заходящихся чумным хохотом паркеровских демонов — спят они теперь под женскими стальными ребрами, прекрасную ведьму видя в каждом сне. А Бонни — волшебная Бонни — греется в объятиях Энзо, что руки превратил ради нее в крепость, барьер, магическую преграду от назойливых паразитов. Девушка улыбается, целуя Сент-Джона, после идя с Майклсоном из прошлой жизни разговаривать, ведь по сути врагами-то лютыми они никогда не были; единственное, что брюнетка о нем помнит, это вжатые собственные лопатки тяжестью мужского тела в облупленно-голубые дверцы школьного ящика и дыхание, призрачно-далекое, потустороннее, играющее с золотой кисточкой на гранатовой выпускной шапочке — больше ничего. Кола же равнодушие и неподвластность его одурманивающим чарам раздражает настолько, что он те самые шкафчики разносит поздней ночью от ярости и желчи; крушит, бьет кулаками и кричит, словно настоящий ребенок, не получивший понравившегося солдатика. И ему обидно — будто склизкий черный спрут обвивает душу и жмет-жмет-жмет, до предела, до тотального расщепления оставшейся человечности. А Кай зажимает Бонни в первом попавшемся переулке, потому что сил терпеть уже нет — время летит, но чувство внизу живота нарастает необузданно-неизвестным комом, гложет и требует сиюминутно Беннет. Она отпирается скорее по привычке, упирается сжатыми ладонями в паркеровскую грудь — совсем как раньше, — поцелуй его накатывающий, кислород вышибающий горит кислотой, вечным каленым следом разъедая мягкий влажный дерн. Затем лишь пустота истязает рот, под языком разливается острая и злая нежность; у Кая глаза — синюшные впадины в океанском дне — горят сумасшествием влюбленности в идеал; ведьма ударить еретика хочет до чешащихся кулаков и зудящего шрама под грудью, но отчего-то лишь молчит и смотрит; стонет; ускользает. Кай Паркер любовь свою буквально запихивает насильно в женскую глотку, горькую на вкус, Бонни не глотает, давится, но тело её откликается, отдаётся ему на безотказный откуп, и убегает после, подавившись странным послевкусием губ мальчика-с-которым-кажется-есть-шанс, ведь сердце ухает и трепещет. Кол Майклсон в свою очередь собственную жажду обладать вымещает на белокурой младшей сестренке с дурманящим шелком молодого тела; она же всегда была непрочь посмеятся над глупыми мамиными правилами.