СССР больше нет.

Всем нам порой приходится принимать непопулярные решения. Каждой стране известен страшный выбор между плохим и очень плохим. Но тем не менее, кого-то за принятое решение осуждают, а кого-то робко хлопают по плечу со словами сочувствия: "Мы понимаем, как трудно тебе дался этот выбор. Держись, брат". В лицо Ивану никто ничего не сказал. Его даже выслушали, перебив лишь раз или два. Однако Иван чётко ощущал, что относится к первым. Он догадывался, что стоит двери конференц-зала захлопнуться за его спиной, там поднимется гвалт, и ему в очередной раз промоют все кости. Даже те, о существовании которых не знал и сам Творец. Было тяжело. Просто, банально, по-человечески. Ивана шатало от последствий использования газа, от выматывающих мук совести, от молчаливого всеобщего осуждения. Россия всеми силами пытался, но не мог отмахнуться от ощущения, что в зале во время пауз, которые он был вынужден брать, чтобы смочить быстро пересыхающее горло, в воздухе повисала фраза: "И поделом тебе". - Так тебе и надо, раз не умеешь адекватно использовать свою силу. - Хм, не похожи они на религиозных фанатиков. Просто ты сам их довёл до крайних мер. - Какие террористы, о чём ты? Это борцы за свободу. - А чего ты ещё хотел? Надо было их выслушать, предложить компромисс. Но ты же дикий, на цивилизованные переговоры никогда способен не был. - Мм, ну да, это ужасно, когда умирают люди. Но ты в этом сам виноват. У Брагинского гудело в голове и двоилось в глазах от общественного резонанса. Хотелось бросить всё, и уползти в глухую тайгу, чтоб никто. И никогда. Не нашёл. Но Брагинский всё понимал. Он не может себе этого позволить, пока ещё у него есть крохи суверенитета. Когда он только-только начал выползать из вязкого болота 90-х. У него теперь есть планы, у него куча работы. Неужели он малодушно сбежит и пустит всё на самотёк? Им только дай возможность... Едва отчитав доклад, он, не дожидаясь вопросов, просто ушёл. Тихо затворив за собой дверь в конференц-зал, Брагинский со вздохом прислонился к стене, совершенно обессилев. Если бы сейчас кому-нибудь взбрело в голову сотворить с ним что-то недоброе, Иван бы даже не трепыхнулся. Настолько разбитым он чувствовал себя. Но все были заняты другим. Иван с каменной маской на лице слушал. Он даже не пытался себя оправдать! Он что, считает, будто правильно поступил? Ему что, плевать на наше мнение? Да как он смеет! Что-то мне не по себе. Посмотрите на него, вдруг он вернётся и нас всех тут порешит? А помните, он трубу в Берлине выломал? А помните, ботинком по кафедре стучал, а потом Америке прямо в лицо швырнул? Такой фонарь оставил… Эй-эй! Я бы попросил!.. А помните Сталинград? А помните?.. Его хватило на пять минут. Не желая больше тут находиться, он отлепился от согретой собственным телом стены и побрёл прочь. Как и всегда - ничего нового. Город встретил его влажным шорохом шин и сырым снегом. Порыв ветра пронзил старенькую шинель и добрался до самых костей. Поёжившись, Брагинский окинул больным, почти затравленным, взглядом улицу, наметил маршрут. Очередной, более озлобленный, порыв ветра ударил внезапно и заставил Брагинского пошатнуться. Однако Иван лишь зарылся носом в шарф, обретая вид сиротливый и даже беззащитный, и двинулся по тротуару на восток, пренебрегая стихией. Ветер, будто опешив от такой кроткой наглости, вскоре стих, тучи прекратили извергать из своего нутра дождь вперемешку с градом и рассеялись. Сквозь рваные рукава сизых туч робко засияло солнце. - Не всё так плохо, Солнце, - шепнул Россия. И небесное светило в знак согласия озарило купола Москвы. Путин ждал его в своём кабинете. Он поднялся навстречу, стоило Ивану войти. - Ну как? – помявшись, спросил он, выйдя из-за стола. Россия был необыкновенно хмур, как грозовая туча. Оробеешь тут. - Обидели, - кратко сказал Иван и плюхнулся на уже знакомый диван. – Сказали, так тебе и надо, извергу. Президент не удержался и фыркнул. - Чего смеёшься? – буркнул Россия, ковыряясь в подлокотнике. Чёрный лабрадор поднялся с пола, подошёл к Ивану и, вздохнув по-человечески, положил тяжёлую морду тому на бедро. Иван с благодарностью переключил своё внимание на пса. Хотелось немного доброты. - Это ещё что, - вздохнул президент. - Дальше – хуже. - Откуда знаешь? – Иван перевёл взгляд на напряжённое лицо Путина. - Законы жанра, - развёл руками тот. – Чем сильнее становишься, тем труднее жизненные вызовы. Иван невесело хмыкнул. Пёс откровенно балдел под его ласковыми руками и шкрябал задней лапой по паркету от удовольствия. - А ещё ты оборзел, по их мнению, - в глазах Путина засветилась гордость. – Мне Джордж* по секрету сказал, что на Альфреде лица не было, когда он с вашего собрания вернулся. - В самом деле? - фыркнул Иван и почувствовал, что губы сами разъезжаются в довольной улыбке. – Я не специально. Путин с понимающей улыбкой кивнул. Наступил ноябрь, началась его вторая декада, а мировая общественность утихать не хотела. Эту тему мусолили со смаком, каким-то извращённым и болезненным. Брагинский ощущал себя приговорённым к расстрелу: его будто приставили к стене, нацелили взведённые ружья, но глаза не завязали. У Президента начинали ходить желваки на лице, стоило кому-либо опять упомянуть тему Чечни. Адлана не нашли при штурме. Будто испарился. А значит, ничего ещё не кончилось. Все в России были на взводе. И выматывающее напряжение выплеснулось, стоило только надавить посильнее. И через человека, от которого подобного никто никак не ожидал. По крайней мере, не сейчас. К пресс-конференции в Брюсселе готовились в режиме аврала. Нужно было собрать в одном зале не только глав государств, но и воплощения самих этих государств. Почему так решили на этот раз, никто объяснить не мог. Но в присутствии людей воплощения вели себя более-менее: таких выходок, как сиеста или драка с прилюдными оскорблениями во время заседания, никто себе не позволял. Заражались серьёзностью людей? Кто знает. Жаль, что такие заседания организовать намного сложнее, и поэтому они проводятся намного реже, чем хотелось. Если честно, Иван волновался. За его бытность Российской Федерацией подобное устраивалось в первый раз. И стоит вспомнить, что за всю долгую и насыщенную историю России, как правило, лидеры в его присутствии нет-нет и выдавали такое крепкое словцо, что становилось смешно и стыдно одновременно. Что на них влияло? Ощущение мощи Брагинского за плечами, которая кружила голову, навязывая чувство вседозволенности? Кто знает… Иван всё же питал робкую надежду, что в этот раз всё обойдётся. Ну, или не будет иметь неудобных и стыдных последствий. Почти все собрались, уселись на свои места. Кто-то проговаривал себе под нос аспекты, которые нужно уточнить, кто-то молча ожидал начала конференции, кто-то вёл ни к чему не обязывающие беседы с соседом. Регистрация гостей уже давно завершилась, и все ждали начала. Стоя за спиной Президента, Иван некстати вспомнил, как в одно очередное мутное, на грани понимания происходящего, утро включил телевизор, а там передавали во всех красках, как Борис Николаевич дирижировал оркестром. Вернее пытался. Как безбожно пьян был глава государства!.. Стыдно. Тогда просто хотелось исчезнуть с карт. Иван удержал себя от передёргивания плечами. Признак слабости. Пора оставить всё это в прошлом. Да только не всегда получалось. В ответственные моменты оно застилало внутренний взор, оттесняя настоящее в сторону, отчего Россия делал очередные ошибки. Вот, например, сейчас им не удалось отстоять свободный въезд в Калининград. Литва взбрыкнул, а вместе с ним и весь ЕС. Теперь придётся россиянам использовать загранпаспорта, чтобы попасть из России в Россию. Иван расстроился. А Владимир успокаивал его и говорил, что не ошибается только тот, кто ничего не делает, хотя сам был угрюм и неразговорчив. - Дамы и господа! – председатель привлёк всеобщее внимание звучным голосом. Колонки послушно транслировали его голос до самых дальних рядов. Переводчики тут же забормотали в маленькие микрофоны. Их слова по крохотным проводкам, через наушники, доходили до адресата. Поэтому тут все понимали всех. Пока что. – Итоговая пресс-конференция саммита "Европейский Союз - Россия" от 11 ноября 2002 года объявляется открытой. Иван набрал в лёгкие побольше воздуха и бесшумно выдохнул. Взмокли ладони. Но пока всё шло хорошо. Журналисты разных стран задавали вопросы. Те, кому они адресовались, отвечали. Юлили, уходили от прямых ответов, но что ж поделать. Политика. Тут прямолинейность приравнивается к безответственности и глупости. Имеющие уши – да услышат. Имеющие мозг – прочтут между строк. Владимир ответил на вопрос вежливо и миролюбиво. Пока всё шло хорошо. Иван позволил себе расслабиться. В конце концов, Путин служил в КГБ, поэтому сумеет себя проконтролировать, даже выступая транзитом мнения и чувств России. Во время таких совместных конференций дела обстояли именно так. Часто прорывались наружу истинные мысли стран. Именно поэтому на встречах самих воплощений, без людей, многое не решалось. Заседания, совещания, саммиты частенько срывались и заканчивались ничем именно по такой причине – обязательно находился кто-то, кто не хотел раскрываться и говорить о том, что его действительно волнует. Поэтому зачастую основную работу по совместному существованию на этой крохотной планетке спихивали на людей. Те беспристрастно, насколько это возможно, согласно установленным правилам решают их проблемы. И ничья потаённая обида не всплывает на поверхность. Ну кроме тех, о которых давно уже все знают. Англия и Франция дерутся скорее ради удовольствия, Англия укоряет Америку скорее по привычке… Ну и так далее. Каждый придерживается образа, который сформировался за много сотен лет, и старается за его рамки не выходить. Потому что если о твоих истинных эмоциях прознали сегодня – будь готов к тому, что твои реформы, законопроекты и намерения просчитали на десятки лет вперёд. А в большой политике это чревато. У Ивана пока получается плохо скрывать эмоции. Всем сразу понятно, расстроен он или сердит. И всем понятно, что он не сможет ответить и парировать какой-либо удар, неважно в какой сфере: экономической, политической или информационной. Лишь продолжит продавать свои природные богатства и учёные умы. Он слишком вымотан и слаб, чтобы с кем-то серьёзно спорить. Владимир сказал, что извиняться не будем. Что ж, тогда и вести себя надо соответственно. Иван приосанился, прямым взглядом посмотрел в зал и почувствовал, как Америка с подозрением покосился на него. Иван сделал вид, что не замечает сверлящего взгляда. И пошло-поехало. Вопросы градом посыпались на Россию в лице его президента. Франциск встрепенулся. Он всегда считал, что является самым непринуждённым и раскованным как в плане внешней политики, так и внутренней. «Свобода! Равенство! Братство!» - Трепетно любимый, кровью омытый, девиз Франции. Он считывал малейшие движения тела, микромимику уже на уровне инстинктов. И он тут же понял, что Иван настроился на откровенный разговор. Путин, этот небольшой скромный человек, отвечал довольно резво. Ответы становились всё резче и откровеннее. А значит, пора задавать вопросы, ради которых, собственно, все сегодня и собрались. Почувствовав импульс, поднялся французский журналист. - Российское правительство объясняет использование осколочных бомб против населения Чечни тем, что противостоит терроризму, - медленно, будто умственно отсталому ребёнку, по-английски выговаривал он. - Не думаете ли вы, что стремясь ликвидировать терроризм в Чечне, вы ликвидируете мирное население Чечни? Иван с самого начала конференции догадался, куда дует ветер, но этот вопрос всё равно ударил под дых. Память фантомной болью прострелила бок. Россия вздрогнул. Не от Франции он ожидал этот вопрос. Ох, не от Франции… Перед внутренним взором пронеслись ужас и отчаяние Первой Чеченской, гнев и ярость Второй. У Брагинского вызрел ответ, но такого нельзя было говорить. Лучше промолчать, уйти от ответа. Так будет правильно. Но что они понимают? Разве они не видят, как это больно? Почему жалели Джонса, но не жалеют его? Получается, Россию можно резать и бомбить? - Если вы хотите совсем уж стать исламским радикалом и готовы сделать себе обрезание, то я приглашаю Вас в Москву, – словно сквозь слой ваты услышал он озлобленный голос Путина. Он резал словами, как ножом. - У нас многоконфессиональная страна, - меж тем продолжал президент. - У нас есть специалисты и по этому вопросу. Я порекомендую им сделать операцию таким образом, - его взгляд сверкнул угрожающе. - Чтобы у вас больше ничего не выросло. Россия не верил своим ушам. Путин рисковал репутацией осознанно. И эффект не заставил себя ждать. Тишина обрушилась на зал. Переводчики растерялись. Тишина в наушниках присутствующих превысила все допустимые регламенты. Воплощения воззрились на Ивана с открытым ртом. Никто не знал, что говорить и что делать. Все разом лишились дара речи. Зато Россия почувствовал необъяснимую лёгкость. - И добавить нечего, - со смешком, что подхватило неожиданное эхо, развёл руками Россия. - Каков нахал, - процедил Англия, скрещивая руки на груди, будто стремясь защитить себя. Удивительно, но в этот раз этот жест получился у него недостаточно высокомерным. - Что он сказал? – прошипел кто-то из людей Джонса. Сам Америка прекрасно всё понял. Как и Франция, который стоял и хватал ртом воздух, будто ему плеснули в лицо бокал его расчудесного вина, единственную бутылку которого он многие столетия хранил для особого случая. Брагинский снисходительно улыбнулся, глядя ему прямо в суженные зрачки. «Откровенности захотел? Получай». Франция сглотнул и присел. Бедные переводчики. Иван им по-человечески сочувствовал. Но ему было откровенно плевать, что подумают пресса и власть имущие, на ушах которых уютно сидели наушники с мягкими подушечками. - Если вы хотите стать исламским радикалом, приезжайте в Москву, – обливаясь потом, залопотали толмачи в свои микрофончики. - Мы мультиконфессиональное и многонациональное государство. Пожалуйста, приезжайте, в Москве терпимо относятся ко всему и ко всем. - Я сделаю вид, что поверил, - кисло пробормотал Джонс. – На первых порах. Иван равнодушно пожал плечами. Пусть делает, что хочет. Предполагалось, что ему надо испытывать стыд и быть благодарным Америке за эту «услугу»... Но он осознал, что у этого небольшого человечка с ледяным взглядом действительно есть, чему поучиться. Пока зал приходил в себя от шока, Путин был воплощением невозмутимости. Не тварь дрожащая, а право имеет. Упрёки и возмущения разбивались об эту невидимую стену. Так-то нельзя такие вещи говорить и тем более одобрять, но Брагинский наконец-то чувствовал себя в безопасности. - Если мы не будем бороться с бандитами, мы получим не только Москву, Нью-Йорк и Вашингтон, - после двух минут молчания продолжил Путин. Зал снова навострил уши. - Но и опасность в любой другой стране мира. Больше на конференции темы Чечни никто не касался. Каждая страна думала о чём-то своём. Взрыв прогремел, когда Иван запасался продуктами для праздничного стола на Новый Год. Бок опять прострелило, а сквозь сукно добротного пальто проступило алое пятно. Грозный. (1) - Да закончится ли это уже когда-нибудь, Господи? – прошептал он, устремив невидящий взгляд к потолку. Вокруг широкоплечего мужчины в пальто, что скрючившись от боли, зажимал рану на боку, забегали, засуетились люди. Мандарины, что совсем недавно уютно расположились в собственноручно плетёной авоське, рассыпались по полу. Многие ароматные плоды в суматохе уже были раздавлены каблуками зимних сапог и ботинок. Кто-то вызывал скорую, невзирая на тихие протесты Ивана. ____________________________________ * Джордж Буш-младший (1) Взрывы в Грозном. 27 декабря 2002. Два начинённых взрывчаткой грузовика, прибывших с территории Ингушетии, врезались в комплекс Дома правительства Чечни в Грозном и взорвались. Взрыв был эквивалентен 200 кг тротила. Погиб 71 человек, ещё 270 получили ранения. Четырёхэтажное правительственное здание было полностью уничтожено, наиболее сильному разрушению подверглось крыло, в котором размещались минфин и минэкономики Чечни. Материальный ущерб, нанесённый взрывом, по словам сотрудников чеченской администрации, составил более 300 млн руб.