СССР больше нет.

Злой ветер яростно швырнул пригоршню колючего сухого снега прямо в лицо. Море ещё не замёрзло, и его сизые воды, мерно вздымаясь, глухо рокотали. Сколько прошло времени с тех пор, как он пришёл на этот скалистый берег, Иван сказать не мог. Он глядел вдаль и был недвижим. Только полы пальто и шарф бились на ветру, будто им было невыносимо находиться здесь – в царстве злого ветра и одиночества - и они стремились улететь из этого места как можно дальше. - Простите меня, сыновья мои… - шептал Россия, но его никто не слышал. Да он и сам себя не слышал, не чувствовал своего тела, не ощущал поистине собачьего холода, зверем вгрызающегося в его плоть. Он видел только море и лица тех, кто погиб ни за что. - Когда я тебя впервые встретил, ты не был таким плаксой, - вдруг раздалось у самого уха. Иван моргнул, будто возвращаясь с тёмных морских глубин, и медленно оглянулся. Едва заметная приветственная улыбка скользнула по его губам и тут же пропала. - Никогда не любил нытиков. – не дождавшись ответа, продолжил Генерал Мороз, не отводя ледяных глаз с горизонта. Его громоздкая фигура зависла рядом с Брагинским, от чего тот выглядел и чувствовал себя несмышленым мальчишкой. Впрочем, относительно древней стихии он таковым и являлся. - Что ты хочешь этим сказать, дед? – с трудом просипел Иван. Губы не слушались, голос на пробирающем до самых костей холоде давно пропал. - Прекращай себя жалеть. Ты ведёшь себя, как тряпка! – рявкнул Мороз, от чего Брагинского чуть не сбил с ног особенно сильный порыв ветра. – Ты даже под Ордой так не ныл, как сейчас. Подлодка у него утонула… - Ты не понимаешь!!! – вдруг взревел Иван, отшатнувшись от Ледяного духа. Лицо его исказилось от боли и отчаяния, что он накопил в себе. Такого Брагинского, несдержанного на чувства и эмоции, мог видеть только Генерал. Только от него у России не было тайн. – Ты думаешь, теперь всё так же просто? Получил по шапке – дал сдачи, так? - Вовсе нет. – невозмутимо произнёс Мороз. - Не надо держать меня за дремучего слабоумного старика. Я в курсе всех ваших смешных делишек. И я говорю тебе: хватит ныть! Иван рассмеялся, горько, с надрывом. Хватит ныть? Как всё просто. Иван смеялся громко, заливисто, и не мог остановиться. Иван смеялся страшно. Казалось, он всё-таки сошёл с ума. Внезапно Брагинский обнаружил себя валяющимся на скалах, а в щеку будто впились тысячи ледяных иголок. - Всё? Успокоился? – потирая пятёрню, спросил суровый ледяной дед, глядя на него жуткими глазами из-под всклокоченных бровей. Иван медленно кивнул. Он с трудом собрал себя с острых камней и поднялся на неверные ноги. Истерика забрала много сил. А оплеуха Генерала отрезвила. Дед сгрёб пальто Брагинского и за грудки притянул поближе к себе. По сукну пополз иней. Иван вдруг со всей силой ощутил, насколько ЗАМЁРЗ. - Теперь бегом домой пить горячий чай. С вареньем малиновым. Иначе сляжешь, сам понимаешь, – невозмутимо продолжал Мороз. Иван снова кивнул, но уже более осознанно, его начинало колотить крупной дрожью. – Потом утираешь сопли, берёшься за голову и решаешь свои проблемы, понял меня? - Д-д-д-да! – затряс головой Иван, который не мог думать почти не о чём, кроме того, КАК ему сейчас ХОЛОДНО. - Вот и славно! – жутковато улыбнулся Генерал и отпустил звонко стучащего зубами подопечного. Россия от неожиданности чуть снова не упал, но удержался. Волчком крутанулся вокруг своей оси и исчез, напоследок сердито сверкнув глазами. Генерал усмехнулся в усы. Всем иногда необходима встряска, а к Ивану он знал подход. Воплощение древней стихии одобрительно кивнул, заглянув в окно, находящееся в тысячах километрах от места их недавней встречи. Стекло тут же покрылось зимними узорами. Он слышал, как бойко на него матерится красный с мороза Ванька, исполняя танец туземцев около плиты, на которой вот-вот должен вскипятиться большой носатый чайник. Баночка варенья уже дожидалась своего часа на столе. Усмехнувшись особенно причудливому обороту в непечатной речи России, Генерал со спокойной душой направился в Сибирь, где у него было ещё достаточно дел. Теперь душа за Ваньку, давно ставшего ему названым внуком, не болела. Он справится. После трёх кружек чая, залитого крутым кипятком, Ивана потянуло в сон. Было очень тепло, шерстяные носки и старое одеяло на верблюжьей шерсти, подаренное когда-то Египтом*, знали своё дело так же хорошо, как и чай с малиновым вареньем. Брагинский сонно поплёлся в спальню, преодолевая желание улечься прямо на полу. Добравшись до кровати, он вполз под толстое ватное одеяло. Оно было холодное, что Брагинского ни капли не обеспокоило – он заснул сразу же, как только зарылся лицом в подушку. Иван проснулся от чувства нехватки воздуха. Оставшись недвижимым, перестав вздрагивать от беззвучных рыданий, просто открыв глаза. Поднял руку к лицу, чтобы стереть остатки очередного тоскливого сна и с вялым удивлением обнаружил солёную влагу. "Прав Генерал. Я в последнее время как тряпка…" - с досадой подумал он, перевернулся на спину и уставился в потолок, чью плоскость разрезали полосы оранжевого света от уличного фонаря. Вздохнул. "Я просто жалок..." Вот уже неполных полгода он каждый раз погружался в мутные воды кошмаров, где он переживал самые чёрные страницы своей истории, но выходил не победителем, а посредственным, ничем невыдающимся пареньком, которому просто везло. И что все так называемые его победы оказывались не более, чем удачным стечением обстоятельств. Что в его победах нет никакой заслуги. Что ему просто позволяли выигрывать. И он просыпался в разбитом состоянии и стойким чувством ненависти и презрения к себе. Сон его стал беспокойным, прерывистым. По нескольку раз за ночь он просыпался, утирал холодный липкий пот со лба и засыпал снова. Да так быстро, будто проваливался сквозь матрас в бездну искаженной памяти. В этих снах для него попиралось все самое святое. И когда он, вдруг оказываясь маленьким мальчонкой, слабыми пухлыми ручками цепляющимся за тяжёлый ошейник на своей тонкой цыплячьей шейке, смотрел в хищные глаза Золотой Орды, с ужасом не находил в себе неистовой жажды свободы, которая была с ним всегда на протяжении всех столетий, а одно только смирение и покорность. И он снова, вздрогнув, просыпался, чтобы в который раз нырнуть с головой в мутные, как воды болота, больные видения. Отходил Брагинский от таких ночей лишь после обеда. А до него бродил по своему дому неприкаянной тенью или решал насущные проблемы с заметно озадаченным выражением лица. "Что за фигня?" - очень явно проступало на его светлом челе, а сам он в это время на чистом автопилоте вдумчиво гладил себе рубашку. Что за фортели выкидывает его подсознание? С этим нужно разобраться в ближайшее время, так как...чревато. Поэтому с завидным упорством Брагинский каждую ночь сражался с вкрадчивыми лживыми снами, и половину следующего дня сомневался в самом себе, ощущая, как народ с каждым днем все больше стыдится своей нации. Чревато? О, еще как. С момента гибели подлодки прошло уже несколько месяцев, однако Ивану казалось, будто это произошло буквально вчера. Возможно, виной тому навязчивые сны, которые выматывали его, но... С Россией случались трагедии и пострашнее и помасштабнее. При этом нытья он себе не позволял. Помнится, ему даже случалось умываться в собственной крови, проходить через унижения, пытки и даже стрелять в самого себя на поражение... Поэтому потеря лучшей своей подлодки, если размышлять объективнее, хоть и ужасна по своей сути, но меркнет по сравнению с той же Чечней. А бедняга-Югославия? Так что стыдно ныть, Брагинский. Прекращай это дело и возьми себя в руки. Иван вот уже некоторое время лежал неподвижно с закрытыми глазами, неторопливо размышляя. Что же с ним твориться? Что-то не так... Неясное ощущение вмешательства извне... Брагинский распахнул глаза. Вот оно! Откуда-то тонкой змейкой вился мягкий шепот. Тихий-тихий. На пределе слышимости. Иван напряг слух. Да, точно. Оно и есть. Всему вина. Причина того, что Брагинский напрочь потерял чувство собственного достоинства и веру в себя. Я - ничтожество. Я - ущербная нация. СССР – позорная страница моей истории. Я бы не выиграл ни одной войны без помощи более сильных и мудрых западных стран и удачно сложившихся обстоятельств. Я – ничтожество. Я – россиянин. Неторопливые убаюкивающие речи были необычайно убедительными. И даже бодрствуя, не каждый смог бы скинуть наваждение и не проникнуться чувством отвращения к себе. По мере прослушивания Иван цепенел от шока и ярости. Его постепенно с любопытным равнодушием убивали. Эти речи для нации подобны медленному, но неотвратимо действующему яду. Кто же осмелился на такое? Разве Россия не идёт на уступки, вредящие ему самому, вот уже ощутимый отрезок времени? Разве Брагинский переходил кому-либо дорогу за это время? Нет. Унизительные консенсусы и гнусные договоры вот уже более десятилетия следуют один за другим. Неужели им этого мало? Он же как шёлковый! Зачем пытаться убить его сейчас? Он резко сел. Шёпот смолк. Губы Брагинского сами разъехались в недоброй улыбке, глаза сверкнули, безошибочно определив камеру на рамке с фотографией стран Союза, стоящей на комоде и на которую Иван с некоторых пор почему-то избегал смотреть. "Ах вот ты как? Хитро, Джонс!" Почему сразу Америка? А пёс его знает… Он достаточно молод для такой жестокости. Но проверка не помешает.

***

На мировом совещании Альфред чуть не поседел. Брагинский на перерыве достал небольшую книжку в мягком переплете. На вопрос заинтересованно склонившегося Франции, он повернул обложку так, чтобы тому было видно название. Бонфуа вскинул ухоженные брови и бросил быстрый взгляд на Америку. Альфред вытянул шею и даже чуть отклонился на стуле. "Прекрасный Новый Мир"**? Альфреда бросило в пот от осознания того, что его раскрыли, буквально прошило насквозь. Ведь именно из этой книжки он подцепил идею нашёптывать нужное во время сна. Человек намного более внушаем, когда спит. Помнится, Альфред подумал, что это может сработать и с целой страной. И действительно, Брагинский с каждым месяцем всё больше походил на свою собственную тень: посеревшее лицо, потускневшие глаза, ссутуленная спина, поникшие плечи. Вечный улыбчивый мальчик-одуванчик под два метра ростом постепенно исчезал. На его место приходил смертельно уставший человек с изломанной судьбой. Если улыбка и посещала его лицо, то только на несколько мгновений, надтреснутая, бледная. Даже непосредственно после развала СССР Брагинский выглядел лучше: потрёпанный, с рассеянным взглядом, он по привычке улыбался кончиками губ и явно верил в светлое будущее, пусть уже и не связанное с некогда обожаемым социализмом. Америке даже с какой-то стороны было жаль, что вышло всё именно так, но…каждый в этом мире выживает, как умеет. Однако сегодня что-то поменялось. Иван всё ещё был бледен и вял, но в его серые глаза начал просачиваться знаменитый лиловый оттенок и загадочный блеск. Накренившийся стул опасно пошатнулся. Брагинский вскинул голову и уставился прямо на горе-шпиона. При этом мягкая улыбка вечного ребёнка и черти в глазах были идеальны как никогда. "Я все знаю, Джо-онс..." Альфреду показалось, что Иван мурлыкнул эту фразу ему прямо в ухо, хотя сидел на порядочном расстоянии, не размыкая губ. Однако Америку не обманули мягкие интонации – Россия в ярости. Стул с оглушительным грохотом рухнул вместе с седоком. «Всё с тобой ясно…» - с горечью подумал Иван, глядя, как копошится среди обломков пострадавшей мебели самопровозглашённый герой планеты. _________________ * Мы когда-то были дружны с Египтом: "Советский Союз стал первой европейской страной, которая послала своих военнослужащих в африканскую страну не для её колонизации и хозяйничанья в ней, как это до последнего времени делали все европейские государства, а для того, чтобы помочь этой стране бороться против империализма и колониализма." Мухаммед X. Хейкал (известный египетский журналист и политический деятель) ** антиутопический, сатирический роман английского писателя Олдоса Хаксли (1932)