Исход

Лурия стояла, опершись на изящные перила прогулочного пандуса, огибавшего строения тёмных, издали похожие на скалы, но вблизи величественные и по-своему прекрасные. Зеленоватые энергетические линии мерцали, проходя через перекрытия, высвечивая надписи на чеаменду, более похожие на своеобразные рисунки. То, что на самом деле являлось буквами, складывалось в структурированные изображения, рассказывая историю каждой чертой. — Ваш мир — это не только камни и песок, как мне казалось тогда, — её голос звучал почти восхищённо. Здесь, в самом сердце Камены, судящая почти не чувствовала энергетического голода — центральные пилоны были достаточно яркими, и слабость и печаль, давившие её с момента исхода с Айюра, почти отступили. Снизу доносились певучие звуки от вделанных в мощеную площадь высоких минеральных стержней, отзывавшихся на энергетические вибрации. Архитектура тёмных выглядела непривычно — но несомненно была по-своему красива. И, что успокаивало её больше, у неё всё же остались общие черты с тем, что она привыкла видеть на Айюре. — Понимаю. Вас учили, что мы, должно быть, нецивилизованные дикари. Что ж, для некоторых это почти правда, — Улутар любовался её лицом — лиловые глаза и серебристо-белая чешуя, чуть отдающая желтизной на выступающих надбровных дугах. Тогда, когда он ещё будучи неотсечённым ребёнком случайно смог услышать её через Кхалу, он не был способен даже представить, как она выглядела. Сейчас она стояла рядом, из плоти и крови, сияющая незамутнённым светом Кхалы судящая из Шелак. — Тогда, когда я смотрела твоими глазами, чувствовала твоею кожей, вокруг определённо были лишь камни и песок. А ты... смог увидеть Айюр во мне? — Нет. Я чувствовал только тебя и... всю эту Кхалу, — Улутар тряхнул головой, отбрасывая воспоминание, не так давно ещё бывшее невыносимо болезненным. Лурия была связана с мигом его отсечения, в который — он знал — часть его души навсегда осталась с ней. И сейчас судьба вернула её ему, так или иначе. Лурия была не единственной из кхалаев, которые сейчас прогуливались по улицам городов падших. Тёмных — теперь следовало приучиться называть их так даже в мыслях, пусть они и не были способны услышать их без дозволения. Многим было любопытно, и они, кто в открытую, а кто украдкой, просили гостеприимных хозяев показать им свой дом. Но большинство — подавляющее большинство — осталось в Новом Антиохе, принципиально не желая покидать его границы, словно его стены были безопасным стазисом, в котором можно было заморозить самих себя и забыть о том, что с ними произошло. В Кхале всё чаще раздавался ропот. У Перворожденных было много колоний, и даже самые унылые и холодные из них казались более пригодными для жизни, чем пульсирующий тёмной энергией Шакурас. К тому же здесь были зерги, и, несмотря на ежедневные усилия Вершителя, их количество почти не уменьшалось. Большинство беженцев хотели верить, что их пребывание на этой планете — лишь временное недоразумение. Меньшинство понимало, что это не так, и счёт самоубийств перешёл черту в пятьдесят. Но всё это было лишь затишьем. Многим тёмным тоже не нравилось столь тесное соседство, и навязанное гостеприимство они воспринимали как обузу. Неспособные в открытую заявить свой протест матриарху, они находили мелкие проблемы и раздували их до космических размеров. Среди мелких жалоб, потоком направлявшихся в Телематрос, были даже претензии к тому, что здания кхалаев не вписываются в архитектуру и портят пейзаж Шакураса, а энергия их пилонов вызывает помехи в работе привычных энергетических линий. Пусть смехотворные, они всё же вызвали ответные меры. Рашагал запретила храмовникам выходить за пределы Нового Антиоха, аргументировав это тем, что мирные жители не чувствовали себя в безопасности рядом с бывшими угнетателями. Скоро она спешно прибавила к числу угнетателей и касту судей, жалоб на которых было гораздо больше — просто за то, кем они являлись — сочтя это справедливым возмездием. Алдарис оказался среди тех немногих, которым позволялось теперь заходить в города тёмных, и не был этому рад. Однако его возражения и аргументы Рашагал не воспринимала. Она вообще отказывалась общаться с ним напрямую с того дня, как лидер кхалаев в гневе покинул цитадель. — Я забочусь о своём народе. Вы здесь гости, — был её единственный ответ, переданный через третье лицо посредством голокоммуникатора. Кхала была наэлектризована напряжением. Убежище начинало всё больше походить на тюрьму. Новый Антиох разрастался по мере того, как им удавалось добыть ресурсов на материализацию новых построек, но ни у кого пока не было и в мыслях по-настоящему соорудить что-то своими руками. Словно безликие дома, выросшие посреди синих песков и готовые в любой момент телепортироваться обратно в резерв материнского корабля, были запасным выходом из этого ада. — Мы должны были умереть вместе с Айюром, — повторял энси Мариджар словно мантру, безвылазно медитируя на борту «Шириар», прибывшей с флотом Вершителя, и его слова отзывались в рядах остальных робким эхом, с каждым днём затрагивавшим всё больше умов. Амилер всё ещё предпочитала подобно статуе сидеть внутри паланкина, словно выход из него означал окончательное падение иллюзии движения вперёд, имевшего целью призрачное спасение. Вся спасённая с Айюра поклажа лежала рядом с ней нетронутой. Альгинерия иногда заглядывала внутрь, чтобы проведать её, и один раз застала молодую судящую за тем, что та, сидя на месте, ритмично качалась вперёд и назад, отчаянно пытаясь вернуть беззвучно кричащий разум в мнимый покой. Сама прокуратор была не в лучшем состоянии и уже несколько раз ловила себя на том, что малодушно поглаживает висящий на поясе среди других украшений нож. Количество самоубийств перемахнуло за сотню. Ещё двенадцать замёрзли насмерть, слишком глубоко зайдя в пустыню. Трое погибли под внезапным обвалом. Один был убит. Напряжение разразилось каскадом гнева, который прошёл через сердце каждого, связанного великим единством. Алдарису потребовалось много сил, чтобы придержать волну всеобщего возмущения, и ему же пришлось взяться за расследование. Нелепый несчастный случай. Фазовый кузнец из местных во время перенастройки периметра фотонных орудий некорректно установил параметры свой/чужой, и пушка открыла огонь по праздно бродившему художнику кхалаи, разглядывавшему пейзажи антимира, чтобы потом увековечить на голографическом панно. Расслабленный и лишённый щитов, он умер на месте. Кузнец, виновный в ошибке, не испытывал раскаяния, лишь бормотал что-то о том, что нечего было околачиваться близ неисправного орудия. Оператор ближайшего нексуса, ответственный за технику, отказался комментировать просчёт подчинённого. И пусть налицо была трагическая случайность, напряжение между тёмными и их вынужденными гостями возросло. — Мы должны были умереть вместе с Айюром, — роптали выжившие почти единодушно. — Нужно дождаться возвращения Зератула. Я верю, он прояснит происходящее хоть как-то и повлияет на матриарха, — Алдарис пытался успокоить ропот, но почти не верил собственным словам. Следующее убийство уже не было случайным. Прокуратор Терелик из Венатир, получивший разрешение посетить одно из святилищ Телематроса и изучить древние тексты падших братьев, столкнулся на выходе с компанией молодых тёмных, среагировавших на его расшитые одежды как на приглашение. На глазах у множества равнодушных прохожих, он был окружён и атакован сначала насмешками, а потом уже и клинками, после того как посмел что-то им возразить. Свидетелями его медленной смерти были все, кто чувствовали его в этот миг в Кхале. Чувствовали и ничего не могли сделать, так как были слишком далеко. Алдарис попытался спасти его с помощью арбитра, но успел телепортировать обратно в Новый Антиох лишь изрубленное тело. Ропот превратился крик. Напряжённый покой сменился застывшим ужасом. — Зератул обещал защитить нас. Где он? Где же он? — Альгинерия отбросила кристаллы с данными и выхватила с пояса нож, и лишь объятия младшего брата удержали её. — Сестра, прошу тебя, успокойся! Я расскажу Рашагал. Они будут наказаны! — Алдарис, неужели ты пытаешься лгать мне? Мы всё ещё едины, помнишь? — Нет, я... — эмиссар заставил себя отогнать сомнения, хотя от его веры в возможность безопасного соседства с падшими почти ничего не осталось. — Я сейчас же пойду к ней и заставлю ответить! Он был верен своему слову. Переместившись прямо в Телематрос, он впервые спустя почти целую луну направился в храм, в котором обыкновенно пребывала Матриарх. Охранявшие её храмовники удивлялись, но не препятствовали, когда он шёл по широким коридорам, отделанным неизвестным бледно-лиловым минералом, вынуждавшим его полностью прервать контакт с Кхалой. Впервые в жизни ему стало по-настоящему страшно. Даже несчастный Терелик, умирая, вошёл в общую память, растворившись в Кхале. У смерти здесь был лишь один выход — непроглядная холодная Пустота. Алдарис тронул себя за плечо, словно желая убедиться в том, что всё ещё существует. «Я не имею права бояться», — подумал эмиссар, впервые в жизни точно зная, что его мысли не услышит кто-то ещё. Матриарх встретила его гневом и недоумением. — Какое право ты имел явиться сюда? — её голос, прежде казавшийся ему мягким и спокойным, теперь звучал агрессивно. — Был убит один из моих людей, — сообщил он как можно хладнокровнее. — Это было ничем не спровоцированное нападение со стороны... — Меня не волнуют твои люди, судья. Вы должны кланяться нам уже за то, что мы терпим ваше присутствие на нашей земле! Каждый из вас заслуживает смерти за то, что вы... Но он уже не слышал её. Слова Рашагал вдруг совершенно потеряли для Алдариса значение, в то время как он отчётливо и ясно чувствовал на месте слабой ауры стареющего Матриарха пульсацию воли Королевы Клинков. Когда он видел её в последний раз, это инородное присутствие было почти незаметно на фоне его обладательницы. Но сейчас, в храме, изолированном от любого пси-влияния, это было болезненно очевидно. И никто, кроме него, здесь не был способен это заметить, не смея заглянуть глубоко в разум той, что провозглашала право каждого из своих детей на неприкосновенность их мыслей. — Мои извинения, матриарх, — он заставил себя поклониться, затем стремительно пошёл прочь, не дожидаясь ответа, надеясь, что она не раскроет его неискренность и не прикажет бродящим по храму теням растерзать его. Едва выйдя за порог храма, Алдарис немедленно перенёсся в обманчиво безопасные стены Нового Антиоха. Встревоженная аура прокуратора мгновенно окутала его, тогда как сама Альгинерия стояла прямо перед ним, выжидающе глядя в глаза. Вместе с ней ожидала вся Кхала. Алдарис упал на колени и уткнулся лицом в холодный пол. Его тело дрожало от напряжения, а пальцы рефлекторно сжимали ткань туники, чуть не разрывая её когтями. На поверхности его сознания каждый миг встречи с Рашагал всплывал яркими, болезненными красками, подтверждая худшие опасения и перечёркивая единство, которое обманчиво пророчил Сумрак, павший на Перворожденных. — Мы должны были умереть вместе с Айюром...