И мечты, конечно, сбываются. Если этого очень захочется.
Хибари зевнул. Лежать на крыше средней школы Намимори уже была даже не привычка, а жизненная необходимость. Да и избавляться от нее не хотелось. Солнце щедро сыпало горячими лучами. Нежиться под золотым светилом, то проваливаясь в сладкую дрему, то снова ощущая медлительную реальность, паутиной оплетающую все вокруг, вынуждая людей, ставших уже подобиями марионеток, все стремительнее нестись сквозь собственный коротко отведенный срок, оставляя после себя лишь череду использованной бумаги документов, хоть как-то подтверждающая, что их бледные тени скользили по земле. Мысли медленно перетекали из одной в другую, и только настойчивый холод кольца на шее не давал полностью отгородиться от реальности. — Выкинуть его, что ли, — приглушенный шепот. «Без разницы», — холоднее, чем касание кольца, шикнул Алауди. — Безразлично, — эхом вторил Хибари. Но ледяные касания никуда не исчезли, становясь уже похожими на крепкие объятья. И так клонило в сон. А солнце так резало глаза. И все равно холодно. Кёя зевнул из последних сил и уснул, блаженно окунувшись в спасительную от холода дрему. Дино зевал. Просто ужасно. Иногда ему даже казалось, что еще чуть-чуть и челюсть правда упадет к ногам как в известной присказке. Он при всем при этом он с отчаянностью отъявленного мазохиста наблюдал как мелкая золотая рыбка плавает в аквариуме, виляя хвостом и плавниками, и пытаясь сообразить, как люди могут успокаиваться глядя на это. Ну есть какой-то недоваренный (недопеченный, недожаренный) морепродукт, который и то не всегда будет вкусным. Он плавает в большой прозрачной кастрюле. Осталось только овощей насыпать да прокипятить минут десять. После того, как Мустанг поделился такими мыслями с Ромарио, помощник посмотрел на него с выражением глубочайшего сожаления и затравленным надзирателем за умственно лишенных, и вежливо пояснил, что данную точку зрения не разделяет, и вообще лучше бы дальше работать идти. Дино не заставил себя повторять дважды и пошел варить себе кофе, через десяток минут подойдя к аквариуму, уведомив Ромарио, что он наработался, и не успокоится, пока не проверит на собственной еще не освежеванной шкурке – каково это расслабляться глядя на плавающую рыбу. Стоило ли к слову упоминать, что Мустанг рыбу не переносил даже нарисованную, а уж в жизни боялся ее как вампиры солнца (Эдвард Каллен не в счет, позеры они такие… ), или как оборотни серебра. К слову замечено, что если бы Хибари знал о такой слабости, с огромным удовольствием стал бы развешивать рыбу по всему дому. Но всему свое время. Чертово виски обжигало горло, вынуждая закашляться и быстро скомандовать выступившим слезам спрятаться обратно. Хибари отставил полупустую бутылку, скривил губы, мысленно выругавшись про отсутствие лимона – и наплевать что им заедают текилу. «Холодно-о», — единственная мысль, бившая в голове и вынуждающая еще хоть как-то, но действовать. Налетая на внезапно оказавшиеся на пути стены и медленно, но верно шествуя в спальню, интуитивно стаскивая с себя уже расстегнутую рубашку и швыряя ее в дальний угол, даже не замечая таких, казалось бы простых вещей. Мустанг вздохнул – рыба просто специально не собиралась успокаивать. Даже не так – своим бездельем она не давала Дино пойти работать или, хотя бы, чуть успокоится. Чтобы, разумеется, пойти работать. Ромарио только поражался реакции своего босса, подающий знаки «не беспокоить», едва помощник оказывался в комнате. Что ж оставалось несчастному мафиози? Безусловно нехорошими словами поминая всех тварей в вожже живущих и идти делать работу за столько заваленного делами босса. Теперь жарко. Только вот кольцо на шее стало почти камнем, которое тянет вниз, будто в пропасть. Из последних сил Кёя сопротивляется, не желая проигрывать схватку какому-то кольцу, и плохо соображая, что вообще происходит. И только горький вкус на языке дает на секунду понять, что все его действия будто на часть сотворены кем-то другим. А вот это уже начинает раздражать, только алкоголь в крови, глухими ударами опьяняющий каждую клеточку истошно бьющего энергией тела почти парализует и лишает возможности управлять. Перед глазами мелькают какие-то здания. И, кажется, самолет. Стоп! Это еще что за фигня?! Италия?! Да какого… И только хриплый, почти беззвучный смех где-то в глубине, кажется, души не дает покоя. — Кё-тян? – растерянный голос, и Мустанг несколько удивленно разглядывает запыхавшийся силуэт. Хибари замирает, не в силах переступить порог чужого дома. Только знакомые по мягкости орехово-золотые глаза смотрят, кажется, в самое сердце. — Каваллоне Джудайме… Тихо, отчеканивая каждую букву, но совершенно равнодушно. — Ты ведь не Кёя. — А ты не Примо. — Не понимаю, — честно сознается Дино, уже забыв про золотую рыбку и, поднимаясь с корочек, подошел к Кёе. — Всегда хотел это сделать… — губы Хибари изгибаются в совершенно безумной улыбке, и на секунду яростный поцелуй лишает блондина земли под ногами. «И какого черта?», — недовольно сам у себя спросил Кёя, не менее растерянно облизывая собственные губы. «Как умрешь – узнаешь», — насмешливо фыркнуло в ответ сознание. — Не умру, — уверенно отступая в сторону дивана, ответил Хибари, снова зарабатывая шокированный взгляд Дино. — Кё-тян? — Спокойно, — равнодушно бросил брюнет, зачарованно наблюдая за плавными движениями золотой рыбки. — Несправедливо, — обиженно процедил Мустанг, присаживаясь рядом, касаясь плечом плеча. И все равно умиленная улыбка не сходит с губ. И с удовольствием наблюдать, как серые глаза азартно следят за каждым движением. И с восторгом хихикать, как недовольно хмурится Хибари, замечая, как именно наблюдает за ним блондин. — Ты мне не важен. — Я знаю, спасибо, что напомнил, — старательно скрывая снова накатившую боль, улыбнулся Дино, надеясь, что дрожь в уголках губ незаметно. — И то, что сейчас тут было – этого не было! – сжимая губы в тонкую линию. — Ничего не было, — покорно отвечал Мустанг, зачарованно ловя каждое слово, с точностью метко пущенного заточенного ножа ранящего самые незащищенные места. Кёя медленно поворачивает голову, пристально изучая казалось бы обычно-спокойное лицо и примесью так раздражающей легкомысленности в чертах. «А потом ты будешь ждать века, лишь бы снова коснуться его губ», — отстранено сказал Алауди, словно прочитав мысли Кёи. — Что за бред? «Тогда почему ты не остановил меня?» — искренняя насмешка, но голос все равно холодный. — Не хотел. Останавливаться не хотел, — едва ли не вздернув подбородок, ответил Хибари, тут же сквозь пелену собственного зрения замечая неверящий взгляд шоколадных глаз, и глаза расширенны от слишком невероятных слов. «А я не сказал ему этого», — совершенно безразлично. — Наплевать, — дернул плечом Кёя. «Скажи это тогда, когда он умрет», — высокомерная усмешка и последние остатки холодна растворяются в разгоряченной алкоголем крови. — Мне наплевать на тебя, бездумное травоядное. — Я знаю, — теперь даже улыбка отдает всей той болью, что кровавым ураганом бушевала внутри. Внутри все исходит мелкой дрожью, но губы лишь сильнее сжимаются, превращаясь в тонкую линию. Даже сердце, кажется, заразилось этой трясущейся лихорадкой. Только вот сейчас пронзительно-стальные глаза резанули взглядом мягче, давая хоть смутную, но надежду. — Но я не хочу, чтобы ты умирал.Никогда не отказывайся от своей мечты.