Mr. Nobody

Pretty Heart – Toy

К Тэхёну Чон возвращается с цветной коробкой, перевязанной ярко-красной ленточкой. Руки получателя дрожат, но с бантом справляются быстро. - Ну зачем? – Тэ неторопливо приоткрывает коробку, чтобы заглянуть внутрь одним глазком через маленькую щелочку. Чонгук напряженно ждет и жует губы, ему не сидится на месте и через секунды он готовится устыдиться и оправдаться. Но это умение ему так и не пригодилось. Тэхён извлек из бархатистого чехла кулон на золотой цепочке. Рубиновая вишенка, манящая, роковая, запоминающаяся, как и ее будущий хозяин. Он покачивает ее в музыкальных пальцах, соблюдая ритм, и пожирает глазами. Потому как такая красота западает в душу – начиная от поблескивающей яркой огранки и заканчивая темно-красной густой глубиной. - Застегнешь? – Так Тэхён благодарит и поворачивается к Гуку спиной. Запоздало кивнув, тот берет цепочку, осторожно застегивает, дышит Тэхёну в затылок, теряется от его мускатно-цветочного запаха, гладкой кожи, к которой имеет честь нечаянно прикоснуться. Цепочка повторяет впадинки баснословно привлекательной ключицы. Чонгук понимает, что не сможет проснуться, остановиться и сдержаться. Он обнимает Тэхёна за плечи и наклоняется, оставляет на его шее недвусмысленный долгий поцелуй. Тэ нервно сглатывает. Это стоит ему тонны разбитых противоречий и нечаянно брошенного стона, после которого он резко поворачивается к Гуку лицом. Чонгук теряет голову окончательно, когда видит, как буйствующий пульс поднимает между ключицами напротив его подарок. Он напирает, Тэ откидывается назад и упирается руками в пол. Гук касается его шеи, плеча и склоняет голову. Тэхён скорым запретом ставит палец на его губы и тихо бессильно вздыхает, пропадая под прикосновением ладони к оголенной спине и затем талии. - Нет? – спрашивает Чонгук обреченно. - Нет, - вторит ему Тэ, краснея. – Я рад, что ты быстро учишься… - Я просто хочу поцеловать тебя, что здесь такого? - Не станешь же ты делать это, используя силу? – подавленным шепотом спрашивает Тэ и вскидывает подбородок, бросая вызов. Чонгук слышит, что его берут на «слабо» в предрождественские святые праздники. Тэхён не выглядит таким испуганным, как в тот раз. Тэхён выглядит убийственно сексуально. Все, что у них есть, по сути – белая пустая камера квартиры, невзаимные долги и странная тяга, сравнимая с космической загадкой вечности. Она просто есть. И ее нужно куда-то прятать, под самую кожу, ближе к нутру. Пока никто не отнял и не заметил. Недолгий миг заряжен взглядом в тысячу ватт, плывет тусклым блеском по приоткрытым облизанным губам. Тэхён чувствует, как сгорает изнутри, как неконтролируемое желание распарывает живот и вот-вот выпустит из него все соки. Страхи уходят в забытое прошлое, и остается только прямая пульсирующая в висках тишина. Гук забирает ее с каждым отвоеванным сантиметром, пока Тэ пытается отползти назад и слабо надеется на победу разума. Но разум Чонгука намеренно отключен, он настигает Тэхёна, хватает его за шею и берет поцелуй обещанной силой, от которой переклинивает сердце и замыкает конечности. Тэхён падает на подломившихся локтях, Чонгук наваливается сверху, придавливая его своим весом. Тэ извивается и мычит в поцелуй, кисловато-сладкий от вина, разнузданный, влажный. Рука Чонгука ползет под рубашку, с треском разрывает шов пуговиц. И когда Тэхёну кажется, что все не так и неправильно, Гук неожиданно становится мягче, ласковее и прекращает, пристально смотрит ему в глаза, обжигая дыханием щеку. Он действительно особенный, читает мысли, пробирается Тэ в голову, а может быть, частично является им самим. - Чон-гук… - надломленным голосом выговаривает по слогам Тэхён и упирается руками ему в грудь. Просит и намекает, что нужно успокоиться, пока они не переступили черту и не натворили глупостей. Но это не глупость, а первый, кто нуждается здесь в любви – сам Тэ. Поэтому Чонгук ему не верит, Чонгук молчит и плавно подается вперед, упираясь вставшим членом ему в пах. Тэ с пронзительным стоном задирает голову и прижимает колени к бокам Гука, тихонько ноет и приоткрывает опасно-припухшие губы. Он теряет аргументы, он не будет себя оправдывать. И Гук, запуская ладонь ему под белье, красноречиво доказывает, что им обоим нужна эта ночь в качестве обоюдного обмена чувствами. Тэхён поддается жадным бесконечным поцелуям, накаленным до тридцати шести и семи, пожалуй, сильным рукам и чонгуковой уверенности. Чонгук заставляет Тэ присесть, потянув за запястье, снова целует, спускает с его худых плеч рубашку и следит за съезжающим шорохом хлопка. Раздевание Тэ превращается в безмолвный чарующий ритуал. Его надо отслеживать частями, записывать кадрами, напиваться им в стельку. Линии открывающегося тела врезаются в память Чонгука, он запоминает их ювелирными касаниями, воздушно и ни о чем прижимается губами к адамову яблоку Тэ, скользит ниже к твердым соскам и страшно переживает, что его терпение взорвется еще до перехода к пупку на подтянутом животе. Раньше он и не знал, что у Тэ такая тонкая талия и сводящие с ума пропорции. Он не мог знать. Тэхён сидит на коленях и изящно прогибается назад, постанывая и придерживая Гука за голову. Он позволяет ему целовать там, где никто-никто не целовал. Зона доступа взломана бесповоротно. Тэхён едва жив от сверхчувствительности, каждый вздох Гука отражается на нем дрожью, каждое прикосновение выжигает под собой клеймо. Узкие джинсы, тонкие пальцы и проблема глупой ширинки, нервозность и голодные взгляды. Затем джинсы отброшены в сторону, и Тэ валится на спину, хвастаясь гибким телом и длинными руками. Потому что он может доставать в таком положении до волос Чонгука. А его шелковистые волосы приятно накручивать, тянуть и отпускать. Внутренняя сторона бедер изрезана кончиком языка Чонгука, он дышит где-то там, и у Тэ нет сил дышать или сопротивляться. Затем приятнее вдвойне, и Тэхёну думается, что дальше никто не пойдет от того, что некуда. Но его предусмотрительно не довели до оргазма, только лишили способности соображать. Чонгук делает несколько шагов до спальни, притаскивает оттуда одеяло и расстилает на полу, требовательно смотрит на Тэ. Пикник у ёлки больше не пикник. И Тэхён больше не Тэхён. Он не знал, кто он есть, но только не теперь. Они налетают друг на друга, борются за губы, остывающие участки кожи, с остервенением, страстно, намучившись играми и тактиками. С последней одеждой пропадают колебания, Тэхён прижимается к Чону, не контролирует голос и пошло стонет. Все его сомнения прячутся царапинками, под поцелуями и прожигающей амплитудой дыхания. На шее рисуются засосы, на сияющей в свете гирлянды смуглой коже проступают мурашки и пот. Чонгук готов еще до того, как спросил разрешения. Тэ не успевает определить откуда и почему, как вдруг его ягодицам холодно, меж пальцев от касания остается склизкий гель. Все расплывается в глазах и возвращается к Тэхёну с медленно опускающимся Чонгуком, одновременно разводящим его ноги в стороны. А потом Гук давит сильнее, и Тэхён вскрикивает с резким толчком, хрипло и натужно, бороздя его лопатки самым острием подточенных ногтей. Он дышит ртом и точно знает, что так жарко ему еще не было. Огненные спирали свиваются в животе и стягивают тело. Чонгук движется внутри, он так близко, что Тэхён знает, сколько ударов в минуту выдает его сердце, какой длины его ресницы и как сильно искусаны губы. И за каждым выпадом Тэ почти теряет сознание, сначала от непривычной боли, потом от того, как Чонгук целует его, убирая из-под себя руки и заводя за голову, прижимая запястья к холодному паркету. Их пальцы переплетаются, и Тэхён думает, что так бывает только в фильмах, но в них нельзя прочувствовать, насколько это по-настоящему и дико задевает. В глазах Чонгука невероятная бездна, в которую Тэ летит с радостью, в которой прячет свое томное предложение. Поцелуй за поцелуем, встряска влажных тел и две родинки замирают на одном уровне, потому что Чонгук толкается медленнее, рыча и глядя Тэхёну в глаза. Гук не знает, как было до него, как относились к святыне Тэхёна, но теперь он принадлежит только ему. Рубиновый кулон съехал в сторону, оставив отпечаток на шее Тэ. Гук оставляет след зубов чуть правее. В одно целое, как можно дольше показывая Тэхёну, кто он есть на самом деле. Спаять чувствами то, что нельзя высказать словами. Чонгук не придерживается каких-либо правил, но он настолько деликатен, что наперед знает – именно это нужно Тэхёну, именно сейчас. Он ложится на спину, и Тэ садится сверху, вздрагивает. Ангельски невинное лицо искажает маска боли, сменяется наслаждением, он так причудливо закусывает нижнюю губу и так сладко стонет, так выразительно умоляет... Чонгуковы ладони соскальзывают с его груди, обводят плавные очертания талии, останавливаются на ягодицах. Тэхён выдыхает это ужасающе-прекрасное: «О, боже», и Чонгук помогает ему дойти до совершенства, выгнуться колесом, забрызгивая в дрожи живот горячим и липким… Настоящий Тэхён чувственно растерян и болезненно зависим. Зависим от рук Чонгука, его губ и ласк. И Чон хочет вызвать собой привыкание, хочет, чтобы Тэ никогда не смел больше его разыгрывать. Он толкается в него еще раз, два и три, и тогда Тэ чувствует, как опалило его глотку и все нутро, как он разломался и как Гук навеки расписался внутри него и собственнически подчеркнул языком во рту. Ослабев, Тэ скатывается на бок, прижимается к Чонгуку, закинув ногу ему на живот, и долго не может ничего сказать, потому что ему очень, неописуемо хорошо. На потолке геометрический океан из правильных отблесков света с праздничной ёлки. И теперь Тэхёну кажется, что запах хвои ничто по сравнению с запахом тела Чонгука, а вся праздничная теплота не имеет смысла, когда рядом нет того, кто ее дарит. - Тэхён-а, а знаешь… И Чонгук поворачивает голову, видит задремавшего Тэхёна. С его щек еще не спал румянец, влажные волосы торчат как им угодно, а покрасневший рот чуть приоткрыт и поразительно сочетается с упавшей набок рубиновой вишенкой. - Ладно, скажу утром. - Гук подложил руку под голову и всмотрелся в окно.- Снег пошел, Тэхён, первый в этом году. И Чонгук дождался, пока сон Тэхёна станет совсем глубоким, чтобы перенести его в гамак и самому улечься рядом, закутав их тайну в одеяло, пахнущее неповторимо вкусно.