Faultline ft. Chris Martin aka Coldplay – Where Is My Boy?
Первые секунды после прощания трудно дышать и трясутся руки, горло продирает от запертого крика. Не должно было быть так жестоко. Ситуация выходила за рамки, которые врезались острыми наконечниками в самое сердце. Тэхёну следовало дать шанс Чонгуку увидеть, что он тонет и ему необходимо спасение сию же минуту, пока он не успел от всего отречься. Упущено. Тэ некоторое время сидит на полу, зажав голову руками и мелко дрожа, соображая сквозь многочисленные помехи. Он оплошал так сильно, что побег вынуждает его выпивать успокоительное и провожать бригаду рабочих, увозящих имеющуюся в квартире технику и вещи, в полуобморочном состоянии. Каждое слово в оставленной прощальной записке, которая таковой не является, рябит в глазах. Тэхён сам толком не понимает, зачем лепит ее к стене, но чувствует, что так надо. Его едва ли не разрывает на части, когда приходится уходить насовсем и навсегда. Точно известно, что он не справился, подвел и теперь поджигает за собой мосты, намеренно стреляя в себя и Чонгука пулей навылет. Потому что Чонгук прямо за спиной, вплотную, всегда рядом. От него необходимо избавиться, пока не поздно. Тэ сорвал с шеи подаренный кулон, хотел было выбросить в окно, но не смог: рука бессильно повисла над холодной улицей и дрогнула. Кулон отправился в карман без оправданий. - Вот и все, - сказал Тэхён месту, напоминавшему дом целых три месяца по выверенным срокам. - Мне пора. Он хорошенько смог все обдумать только тогда, когда сел в такси. Адрес его нового дома - тайна за семью печатями, которую он ни за что не посмеет приоткрыть Чонгуку. К стеклам авто клеился дождь, и Тэхён знал, что он до тошного отражает его собственное наводнение внутри. Никаких слез, сожалений или угрызений совести. У Тэ вновь появилась лазейка для побега, такого привычно удобного плавного поворота в никуда, чтобы так же привычно ощущать себя в своей тарелке – никем. Как ни крути, а с Чонгуком было слишком здорово, к такому легко привыкнуть, к его душе нараспашку, к его внимательным большим глазам и всегда ласковым рукам. Лицо Гука каждым штрихом сведено точным эскизом в памяти, и Тэхён на все сто уверен, что он не забудет его. Возможно, им бы лучше встретиться до амнезии, тогда бы Тэхёну не пришлось ставить на место слетевшие в груди шестеренки. Но они уже знакомы. Никто и целая Вселенная.♯♯♯
Чонгук очнулся на полу в пустой квартире от того, что замерз весь, наизнанку. Сны ему снились кошмарно никчемные и тяжелые, спертый воздух засел в легких и не собирался выходить вплоть до первой затяжки, сделанной получасом позже. До этого же Чонгук неохотно оторвался от незнакомой теперь плоскости и побрел в ванную, сплюнул на пол отвратительную горечь с языка и поразился тому, какой погром устроил. Он без труда нашел свой пиджак, встряхнул и накинул на плечи, пихнул скомканный ужасающий листок в карман и взъерошил волосы, навскидку поправил челку. Гук прогулялся по округе, купил пачку сигарет и решил, что не завяжет до тех пор, пока не достанет Тэхёна из-под земли, не свяжет петельками и не посадит на поводок. Хотя, до такой жестокости он вряд ли дойдет, он дойдет разве что до ближайшего супермаркета. Да, для начала неплохо бы развеять все мысли прочь. Однако те, что касаются Тэхёна, не вымываются ни быстрыми шагами, ни наблюдением за толпой, ни вкусом дорогого никотина, даже парой-тройкой коктейлей. Суббота проходит мимо глаз, в сумасбродных блужданиях по огранке метеоритного кратера. Побродив бесцельно полдня в нигде, Чонгук добирается до дома и, скинув обувь, валится на кровать, надеясь больше не открывать глаз. Заснуть – и не существовать, раствориться космической пылью в атомах кислорода и пригодиться в следующий раз как расходный материал. В последний раз Гук ночевал дома позавчера. Незаправленная кровать пахнет его телом и гелем для душа. Голодная кошка жалостливо мяукает, а затем мурлычет у самого уха и замирает, словно не находя способов утешить владельца. Чонгуку вдруг начинает жать одежда, душит медленная серая смерть, состоящая из теней зашторенной комнаты и тысячекратно пустующей квартиры. Он вжимает пальцы в простынь, дерет матрас и, сжав челюсти, изо всех сил старается не заплакать, не превратиться в беспомощную тряпку. Но именно так он себя сейчас чувствует. Никак. Ты находишь его, отгадываешь, думаешь, что он – твоя затерянная и обещанная свыше тварь божья, а он просчитывает каждый шаг и оказывается мастерским кукловодом. Более, чем преданным, Чонгук чувствует себя виноватым. Тэхёна следовало понять, изучить его и увидеть, что еще немного – и нечто в нем разрушит систему, развалит порядок в пух и прах. Вместо этого Чонгук занимался собой. Разумеется, Тэ хотел, чтобы было так, добивался и всячески поощрял. Может быть, он ни разу не открывался полностью и все, что известно о нем Чонгуку – тоже повесть и часть выдумки. Их отношения все-таки искренние и теплые: Гук так чувствует. Тэхён непередаваемо красиво радовался и грустил, передавал эмоции с завидной точностью. Автоматически… В последний миг, когда они виделись, он плакал. Плакал по-настоящему. И эта мысль не дает покоя. Точно металлическая пластина, придавленная прессом, Чонгук не в силах подняться еще несчетное количество времени. Он ворочается с боку на бок, в мыслях разносит комнаты в доме, но на деле лежит все так же неподвижно, считает полосы на плитках из пенопласта. Время студнем растянулось по площади. Каждая упущенная минута чревата потерей, но Чонгук как будто знает, что сорвись он хоть вчера на поиски Тэхёна – и ничего бы не вышло. Они больше не играют, и Тэхён не даст ни единой подсказки. Очевидно, что придется разбираться во всем самостоятельно. Напор воды из душа бьет по лицу, и это лучшее, что ощущает Чонгук за последние двадцать четыре с половиной часа. Он легонько долбится лбом о кафель, затем собирает волю в кулак и разбавляет горячее холодным. И тело охватывает дрожащая вибрация, покалывающая кожу. Становится чуточку проще, замыкая круг мыслей на контрастной стуже. Сон приходит из рук вон плохой, чудовищный, отчего Чонгук подхватывается со взмокшим затылком около шести утра и ненавидит это воспаленное безумие. Только-только включив чайник, Чонгук бежит открывать дверь. Прозвеневший в ранний час звонок мгновенно примагничивает его к порогу, пусть разум и совершенно точно знает, что идея внезапного появления Тэхёна – абсурдная иллюзия. Действительно. Потому как теперь Гук заваривает порцию чая и для Намджуна, который притих за столом и вяло раскидывает принесенные с собой гостинцы. Тоже как будто в курсе, что происходит, но не совсем, не до подробностей. - Разбавим? – Намджун толкает вперед бутылку «Kirsberry», пока Чонгук наполняет чашки кипятком. - Почему бы и да? – усмехается Гук и оставляет местечко для бонуса. Две минуты молчания, первые глотки и Чонгук кривится от того, что ликер оказывается со сладким вкусом вишни. Вишни, черт бы ее побрал. - Судя по твоему виду, могу сказать, что стряслось нечто экстраординарное. - Видимо да, раз ты здесь в шесть сорок пять, - соглашается Гук, кивая на бледные настенные часы. Он рассказывает менее эмоционально, чем предполагал, цепляя предложение к предложению, даже суховато. – Вот так. Спасибо, дружище. Намджун вздрагивает и закашливается. Прозвучало отнюдь не цинично и без обид. - Ты что, серьезно? – удивляется он. - Да, всерьез благодарю за то, что нашел для меня Тэхёна. Он необычный парень с прибабахом, как раз в моем вкусе. – Чонгук быстренько мотается в комнату и кладет на стол знакомую бумагу. – Зато теперь я понимаю, почему ты так шарахнулся от меня, когда увидел его фотографию. Ты подумал, что Тэхён реально «введет нового персонажа»? - Согласись, что это выглядит внушительно, - оправдывается Намджун в шутку. – Я просто был шокирован, не успел додуматься, да и этот Тэхён… Представился как «Кён», засорил мне мозги высокопарной фигней из века девятнадцатого и ушел. - Эпатаж – его конек, - кивает Чонгук, кривя рот. - Но зачем… Зачем он себя раскрыл? – вскидывает брови Намджун. Вообще-то, исход сценария явно не предполагал его наличия после в письменном виде в руках заказчика. – Чтобы ты понял его и снова отыскал, помог? - Все гораздо проще, хён, - качает головой Гук. – Он хотел, чтобы я его возненавидел. В противовес тому, что уже чувствую. Бодяга эта про один шаг от одного чувства к другому. У Тэхёна почти идеалистические представления о мире. Как в лучших книжках. Он - маленький принц. Чай подошел ко дну, бутерброды сделались крошками на блюдце. Коварно-ясное утро запрыгнуло на подоконник и разлило немного солнца по плитке. Гук достал из-за горшка с цветами пачку сигарет и, выйдя на балкон, закурил. Намджун не цепляется к нему и не пробует читать лекций. Пожалуй, на месте младшего он бы поступил так же. - И все же прости, что я так поступил, Чонгук-и, - говорит Нам, встав рядом. - Ну да, это свинство в какой-то мере, тут не поспоришь. Но за это не парься, хён. Если бы я не узнал в этой жизни Тэхёна, мне бы жилось в сто крат хуже, - рассудил Гук, стряхивая пепел вниз. А кругом март, зарождающаяся зелень, веселые трели птиц и просыпающийся в ленивое воскресенье город. – Всегда хотел, чтобы мы стояли с ним на этом балконе. Упрямый Тэхён. Ни единого раза не согласился переночевать у меня. - У вас с ним очень близкие отношения сложились, да? – неуверенно интересуется Нам и смущается, чем вызывает у младшего понимающую улыбку. - Невероятные отношения, хён. У нас с ним сложились невероятные и очень близкие отношения. И так как они складываются, они легко вычитаются из себя самих. Потому что сейчас их нет. Я не знаю… - Чонгук делает глубокую затяжку, и сигарета подрагивает меж пальцев. – Я не знаю, где он и когда я его найду. Но то, что я буду искать – это точно. Не уверен, что сразу и все бросив, но Тэхён побудет моей идеей-фикс. И Намджун дает обещание помочь, а не вставлять палки в колеса. Его обременяет то, что он подписал на душевные муки человека, которому искренне хотел помочь. Вместе с Намджуном они проделывают немалый путь в поисках Тэхёна, в обход правил и в некоторых случаях закона. Названного имени нет в списках покупателей недвижимости, в списках клиентов банков или должников, даже в органах социальной защиты населения. В конце концов, Чонгук припоминает, что ни разу не видел паспорта Тэ. Мало ли на чье имя он мог оформлять счета и аренду квартиры. Путаница. Переутомившись, Намджун как-то раз остается ночевать у Чонгука, тот не против разделить с кем-нибудь кров, потому что ночами ему хуже, чем днем, тоска усиливается, сгущает краски. И нападает неверие в себя, в мир и многое хорошее. Кто бы ни был Тэхён, он хорошо умеет заметать следы, заставляя думать окружающих, что у них тоже появляются симптомы амнезии. Дни рушатся каскадом. Гуку не в радость повышение, деньги, повседневные заботы, новые вещи или лица. К чему все это, если нет одного, самого нужного, с теми печальными озерами глаз и причудливой родинкой на носу. Когда Чонгук не спит, он слушает музыку или голос Намджуна, который удачно рядом. Часы отдыха – что-то запредельно роскошное. Друзья из университета Тэхёна плохо его помнят и мало что могут рассказать, они только сожалеют о случившейся трагедии. Лечащие врачи Тэ не разглашают тайн, но никто из них совершенно точно не поддерживает с ним связь. Все пути обрублены. Гук хватается за голову и переживает фатальный провал один за другим. Держится каким-то чудом, может надеждой. Посещая мать, Чон расстраивается еще больше. Потому что та временами спрашивает, как его зовут или выпадает из реальности, бормоча о своем. Она сходит с ума на его глазах, и Чонгук ничего не может сделать. И Чонгук не может описать того, как сильно скучает по Тэхёну и как после каждых суток от их отдаления от него отрывается по кусочку. Сутки шлифуются тщетным розыском до трех недель и еще двух дней. Гук провожает прожитый без Тэ месяц ничего не значащим взглядом. Достигнутые цели выглядят жалко на фоне мрачного настроения. Напрасно Намджун старается встряхнуть Чонгука. Тот не то чтобы проваливается и возвращается к прежнему образу, он закаливается и заучивает другую роль. Того, кто сможет вынести испытание и выйти из него с гордо поднятой головой и с мечтой в руках. У мечты, конечно же, есть имя. Чонгук стал чаще замечать себя за книгами, за сигаретой на балконе и в разглядывании горизонта. Он вспоминает все разговоры, которые когда-либо имели место быть с Тэхёном. О далеких мерцающих звездах, невозможном и фантастическом, о будущем, которое уже сейчас, о прошлом, которое практически нельзя доказать. Голос Тэхёна звучит в голове, записанный на невидимый диктофон, его единственная фотография в телефоне – какое-то сумасшедшее напоминание, над которым Чонгук честно не может сдержать эмоций и постоянно задирает голову к потолку, чтобы не было так солоно и ванильно до боли. Приучать себя не тосковать по Нему - худшее умение из тех, что приходилось оттачивать когда-либо. Сам Чонгук не признается, насколько ему туго и страшно, он держит себя в железных обручах, и почти каждый вечер упрямо отстукивает в сети нужный адрес. А там «404». Три пугающих цифры. Страницы не существует. Человека не существует. И чем мириться с таким кошмаром, Гук предпочитает захлопнуть ноутбук и закопаться в одеяло с головой. Как же теперь остальные, кто действительно хочет что-нибудь изменить? Тэхён бросил и их? Глупости. Он мог сменить электронный адрес страницы, перейти на другой сервер, в конце концов… Чонгук вскакивает, отбрасывая одеяло, озаренный и оглушенный какой-то навязчиво странной идеей, которую следует хорошенько обдумать на свежую голову. Он откладывает ее в мыслях и тут же на всякий случай пишет в заметках телефона. Этой же ночью Гук видит во сне Тэхёна, шлепающего по белому полу босиком и говорящего что-то о матери. Утром Чонгук задумчиво завтракает и решает, что нужно подойти к вопросу жизни Тэ с другой стороны. Возможно, раньше не было необходимости в достоверных фактах, ныне это не повредит. Хуже уже не будет. Спустя две недели, представив подставные документы журналиста, Чон заходит в здание центральной прокуратуры, в архив дел. Он водружает на стол тяжелую коробку и извлекает оттуда несколько папок, выбирает нужную. Чонгук никогда не видел родителей Тэхёна, а теперь смотрит на их черно-белые фотографии размером три на четыре. Люди, которых нет. Холодок бежит по позвоночнику. Тэ больше похож на отца в целом, но глаза и скулы у него от матери, он на сто процентов их сын. Чон переворачивает страницы, вчитывается в текст, цепляет самое важное. Возвращается к судебно-медицинской экспертизе строчками выше и округляет глаза, сжимая картон папки ногтями. Знает ли об этом Тэхён? Говорили ему или решили оставить в неведении? Вряд ли. Вряд ли ему рассказали. Становится дурно до тошноты. Гук захлопывает папку, закрывает глаза и восстанавливает дыхание. Затем под руку попадается пакет с вещами, найденными на месте аварии. Чонгук бросает косой взгляд на ошметок бумажки, на котором в столбце имен значится почти стертым синим: «Кёнсу». Бумажка оказывается частью записной книжки матери Тэ. У Чонгука, наконец, появляется более или менее цельная картина в голове и пара сносных предположений, зажимающих сердце в тиски. - Кён, Кён… - лихорадочно шепчет Чонгук, напряженно вдумываясь, где он уже это слышал. Первая ассоциация бьет молнией, следующая вводит в заблуждение. И чтобы не сделать опасных выводов наверняка, Чонгук решает, что ему срочно необходимо все тщательно обдумать. Пока понятно одно: если бы здесь вдруг очутился Тэхён, Гук бы сам не смог рассказать ему то, что узнал. Вместо узаконенной одной сигареты, Чон пропускает на улице сразу две без перерыва и оторопело смотрит вдаль, привалившись спиной к стене.