Fabrizio Paterlini – Midsummer Tiny Song
Ориентиры отсутствуют, отказывают навигаторы. Чонгук оказывается в чистом поле, где куда ни глянь – сплошное месиво пустот, из которых не сложить цельной картины. Он может только строить предположения и выводить грандиозные теории, то сидя в кабинете, проклиная работу, то высыхая дома, ежедневно и частями. Чон заполняет кучу бумаг, учится говорить сухим официальным языком и приказывает единожды и без особых пояснений, его достают совещания, замечания и высокая удельная доля ответственности. И это когда нужен всего лишь один человек, чтобы запустить механизм приятия. Но пока его нет, Чонгуку туго и откровенно наплевать на серьезность повседневности. Намджун видит, как с каждым днем утерянных поисков Гук становится равнодушнее к тому, что раньше представляло хоть какой-нибудь интерес. Даже курит без прежнего смака, только втягивает привычку поглубже. - Ты не должен зацикливаться только на одном Тэхёне, - рассуждает Нам. – Мы обязательно его найдем. Хотя это не так уж и легко, я признаю. - Завтра у меня встреча с его психотерапевтом, первым. Я наконец-то добился того, чтобы поговорить, надавил на то, что это вопрос жизни и смерти. – И Гук надолго проваливается в мысли, тасуя выясненные факты. – Ты просто не знаешь всего того, что случилось с Тэхёном, да и я тоже не до конца. Может быть, я нашел бы его быстрее, если бы меня не коробила правда. - После того визита в архив тебя как будто подменили, - разводит руками Намджун. – Неужели что-то настолько страшное? Он приемный ребенок? - Нет, конечно, - сводит брови Чонгук, и Намджун прекращает допрос, обеспокоившись тем, что только навредит. – Я расскажу тебе как-нибудь потом, ладно? Когда сам смогу разобраться. Нам кривит рот и соглашается, не решаясь вставить свои пять копеек только потому, что все еще давится чувством вины.♯♯♯
В середине июня Гук действительно добивается личной встречи с доктором Ли Сончжуном и долго беседует с ним в вип-кабинке ресторана, где дорогая выпивка и несколько диетических салатов на столе. За обедом собеседники обмениваются не совсем любезностями, скорее, шокирующими подробностями, от которых волосы встают дыбом. Прежде, чем высказаться, Чонгук делает несколько глотков рома, сильно зажмуривается, будто прыгает со скалы в последний раз – и выдыхает однозначное: - На момент аварии мать Тэхёна была беременна, вы знали? Сончжун приоткрывает рот, и его добродушное маленькое лицо вытягивается вдвое. - О боже, - и рука с бокалом дрогнула. – Клянусь вам, мне не передавали таких деталей дела. Я… я более чем шокирован. Значит, кто-то позаботился о том, чтобы это не всплывало. Какой срок, простите? - Тринадцатая неделя, - опускает глаза Чонгук. - Это же три полных месяца, - ошеломленно кивает док, соскребает с паузы тяжеловесный вздох. - И вы правы, кто-то третий настоял, чтобы провели вскрытие. – В любом случае, ужасно. Господи, даже выразить не могу насколько. Конечно же, Тэхён не знает, как и я до вашего появления. Почти на сто процентов могу предположить, что незнание таких важных деталей обратило амнезию Тэхёна в защитный механизм. Мне всегда казалось, будто я что-то упускал, какой-то пробел. Только вот… Мы не можем сказать наверняка, каково было отношение Тэхёна к беременности матери, и был ли он в курсе вообще. - Раз это выступает защитным механизмом, как вы выразились, ему есть что забывать. И вряд ли это положительный опыт, - отрезает Чон. - Соглашусь. Но выяснить без участия пациента невозможно. – Сончжун пожимает плечами. - Вы так заинтересованы его жизнью потому что близкий друг? - Я больше, чем просто друг, - уверенно отвечает Чонгук. - О, я понимаю, - тихо говорит док. – Я рад, что у него появился такой человек. Во время терапии он и мысли не допускал о том, чтобы впустить кого-то в свою жизнь. - Да, я знаю. До его появления я тоже об этом мало думал, чтобы кому-нибудь взять и позволить себя вывернуть, - с горечью усмехается Гук и смотрит на дно стакана. – Он сотворил со мной что-то невероятное. Они помолчали немного и попробовали заесть паузу, но пища встала комом в горле, поэтому по стеклу разлилось еще терпкого. Молодой человек напротив поразительно напоминает доктору героя вымученных многострадальных мелодрам с долго тянущимся сценарием. Чон Чонгук, замерший внутри, был куда старше того, что тянул ром снаружи, и он был в отчаянии, от которого страшно и холодно. Но в то же время, глядя на таких сосредоточенных с виду людей, надеешься, что следующая сцена заставит их отбросить слабость и выломать двери на пути к счастью. - Не так давно он связал вот это, - нарушает тишину Гук, вытаскивая из сумки крошечные вязаные пинетки, которые взял без спроса, но чувствовал, что пригодится. – Я еще подумал тогда: с чего бы вдруг? А теперь понимаю, что все неспроста. Где-то подсознательно, возможно, он обо всем знает. И я не хочу расспрашивать у вас о лечении, как вы могли подумать: мне лишь нужен ваш взгляд, как специалиста. Как ему помочь? - Помочь? А что если это не вся правда, господин Чон? – щурясь, задается вопросом Сончжун и, щупая крохотные вещички на столе, улыбается влажными глазами. - Мы знаем только малую часть картины, пазл с одной лишь сводкой судмедэкспертизы. Но у нас уже нет возможности выяснить, какова была действительность. Поначалу я думал, что синдром утраты мешает Тэхёну вспоминать, он просто боится принимать реальность, как есть, реальность без семьи в незнакомом мире. Но там нечто запутаннее и сложнее. Только лишь утрата не превратилась бы в прочные доспехи, - качает головой док. - У меня были пациенты с амнезией, но никто из них не держался в рамках беспамятства так долго. Поверьте, я достаточно проработал в сфере психотерапии и знаю, что говорю. Разумеется, очень странно, что о факте беременности госпожи Ким не было сказано мне, как лечащему врачу. И раз вы упомянули о том, что на вскрытии кто-то настоял – это дважды странно. - Да, чертовски. Но если бы это хотели скрыть, то не оставили бы и упоминания в документах, - подмечает Чон. – Значит, рано или поздно тот человек желал, чтобы правда всплыла на поверхность. - Возможно, он не думал, что кто-нибудь еще будет заинтересован. Ближайших родственников у семьи Ким нет, дальним это ненужно, а друзьям и подавно. Полагаю, его мать скрывала беременность, как могла, иначе бы люди рассказали Тэхёну правду, вряд ли бы кто-то умолчал из деликатных соображений. В трехмесячный срок уже довольно непросто спрятать живот, но все еще вполне реально. Если вы хотите помочь Тэхёну, за что я вас уже готов благодарить, вы должны узнать больше. Кстати, вы сейчас видитесь с ним? - Нет, к сожалению. - Наверное, так даже лучше, - слабо улыбается Сончжун. - Мы не можем подавать пациенту истину разом, он ее не переварит, не примет и замкнется окончательно. Я плохо разбираюсь в таких прокурорских штучках, но мой знакомый из этой области любит говорить: «Если не видишь деревьев за лесом, попробуй расспросить, что видят они». Размышления Сончжуна наталкивают Чонгука на определенные мысли, текущие в правильном русле. Он благодарит дока за встречу и просит быть на связи, если что. - Вы бы могли пойти по моим стопам, Чон Чонгук. - Не сейчас, - отшучивается тот. – Сейчас я должен идти по следам Тэхёна. И ничего, что эти следы пока невидимы. Не откладывая в долгий ящик, Гук не без помощи Намджуна раскапывает прошлое матери Тэхёна, ковыряясь уже в центральном архиве, безо всякого удовольствия и испытывая неловкость. Но он убеждает себя, что ради Тэ можно пойти и на подобный подвиг. Не без труда он достает сведения о том, где хранится медкарта госпожи Ким и выясняет, где она проходила лечение и пользовалась страховкой. Но нигде не упоминается женской консультации. Чонгук перечитывает по крайней мере три раза весь список и все равно не находит, прислоняется к тяжелым книжным полкам. Доктор Сончжун оказывается бесповоротно прав, а Чонгук оказывается в неприятном тошнотворном положении, когда отступать уже поздно, а дальнейшее расследование - вандализм чистой воды. Чтобы двинуться дальше и помочь Тэхёну, он должен, но с другой стороны…. Зачем? Что это даст, кроме новых вопросов и искаженных временем домыслов? Завернувшись в совесть несколькими слоями, Чонгук возвращается домой и звонит Намджуну со словами, что теперь он готов поговорить, потому что держать в себе разъедающую кислоту чужого прошлого в одиночку уже невыносимо.♯♯♯
Дом вытесняет Чонгука, он обжигает его неродными стенами и заплесневевшими воспоминаниями. Компьютер упрямо заверяет, что чудес больше не существует, и никто не решит проблем, подобрав нужный спектакль и костюм. Сливочно-белый плащ Тэхёна обтянут пленкой и висит в шкафу: Гук не посмел его выбросить, как и все то немногое, что осталось от их безумных отношений. Самое главное запеклось внутри, жжется и часто мешает спать. Прозябание с оторванными конечностями приблизительно похоже на палитру испытываемых Чонгуком чувств. Запрокинув голову и пуская пьяный дым вверх, Гук задумывает провернуть что-нибудь неординарное, как раз в духе Тэхёна. И хотя точно как у него не получится, ибо он неповторим, попробовать стоит. Но это через долгое потом, когда Намджун, поникший за столом, оттает и выйдет из оцепенения после услышанной истории. - Рассказчик из меня паршивый, - критикует вслух Чонгук, глядя на часы. – Прошло уже десять минут, а ты продолжаешь молчать. Наверное, я плохо доношу информацию. - Напротив – слишком хорошо, - мотает головой Намджун. – Какой же он несчастный… - Тэхён-то? – будто удивляется Гук и невесело смеется. – Он понимает это не так, как ты или я. Для него то несчастье, что было – являлось единственной формой существования. Как для тебя начинать день с чистки зубов и заканчивать тем же самым, например. - Хочешь сказать, его это все-таки не тяготило? - Тяготило. Я ведь был с ним и помню, как он просыпался от кошмаров, как дрожал. Да нет, как его трясло, - голос Гука срывается на хрип. - Представь, что ты можешь вспомнить, но не хочешь: это гораздо хуже обратного. Постоянно бежишь от себя, хватаешь за глотку. Намджун потирает лицо ладонью и вдумывается в каждое хитросплетение талантливого ткача судеб. Только свою он устроить не смог. - Что дальше, Чонгук? Ты расскажешь ему? - Я хочу сделать так, чтобы он вспомнил самостоятельно. Понимаешь, он так запросто не поверит мне. И никому другому. А с того света ему явно не пришлют объяснительную записку. Я найду его, а затем способ, как вернуть все на свои места. Пока его не отпустит эта проклятая болезнь, я буду рядом и не дам сорваться. Какой я молодец, а? - Ты сумасшедший, - жалостливо роняет Нам. - Я охотник за привидениями, брат, - щелкает пальцами Чонгук, вдавливая окурок в пепельницу. – И этот экземпляр не могу упустить. Кстати, тебе нравится у меня дома? - Ну, тут так же отстойно, как и прежде, - честно отвечает старший. – Очевидно, что нет. - Я все изменю, хён, - складывая посуду в мойку, уверяет Гук. - Я кое-чему все же научился у этого засранца. Надо будет сказать ему, что он не такой уж и бесполезный. И хотя Чонгук продолжает шутить и держаться молодцом в моменты тет-а-тет общения, Намджун знает, что тот в батискафе на самом дне. А может и вне его, уже обнаженный до костей и придавленный бесконечным океаном тоски. Просто он хорошо играет и действительно верит, что найдет Тэхёна. Намджун не сможет его переубедить, даже если очень постарается. Он может только приобнять его и, похлопав по спине, поддержать. - Обещай, что сам не изменишься, иначе мне будет не с кого брать пример, упертый ты супергерой, - улыбается Нам на прощание. - Конечно, хён. И Чонгук подбирается к разгадке местонахождения Тэхёна, но вдруг не сдерживает обещания. Через две недели на работе его застает врасплох телефонный звонок, после которого собственная жизнь слетает с рельс и разваливается помятым локомотивом надвое. А потом Чонгук висит в прострации на линии проводов, ищет влажными глазами степлер на столе, чтобы если что – сцепить намертво отваливающуюся пару вчера и завтра. У Чонгука умерла мать.