_____
Врач уже ушел. Егор успел спокойно уснуть, и я не могу понять его безмятежности. Разве он не чувствует себя виноватым? Разве он совсем не понимает, что это важно? В комнату врывается холодный ноябрьский ветер, он грубо впивается в мои ладони, нос, щеки, лицемерно заглядывает в глаза, будто спрашивая, все ли хорошо. Я делаю пару глубоких вдохов-выдохов и закрываю окно. Стало намного тише, слышен только отчаянный, приглушенный вопль ветра, просящего тепла. Я сажусь на край кровати и еще недолго рассматриваю, как от руки Егора тянется длинная тонкая трубка. Мне приходится его разбудить. Он не сразу открывает глаза. Мне не хочется рушить его сновидения, но так нужно. Он поступил отвратительно. Конечно, я не собираюсь отчитывать его, как заблудшая мать. — Это все обезболивающие, — шепчет Егор, протирая глаза. В его взгляде нет осознанности, нет того веселого огонька, и я невольно ужасаюсь. Что происходит с этими двумя? Я уже видела это выражение глаз. — Вызывает привыкание, — бормочу я сама себе, но тут же вздрагиваю, пристально смотря на Егора. Тот хмурится. — Что? Обезболивающие? Согласен, — довольно протягивает юноша, на его лице расплывается блаженная ухмылка. — Скажи мне, Вероника, в чем весь кайф от лекарств? — Я не буду обсуждать с тобой это сейчас, — бросаю я. В голосе звучит сомнение. Я бы с удовольствием обсудила бы с ним что-нибудь беззаботное, отвлеченное, совершенно иное, нежели странное поведение общей знакомой. И когда я набираюсь смелости, я выдавливаю: — Ты сам говорил, что с Женей происходит что-то странное. Затем — выпрямляюсь и напряженно жду ответа. Вместо того, чего я ожидала, Егор просто кивает: — Говорил. — Зачем ты солгал ей? — Хуже от этого не станет, — протягивает он, чуть прикрывая глаза. — Я не хочу ни знать ее, ни разделять с ней своего будущего. А уж тем более настоящего, — он выразительно смотрит на меня. — Она никогда ничего мне не рассказывала, Вероника. Ни о своих проблемах, ни о своих новых потрясных знакомствах, которыми она обзаводится каждую чертову ночь, ни о чем-то другом. Я устал от нее, — он чуть пошевелил пальцами той руки, от которой тянулась трубка. Я вложила в его ладонь свою, напоминая о своей поддержке. — И да, давно хотел тебе это сказать. Вот мой совет: делай то, что делала до нашего знакомства, до меня, до Жени. Мы отдельные люди. Конечно же, мы определенно разные, с других планет, мы не знаем друг друга. — Если я скажу, что не следую чужим советам, ты успокоишься? — нервно бормочу я. Егор чуть сжимает мои пальцы. Жест более чем личный, неподвластный, такой бережный и заботливый, что меня бросает в дрожь. — Я серьезно. — Я тоже. Он молчит и не отвечает мне. Я встаю. Меня никто не останавливает, не задерживает, и уже у самой двери я оборачиваюсь и смотрю, как Егор провожает меня мутным ореховым взглядом. — Не думала, что ты такой бессердечный. Я пытаюсь вложить в эти слова столько разочарования, сколько сейчас ощущаю, но получаются лишь жалкие несколько процентов. Для эгоистичного душевного равновесия ему нужно было отомстить. Это была его месть ревности._____
Ноябрьский тротуар кажется мне блеклым и серым, люди будто вдруг исчезли с планеты: я иду через полупустой парк, насквозь продрогший от продуваемых ветров, от мерзкой погоды, приближающейся зимы. Холодно. Настолько холодно, что я несколько раз возвращаюсь к мысли о том, чтобы добраться домой, но вместо этого греюсь в попадающихся на пути маленьких магазинах. К вечеру пошел снег, пусть недавно о землю истерически бился ливень. Странная и изменчивая погода, как-раз-таки несвойственная ноябрю. Быть может, я просто не помню прошлую осень. Эта почему-то открыла мне глаза на промозглый город, столицу, вагоны метро, увозившие меня все дальше и дальше от людей, которых я люблю. Электрички, трамваи, легковые автомобили. Несколько лет назад я поняла, что задыхаюсь в этом гуле, в этой толпе чужих людей, которым все равно на тебя, которым просто нужно добраться до назначенного места. Мне тяжело дышать, легкие сдавливает в необъяснимом напряжении. Сегодня мне не так легко, как вчера, но дико хочется уюта. Тепла. Обыкновенной любви. Возможно, я просто глупая, раз в такие моменты мне приходят только эти мысли. Пахнет сыростью, но тротуар уже серебрится инеем. Я вытягиваю руки, не прекращая идти, и в мои раскрытые ладони скромно опускаются снежинки. Они начинают таять, коснувшись пальцев. — Простите, я нигде прежде вас не встречал? Меня останавливают, вытянув передо мной руку. Я вскидываю голову, отвлекшись от изучения плиток мостовой. — Вас, кажется, Катей зовут, верно? Я хмурюсь. Незнакомец в синей шапке странно смотрит на меня, с его губ срываются клубы пара. Кажется, он бежал. Он действительно спутал меня с кем-то. Я закатываю глаза. — Нет, мы никогда не встречались, — медленно говорю я, опасаясь затягивать беседу. С минуту меня изучают поверхностным карим взглядом, затем я замечаю очаровательную улыбку. — Но я же все равно не могу вас упустить, — говорит юноша и предлагает мне руку, шутливо наклонившись вперед, воображая себя лакеем. Я игнорирую его шутку. — Я тороплюсь. Не хочу наткнуться на неприятности. Тем более, сейчас. Ей-богу, в любой другой день — пожалуйста, но не сегодня. Я двигаюсь с места и прохожу пару метров, прежде чем парень в синей шапке снова возникает передо мной. Он протягивает руку, оповещая о знакомстве. — Никита, будем знакомы, — весело говорит он. Я почти представляю, как мы сидим у кого-нибудь дома и смотрим кино. Нечто родственное. Схожее. — Вероника, — подвластная его очарованию, я вынужденно остановилась и пожала его руку. — Я почти угадал, — Никита смеется. — Почти Катя, — он подмигивает и отступает в сторону. Я продолжаю шаг, он идет рядом. — У вас очень красивое имя. — Спасибо, — я не могу удержаться от улыбки. — Давай на "ты", ладно? — Прости, привычка. Я разглядываю его: не намного выше меня, русоволосый, кареглазый, с угловатыми чертами лица. Немного странный, явно не с обложки журнала. Некоторые пряди волос, выглядывающие из-под шапки, окрашены в выцветший красный. Но я вижу русый. Я точно вижу. Было в его походке что-то привлекающее внимание, греющее и заставляющее застенчиво улыбаться. Интересно, как выглядят насильники? Наверняка не так. Он разглядывает меня так же, как и я его, и это заставляет меня смеяться. — Думаю, мы подружимся, — Никита улыбается. Я киваю. — Я не дам тебе номер своего телефона в первый день знакомства, — произношу я, тут же вспоминая Егора. Он почему-то был исключением. Он всегда исключение. — Как же я увижу тебя в следующий раз? — досадно протягивает юноша, шагая со мной нога в ногу. Я вижу мелькающую среди голых деревьев остановку. В голову снова закрадывается ядовитая мысль. — Скажи мне, у тебя есть девушка? Мне не нужны лишние проблемы. — Нет. — Просто назначим встречу, — я пытаюсь улыбнуться. И, кажется, у меня почти получается. Если в прошлый раз это была месть ревности, то, в моем случае, я буду мстить Егору. Мстить мести, как бы странно это ни звучало._____
Столько всего за один короткий день. Я не могу разобраться, зачем делаю все это, но ноги сами несут меня в направлении Суворовского дома. Я должна навестить ее. Пусть она не больна, пусть я виновата, пусть она не хочет меня видеть. Я обязана. Даже больше, чем Егор. Не знаю, что получается у меня с Никитой, но я узнала достаточно, чтобы понять: это довольно-таки вольная натура. Он старше меня на четыре года и хочет стать рок-музыкантом, пусть и творит в совершенно другом направлении. Свободный художник. Вообще, я давно считаю, что это глупо. Если мыслить абстрактно, он вполне открытый человек, который плевать хотел на чужие принципы. Не сказала бы, что от него так и веет лицемерием, но разве можно судить о людях по первому впечатлению? Я уже решила, что не буду поддаваться слепому очарованию. Мы договорились о следующей встрече на выходных, на той же мостовой, где и встретились в первый раз. В шесть часов вечера. Я почти представляю, как он связывает меня, затаскивает в машину и увозит в какой-нибудь клуб, где продает меня за брикет кокаина. А если честно, он действительно не внушал особого доверия, но меня привлекала его уверенность, настрой на лучшее, явный оптимизм и сама мысль о том, что я могу решить проблему с Егором. Выходит, даже сейчас, когда выпал шанс познакомиться с кем-то, может, завести семью или еще что, я думаю о человеке, с которым меня ничего не связывает. Не должно связывать. Мне все равно, что ветер становится холоднее, вытягивая из меня все неясное оставшееся тепло. Мне все равно, что губы, пальцы рук и ног онемели — мне нужно найти Женю. Сейчас это единственное, ради чего я готова лишиться замерзших конечностей. На часах половина девятого вечера, уже стемнело. Горят фонари, в их неясном свете гурьбой несутся снежинки, попадая на одежду, впиваясь в щеки, ладони. Мне не приходится ждать, набирая номер квартиры на домофоне: из подъезда выходит мужчина в черной зимней куртке, и я успеваю проскочить внутрь. Никогда еще лестничный пролет не казался мне настолько маленьким и теплым. Даже здесь я чувствую себя уютнее, чем на улице. Было бы здорово, если бы я оказалась дома. Квартира Жени. Темно-зеленая входная дверь, звонок на уровне моих глаз. Я несколько минут жду, периодически нажимая на кнопку. Тишина. Решив, что, возможно, в звонке просто сели батарейки, или еще что, я несколько раз стучу костяшками пальцев по обшивке. Снова тишина. Затем — еще раз, настойчивее, сильнее, но короче. И когда я прилагаю все усилия, чтобы постучать громче, дверь с тихим, неясным скрипом чуть отходит от дверного косяка. Открыто? Наверное, сейчас она встретит меня. Я мысленно подбираю слова, чтобы начать разговор. Запираю за собой дверь и неловко останавливаюсь на коврике. Никого. Во всей квартире, как я вижу, горит свет, в ванной — или на кухне? — включена вода. — Можно я войду? — специально громко спрашиваю я и, не получив ответа, снимаю обувь. Оставшись в куртке и сунув руки в карманы, я медленно иду по коридору на шум воды. Все-таки на кухне. — Нужно экономить воду, дурочка, — громко, чтобы слышала Женя, смеюсь я, выключая кран. Тишина заполнила квартиру. Слишком тихо, чтобы здесь кто-то был. Я иду обратно, по пути заглядывая в гостиную и туалет. Мной завладело волнение и какое-то непонятное беспокойство, ощущение, какое редко посещает меня. Я тяну на себя дверь ванной. Здесь тоже включен свет. Первое, что я вижу: фиолетовые локоны на белой плитке пола. Ясный контраст. Я бросаюсь к ней, сажусь на колени и с силой трясу за плечо, выкрикивая ее имя. Страх. Ужас всей ситуации. Она не откликается. На полу разбросаны несколько пустых пакетиков, небрежно открытых, порванных по краям. Когда я тяну Женю на себя, из ее рук выпадает еще несколько точно таких же. Шуршит где-то еще, но я не обращаю на это внимания. Ее рот чуть приоткрыт, я не могу разобрать ни пульса, ни дыхания. Либо их нет, либо они настолько слабые, что я просто не в состоянии их найти. Я могу испортить все. Обезумевшее сознание, которое совсем недавно упрекало Суворову в том, что она не попрощалась, внезапно решило постоять в сторонке. Я ни черта не смогу ее спасти. Я ничтожество.