Король в кандалах

Новый век требует новой разновидности зла. (с) Э. Райс

Лучи кровавого закатного Солнца с трудом проникали сквозь плотные тёмные занавески в комнате Ичиджо. Он со вздохом опустился на кровать и поднял руку, с деланным интересом разглядывая, как красные прозрачные нити света обрамляли силуэт его ладоней. Словно ореол из разбавленной крови. Быть частью добра слишком сложно, когда быть злом — твоё прямое предназначение по рождению. Но есть ли убийство людей зло, когда питаться ими — нормально для бессмертного существа? В конце концов, зло, как и справедливость, понятия универсальные — зависят от точки зрения. Масао опустил руку и взглянул на дверь, когда почувствовал, что за ней кто-то стоит. Аура кого-то нервного и даже разочарованного. Ичиджо подумал, что столь явными негативными эмоциями обычно не брезговал разбрасываться Хио Рен, однако когда дверь приотворилась и Масао увидел кристально-голубые глаза и волнистые светлые волосы, он с удивлением обнаружил, что незваным гостем был Айдо. — Пришёл погундеть на меня? — огрызнулся Ичиджо, откидываясь спиной к стене и сразу чувствуя себя почти в безопасности. Даичи быстро закивал головой. — Ну ты и болван. — Только не надо изображать из себя мою совесть. — Что тебя подвигло на этот поступок? Точнее, не так. — Айдо широко раскрыл дверь, впуская долгожданный поток воздуха из прохладного коридора, и опёрся о косяк. Пристальный взгляд внимательно рассматривал каждую чёрточку на напряжённом лице бывшего капитана. — Что подвигло, ясно и так. Природа, все дела. Но почему остатки разума в твоей голове не отговорили тебя от убийства в столь людном месте? — Можно подумать, ты никогда не срывался, — устало пробормотал Ичиджо и закрыл глаза. Выслушивать нотации от Айдо было последним приятным занятием. — Никогда, — отчеканил тот. Ичиджо хохотнул. — Надо же! Ничего, всё у тебя впереди, мой милый друг. — Сомневаешься в моём самоконтроле? И я тебе не милый друг. — Вот с тобой мне хочется говорить на эту тему меньше всего. — А что насчёт меня? — раздался спокойный баритон за спиной Айдо, и через мгновение в дверном проёме показался Канаме со скрещёнными у груди руками. Самообладание во плоти. — Поговоришь со мной по этому поводу? Ичиджо, сверкнув изумрудными глазами, посмотрел на Канаме, затем перевёл взгляд на Айдо и указал на последнего пальцем. — Только если кудрявый уйдёт. «Кудрявый» фыркнул и, пропуская Канаме внутрь, прикрыл дверь, напоследок бросив: — Надеюсь, Вы вправите ему мозги, Канаме-сан. — Не волнуйся, за мной не заржавеет, — усмехнулся он. Когда щеколда щёлкнула, Канаме сел рядом с Ичиджо на постель. Масао с неудовольствием отметил, как матрас прогнулся под весом мужчины, отчего сидеть стало некомфортно. Поёрзав немного, он наконец подался вперёд и сел так, что ноги опустились на пол, а его правое плечо касалось левого плеча Канаме. Впрочем, удобнее от этого не стало. Психологически. — Чувствую себя, как нашкодивший щенок, — печально выдохнул Масао, сгорбившись. — Очень правильное чувство в твоём положении, — заметил Канаме и едва заметно хмыкнул. — По крайней мере, до тех пор, пока у тебя есть совесть. Ичиджо молчал, да и не особо хотелось говорить. Внутри всё съёжилось от мёртвого, глухого ощущения страха, так сильно, что к горлу подступала тошнота. Умереть бы от неловкости, хоть на пару дней, но это было невозможно даже на один час. — Я хочу понять кое-что, — серьёзно начал Канаме, сложив перед собой кисти рук. Подушечки пальцев одной руки соединились с кончиками другой, ладони коснулись друг друга, и Ичиджо невесело усмехнулся — прямо поза мыслителя. — Так же, как и Айдо, мне понятна причина, почему ты решился на это. Хотя твой поступок противоречит здравому поведению: у тебя есть слуга, казалось бы, твой голод должен быть условен — ты так или иначе мог его утолить, придя в Ковен, а разум должен был помочь тебе перетерпеть голод. Но предположим, что девушки, которых ты убил, пахли слишком… вкусно. Что послужило основным аргументом в пользу того, чтобы в итоге сотворить то, что ты сотворил? — Безнаказанность. Ичиджо даже не стал думать — ответ был готов заранее. С той самой минуты, когда он решился убить тех девушек, он знал, почему шёл на это. Канаме повернулся в сторону собеседника, и его чёрные брови так сильно изогнулись, что Масао инстинктивно хотел сощуриться от призрачного ощущения чужой физической боли. — Безнаказанность?.. — Именно она. — Ичиджо оживился и сел удобнее, приготовившись объяснять: ему почему-то казалось, что Канаме должен понять. И попробовать простить ему его глупость. — Как я мог сдерживать себя от такого соблазна, когда осознавал, что вершина наказания, которое могу получить за свой проступок, — это выговор? У людей за самые тяжёлые преступления предполагается смертная казнь, но даже это не останавливает их от совершения убийств и насилия. Что говорить о нас! Наша идеология пацифизма слишком хрупка. Канаме почти осязаемо чувствовал, как на дне зелёных глаз Масао плескалась беспомощность. Перед собой, перед своей сущностью, перед природой, перед жестокими богами, которые одарили их всех почти небесным всемогуществом и связывающей по рукам и ногам жаждой, делающей их беспомощными. Даже самые стойкие рано или поздно сойдут с пути праведного, который выбирали осознанно, и сорвутся в пропасть кровожадности. Все действия по сдерживанию и воспитанию принципов были бесполезны до тех пор, пока не было противодействия. Душевный диалог, который даже не успел толком развиться, был безжалостно прерван очередным стуком в дверь, которая тут же распахнулась, впуская новых гостей. — Где тут самый злостный преступник всея Ковена? — хохотнул вошедший Хио — в таком приподнятом настроении он был редко. — Боги, меня оставят сегодня в покое или нет? — простонал Ичиджо и упал плашмя на кровать, пока комната наполнялась жителями Ковена со злостными лицами, явно замышлявшими что-то недоброе. — Итак, — деловито начала Майя, подняв вверх указательный палец правой руки с идеально круглым ногтем, — мы собрались здесь, дабы выполнить благое дело. — Какое? — вдруг заинтересовался Масао, приподнимаясь на локтях. — Наказать тебя! — радостно воскликнул Шото, шлёпая ремнём по ладони. — Ты так расстроил отца, что мы посчитали своим долгом воздать тебе по заслугам. — Ещё чего! — вспенился Масао, вскакивая с кровати, но на всякий случай уточнил: — И что вы собрались делать? — Мы ещё не приняли единогласного решения. Но предложения были разные, — подал голос Соэн и, почесав белобрысый затылок, вынес собственный приговор: — Я предлагал отрубить твою голову, посадить её на кол перед поместьем и поджигать ночью вместо фонаря. — С такими предложениями вон пошли из моей комнаты, живодёры! — Да брось, — отмахнулся Хио и широко улыбнулся. — Ну полежишь парочку-другую лет в гробу, пока новая отрастёт — что тут такого? — То, что мне нравится эта! — А давайте покусаем его? — с воодушевлением предложила Майя. — Клин же вышибают клином. — О, я хочу укусить его за пятку. — Пф, где твой дух авантюризма? Кусай за задницу! Пока не на шутку разыгравшаяся компания кровопийц, в которых кровожадность расцвела во всей красе, как цветок в середине лета, шумела и кричала, решая, как изощрённей поиздеваться над провинившимся, Канаме медленно начинал понимать смысл фразы, которую бросила Майя, совершенно не зная, какое зерно размышлений заронила. Клин вышибают клином. Канаме поспешил ретироваться из ставшей тесной комнаты, не обращая внимания на крики Ичиджо о помощи и просьбы вампиров остаться и повеселиться. Он держал путь к себе в лабораторию и оказался там достаточно быстро, учитывая, сколько коридоров пройти и углов обогнуть ему нужно, чтобы спуститься с верхнего этажа к себе в подвальное помещение, где он проводил эксперименты. Подойдя к полке, где он разместил книги по биологии и анатомии человека и вампира, он провёл пальцем по подписанным его почерком корешкам, пока не нашёл нужный. Достав тонкую книгу, в которую он заносил результаты экспериментов, казавшихся не особенно удачными и полезными, чистокровный пролистал несколько страниц, цепляясь глазами за ключевые фразы и слова, которые всегда обводил или подчёркивал. После недолгих поисков по жёлтым хрустящим страницам Канаме нашёл необходимое — описание эксперимента, озаглавленного прозаичным «Взаимодействие с металлом». Несколько месяцев назад, в период изучения свойств неживых элементов, он пробовал соединить кровь чистокровного с расплавленным металлом. Реакция была странной и агрессивной, но быстро сходила на нет. Не выявив в этом процессе для себя ничего полезного, Канаме записал результаты и забыл. До сей поры. Он пытался найти корень смерти для бессмертного существа в чём-то ином — растениях, животных, их биологических и магических свойствах. Но почему-то не допускал мысли о том, что подобное может быть уничтожено только подобным. Клин вышибают клином. Канаме закрыл лицо руками и протяжно выдохнул, освобождая лёгкие. Повертев головой из стороны в сторону, он с облегчением отметил, как захрустели затёкшие от напряжения кости в шее и спине. Будто с него сняли валун весом с дракона, а перед ним самим отворили дверь непонимания, за которой осталась всего одна, и она больше не казалась неприступной. Чтобы открыть её, ему нужно было лишь соединить то, что он уже знал. А делалось это просто. Ни один металл по своей сути не причинял вреда вампиру. Но в агрессивной реакции при соединении крови бессмертного существа и расплавленного металла явно что-то было. Через пару часов приготовлений и поиска необходимого материала в лаборатории Канаме стоял над небольшой чашей с расплавленным железом. Прорезав свою ладонь, мужчина позволил крови стечь по коже и упасть в горящую и яркую, как адское днище, чашу. Реакция не заставила себя долго ждать, тут же бурно проявившись на поверхности масштабными пузырями и неприятным шипением. Но буквально через минуту всё завершилось. Канаме не растерялся — одна мысль ловко цеплялась за другую, создавая прочную цепь рассуждений и выводов. Он хранил у себя образцы крови некоторых жителей Ковена на случай проведения экспериментов, и эта ночь была той самой, когда большинство из них, наконец, могли понадобиться. Он повторял один и тот же ритуал несколько раз, как праведник повторяет перед сном молитву: добавить свою кровь в металл — получить реакцию — добавить кровь другого вампира во время процесса — запечатлеть уничтожение чужих клеток. Уничтожение раз и навсегда. Это было удивительно и невероятно, но соприкасаясь друг с другом, кровь и металл действовали как единое целое, отторгая и сжигая новую кровь, принадлежащую иному существу, отличному от того, кому принадлежит кровь изначальная. Если это возможно с кровяными клетками, значит, сработает и с бессмертным организмом в целом. Сделав его, в конце концов, смертным. Теперь перед Канаме стояла лишь одна задача: как заставить реакцию длиться необходимое количество времени, для того чтобы успеть выковать оружие из металлического сплава? Новость о том, что сопутствующим клином оказался именно металл, привела Канаме в восторг, ведь это идеальный материал для изготовления как холодного, так и огнестрельного оружия — самых очевидно опасных способов защищаться и убивать. Поэтому он судорожно стал размышлять, как добиться перманентной выработки свежей крови, поступающей в металл. Требовалось что-то вроде перпетуум-мобиле — вечного двигателя, который будет бесконечно запускать процесс созидания ради разрушения. — Канаме? — встревоженный голос Саюри прорезался сквозь пелену его мыслительного восторга. Чистокровный обернулся и увидел её — как обычно, одетую в длинный плащ с накинутым на голову капюшоном и всегда готовую сорваться с места. Вероятно, она и сейчас вернулась из какой-то поездки: новость о поступке Ичиджо её несколько расстроила, поэтому Саюри исчезла на несколько часов, и Канаме не мог угадать, в каком состоянии она была. Но судя по нахмурившемуся лбу и скривившимся губам, не в лучшем. — Снова занят своим экспериментом? — устало спросила она, но ответа явно не ждала. Да он и не знал, что сказать. — Не нужен этот эксперимент, — почти со злобой выплюнула она, её нервы после произошедшего трещали как горящее дерево — ей было противно и больно смотреть и слушать. — Что это нам даст? Что это даст человечеству? Снова лишние убийства, лишняя кровь и смерть. Всё глубже мы погружаемся в бездну тьмы, откуда не выбраться и куда не добирается солнечный свет. Ещё и людей хотим за собой потянуть. Людям это тем более не нужно. Нам просто надо вступать с ними в контакт лишь по самой крайней необходимости. Свести всё к минимуму. Избавить от излишнего страха… Она хотела сказать что-то ещё, но будто выдохлась. Опёрлась спиной о косяк двери и из-под тёмных ресниц посмотрела на Канаме озлобленным взглядом. Ему стало не по себе, такой он её никогда не видел. Где та Саюри, что всегда улыбалась, не смотря ни на что? Где та Саюри, что видела только добро в будущем? Где та Саюри, что верила в свет в конце беспросветного мрака их бесконечных жизней? Где его Саюри? Он отвернулся, стараясь не выдавать своих эмоций и выглядеть нарочито равнодушным к её тираде, но пальцы задрожали. Не так он хотел ей рассказать о своём открытии. Не такой реакции ожидал. И всё же… — После многочисленных экспериментов я, кажется, нашёл одну возможность, — тихо заговорил Канаме и неспешно всколотил кипящую кроваво-металлическую «кашу». Саюри тяжело выдохнула, но следующие слова Канаме вновь пробудили в ней интерес: — Вероятно, единственное, что может нас убить, это мы сами. Чистокровная подошла к Канаме, заглядывая в чашу, где яростно бурлила сверкающая жидкость. Из раскрытых полупустых пробирок струились запахи крови многих вампиров, отчего глаза Саюри на несколько мгновений засветились алым. Канаме мысленно отметил, что только сейчас увидел, как это было красиво. — Вот, видишь? — сказал он, показывая ей на красные мельчайшие сгустки внутри жидкости, которые медленно сгорали, превращаясь в чёрные точки. — Некоторые части нашей крови и тел могут менять свойства металлической смеси. Это всё, что у меня есть на данный момент, но это явный прогресс. По сравнению с теми глупостями, которыми я занимался до этого. Саюри невесело хмыкнула, не отводя взгляда от вздымающихся пузырей на поверхности кипящего металла, который постепенно успокаивался и утихал. В голове у чистокровной тоже медленно утихала буря — оседала злость и негодование, но так нехотя, что Саюри сама ещё цеплялась за эти эмоции, не желая отпускать то, что всколотило её душу до самого дна. — Саюри, — мягко позвал Канаме, привлекая к себе её взгляд. — Ты понимаешь, что просишь невозможного? Нельзя оборвать все связи с людьми — мы живём в одном мире и изолироваться от них не можем. То, что ты просишь, это… — Сейчас пришли новости из северного Ковена, — раздражённо перебила она его, сжимая ладони в кулаки. — У них творится… Это какой-то конец света. Половина жителей словно с ума сошла, они начали заводить себе столько слуг, что пальцами обеих рук не сосчитать. Бесчисленное количество управляемых рабов, ты понимаешь это, Канаме? — Она подалась вперёд и схватила мужчину за плечи, слегка потрясая его. — Они не считаются ни с чьими жизнями. А всё потому, что у них есть прямой доступ к людям, к их жилищу. Если бы мы могли… — Саюри! — вскрикнул Канаме, приводя чистокровную в чувство голосом и чуть сжав её запястья, которые покоились на его плечах. — Единственный выход в этом случае — их смерть. Мы не сможем долго сдерживать бессмертное племя в изоляции, это невероятно. — Я была бы счастлива, если бы мы смогли поубивать друг друга, стерев наше существование с лица земли, — бесцветным тоном прошептала она. — Не вмешивая в это людей. Но иногда мне кажется, что кроме тебя и меня, этот иллюзорный мир и желанный покой никому не нужен. Канаме смог выдавить из себя усталую улыбку и протянул руку к щеке Саюри, успокаивающе поглаживая. — Скоро я сделаю тебе такой подарок. Неважно, чем мне придётся пожертвовать. Пусть даже вдвоём против целого мира. Он с облегчением заметил, как напряжение в её глазах постепенно угасало, а взгляд смягчался. Из разгневанной бури она вновь превратилась в хрупкий и нежный цветок, что всегда в опасности, стоит оставить его без защиты. Канаме медленно провёл пальцами от её щеки к губам, поглаживая их и осознавая, чего хочет. Не в первый раз за эти дни. Он наклонился, соприкоснувшись своим носом с её, и осторожно выдохнул, будто безмолвно спрашивая разрешения на поцелуй. Но не успела Саюри и жестом намекнуть на свои желания, как неожиданно послышался треск: неловкое движение чистокровного — и со стола упала мензурка, звонко рассыпавшись на несколько осколков по полу и разлив бесцветное содержимое. Канаме шумно вздохнул и опустился на колени, собирая стекляшки, которые хотелось растереть в порошок от досады. — Завтрашней ночью я еду на север, — ровно сказала Саюри, направившись к выходу. Канаме едва удержался от того, чтобы взмахом руки и повелением мысли не закрыть чёртову дверь, перекрыв чистокровной пути к побегу. Но он стиснул зубы, после чего спросил: — Составить тебе компанию? — Это будет мило с твоей стороны, — улыбнулась Саюри, когда на пороге обернулась назад. Вот она, его Саюри — лучезарно улыбающаяся и готовая к действиям. — Тогда тебе придётся меня подождать немного перед отъездом, — сказал Канаме, вставая с колен. Ладонь была полна прозрачных как слёзы острых осколков. — Я съезжу в город по делам… — Он осёкся, когда заметил, что уголки её губ невольно опустились. — Ненадолго. Саюри, это необходимо для завершения моего эксперимента, который ты не жалуешь. — Что ты хочешь там узнать? — Необходимая мне реакция в обычных условиях существует всего в течение минуты. Поэтому мне нужны сведения, как создать вечный двигатель, который будет бесконечно запускать нужный процесс. Возможно, среди недавно приобретённых людьми знаний в физике есть то, что мне нужно. — Ох, Канаме, — выдохнула Саюри и подошла к чистокровному. Она поколебалась какое-то мгновение, наблюдая за его озадаченным взглядом, а потом положила ладонь на его грудь, с удовольствием отмечая частый ритм и слушая мелодию бегущей крови. — Сердце бессмертного — это и есть вечный двигатель. Как бы там ни было, Канаме всё же отправился в город, размышляя по дороге о том, как же удивительно устроен мир в общем и человеческое мышление в частности. Когда один посвящает проблеме дни и ночи, закапываясь всё глубже в поисках необходимого ответа на повисший в воздухе вопрос, то не замечает очевидных вещей. В то время как другой, глядящий на проблему сверху, видит, что ответ совсем рядом — на самой поверхности. Канаме понял поставленный перед ним вопрос о вечном двигателе буквально и принялся размышлять, где его раздобыть и существует ли он вообще — Саюри же только взглянула на мужчину и, приложив руку к его груди, дала ответ. Пожалуй, иногда проблему надо отпустить, чтобы решение возникло в голове. Когда Канаме приобрёл всё необходимое для дальнейших экспериментов, он уже почти двинулся в путь к Ковену, когда заметил в конце улицы старое здание с красноречивой надписью «Кузнечный двор Куран». Недолго думая, он спешился, похлопал фыркающего Деймоса по блестящей чёрной шее и направился к входу. Судя по состоянию, дом перестраивался не раз, что неудивительно: клан Куран как кузнечный род был известен издревле — в оружейных комнатах Императорского дворца наверняка можно найти экземпляры их мечей, клинков и кинжалов, которым уже более тысячи лет. Тем не менее, здание восхищало своей простотой и аккуратностью. Толкнув вперёд дверь, Канаме вошёл в парадное помещение, которое, судя по духоте, соседствовало непосредственно с кузницей, из которой доносились громкие крики и хохот работавших там мастеров. Шаги чистокровного привлекли молодого высокого мужчину, раздетого по пояс, блестящего от пота и сновавшего по комнате с ящиками, в которых постоянно что-то звенело — видимо, металлические образцы. Мужчина так и замер, заметив гостя, который тоже в свою очередь застыл, решая, с чего начать разговор. — Добрый вечер, — наконец подал голос Канаме и попытался вежливо улыбнуться, одновременно задерживая дыхание: густой запах влажной от пота человеческой кожи пробуждал голод. Мужчина кивнул, со звоном ставя ящики на стол. — Чем могу помочь? Откровенно говоря, Канаме и сам не знал, зачем пришёл. Познакомиться поближе с искусством ковки? Прикоснуться к истории? Или увидеть своими глазами то, на что, возможно, смотрела когда-то Саюри? — Могу я поговорить со старшим мастером Куран? — выдавил чистокровный, пока не понимая, о чём с тем будет говорить. Изумление не замедлило проявиться на лице мужчины, и он обтёр ладонью влажный лоб. — М-м, последний мастер Куран умер более трёхсот лет назад, — нерешительно ответил он, всё ещё раздумывая, правильно ли понял своего гостя. Быть может, он хотел увидеть нынешнего мастера кузнечной школы Куран, но следующий вопрос чистокровного развеял его сомнения: — А кто же сейчас является старшим мастером школы Куран? Это и вовсе озадачило молодого человека. Он покрутился из стороны в сторону, будто ответ был где-то на стене, но потом уверенно ответил таким тоном, будто это само собой разумеющееся: — Мурамаса-сэнсэй*. Канаме медленно выдохнул и обвёл усталым взглядом комнату, уставленную готовыми мечами и клинками, ожидавшими, когда за ними прибудут их будущие хозяева. Молодому человеку надоело играть в «вопрос-ответ», и он нетерпеливо спросил: — Послушайте, у Вас заказ? Вы пришли что-то купить? — Канаме покачал головой, тогда мужчина вскинул руку в сторону и ответил: — Тогда, если Вас интересуют истории из прошлого, Вам лучше посетить лавку нашего ювелира — с обратной стороны здания. Старый лис любит рассказывать байки. А тут у нас не библиотека. И, не попрощавшись, мужчина ушёл в душную кузницу. Впрочем, Канаме мало заботила вежливость подмастерье или молодого кузнеца — неважно, кем тот был. Чистокровный вполне осознанно переступил порог лавки — прохладной, миниатюрной и блестящей от изящных изделий, отражавших падавшие на них лучи Солнца. Здесь его встретил более дружелюбный и менее молодой мужчина — уже даже старик, с лысиной и белоснежными волосами на затылке. Губы были скрыты такими же белыми и длинными усами, но судя по тому, как они растянулись и распушились, старик улыбнулся, приветствуя гостя. — Здравствуйте! Чем могу быть полезен? — охотно спросил он, вставая со своего места в уголке. Канаме с облегчением вздохнул — человеческий запах здесь был не такой удушающий, да и старик по своему виду не слишком пробуждал жажду. Поэтому чистокровный усмехнулся. — Вообще-то я… — начал Канаме и осёкся, позвякивая монетами в кармане своего плаща. Старик застыл с выжидающим выражением на лице, пока Канаме размышлял, что было бы восхитительно привезти Саюри что-нибудь из кузницы Куран. Это определённо поднимет ей настроение и заставит забыть о печальных событиях, хотя бы на время. Вот и причина посещения нашлась. — Покажите мне женские украшения. — Для матери? Сестры? Жены? — быстро затараторил старик, попутно раскрывая ящики с аккуратно уложенными изделиями. Канаме подумал немного, стараясь дать верное определение. — Для важной мне женщины, — наконец придя в согласие со своими мыслями, ответил Канаме. — А, стало быть, для возлюбленной, — хитро усмехнулся ювелир, на что чистокровный, неожиданно для себя, кивнул. Пожалуй, это слово было даже вернее того, что сказал он сам. Но старик не угомонился. — Что Вас интересует? Кольца, серьги… — Браслет, — остановил его вампир. Он вдруг понял, что хочет купить нечто сковывающее и связывающее, как кандалы. И обязательно символичное. — И на нём должны быть цветы. — О-о-о, — с удовольствием, как мурлыкающий кот, протянул старик и, покопавшись немного в ящике, изъял деревянный футляр. — У меня есть кое-что особенное. Глазам Канаме предстала золотая цепочка, на которую были насажены лилии из перламутра и красные розы из яшмы. Кропотливая работа и усидчивость мастера были налицо, искусность, с которой сделаны цветы и цепь, поражала, заставляя дышать чаще. А в голове Канаме стучала мысль: «Роза и лилия… Роза и лилия, что может быть удачней?» Пока старик щебетал, расхваливая красоту изделия и упаковывая его в футляр, Канаме с доселе неизвестным ему лёгким и радостным чувством осознавал, что ему приятно было этим заниматься. Выбирать ей подарок, представлять, как она обрадуется и как благодарно заблестят её глаза. Женщины любят такие вещи, какими бы разными они ни были. Когда чистокровный расплатился, его взгляд упал на символ школы Куран, вырезанный на крышке футляра, и его мысли вновь вернулись к тому, за чем он пришёл сюда. — Мне рассказывали, что Вы знаете много из истории школы Куран, — осторожно начал Канаме и заметил, как в глазах старого ювелира радостно заплясали искорки, словно он только и ждал возможности поделиться знаниями. — О, в этом вопросе я большой знаток. Нашему кузнечному двору уже более тысячи лет. Ювелирным делом мы, правда, начали заниматься совсем недавно — лет двести назад… — Почти через столетие после смерти последнего мастера Курана? — Канаме мягко направил разговор в нужное ему русло, и старик распалился ещё больше. — Да-да, к сожалению, род Куран прервался на Куране Кеншине, а он умер более трёх столетий назад. Но Мурамаса-сэнсэй с честью продолжает его благородное дело, как видите. —У Курана Кеншина не было сыновей? — Увы, нет. Если история не лжёт, у него было две дочери. Старшая пыталась взять управление школой в свои руки после смерти благочестивых родителей и мужа, но кузнецы — мужчины от кончиков волос и до пят, не позволили хрупкой женщине главенствовать над ними. К тому же тогда ещё слухи ходили, будто обе девушки спутались с демонами. Кураны стойко защищали честь своих дочерей, но после их смерти жители не пожелали видеть по соседству женщин с репутацией, которая многих пугала так, что кровь стыла в жилах. Тогда обе дочери Куран покинули город, а главенство над школой взял Мурамаса-сан — предок нынешнего мастера Мурамаса. — Вы так много знаете, — усмехнулся Канаме, чем расположил к себе доверие и благосклонность старого ювелира, — может быть, Вы помните, как звали старшую дочь? — От меня ни одна мелочь не ускользает, я как крыса — собираю истории по крупицам, — хихикнул старик и самодовольно добавил: — Её звали Саюри. — Куран Саюри, — проговорил Канаме, поглаживая герб школы на футляре. — Было очень познавательно. Благодарю. Предмет разговора с ювелиром Канаме заметил безмятежно копошащимся в своём саду. В преддверии осени Саюри срезала засохшие листья и веточки, собирала опавшие лепестки в деревянное ведро, уже до верха наполненное иссохшими и бывшими когда-то полными жизни, прелестными цветами. Она почувствовала его приближение ещё за несколько шагов, поэтому, не оборачиваясь, улыбнулась. — Отвлекись ненадолго, — попросил её чистокровный, когда подошёл ближе. Она встала, с любопытством глядя на него. Канаме улыбнулся. — У меня есть то, что порадует тебя, помимо живых цветов. Дай руку. Саюри молча повиновалась, разглядывая его лицо и ожидая, что он сделает. Обводя взглядом его сосредоточенное и спокойное лицо, она подумала, что ему доставляет немалое удовольствие контролировать процесс и действия других людей. Плохо это было или хорошо, зависело от того, на что направлено. Ей же самой сейчас нравилось делать то, что он просил. Через несколько мгновений она увидела, как в футляре блеснул браслет, который потом Канаме застегнул на её левом запястье. Она выдохнула, очарованная красотой украшения, но повертев руку и разглядывая его блеск в свете Луны, выдала: — Браслет — это как оковы. — По-моему, не самый изящный способ поблагодарить, — хмыкнул Канаме, промолчав о том, что таковым и был умысел. Приковать к себе. Приковать себя к ней. — Я подумал, что тебе может понравиться. К тому же, я добыл его в необычном месте. Чистокровный показал ей футляр с вырезанным на нём гербом школы Куран. Канаме не был уверен, что она его узнает — он не спросил у всезнающего ювелира, сколько лет существует именно этот символ, но Саюри расплылась в улыбке, видимо, всё-таки узнавая рисунок. — Хитрый ход, — рассмеялась она. — Ведь за такое требуется особенная благодарность, — нежно добавила она и поцеловала его. В щёку. Тень разочарования промелькнула на лице Канаме, но он быстро взял себя в руки. — Пока я был там, мне рассказали много интересного, — издалека начал Канаме, глядя, как Саюри вертела браслет на запястье, рассматривая его. — Про историю школы, про твоего отца. Про тебя… Чистокровная подняла на него удивлённый взгляд — наверное, не ожидала, что является главной героиней старых легенд об угасшем роде Куран. И кому они нужны, чтобы их рассказывать, хранить и передавать из уст в уста? — Надо же, — сдержав волнение, нахлынувшее из-за всплывших в памяти воспоминаний, сказала Саюри, — и что ты узнал обо мне? — Не очень много. — Канаме сел на скамью, призвание которой было служить укрытием для тех, кто созерцал красоту розовых кустов, и красноречиво постучал пальцами по месту рядом с собой, призывая Саюри сесть рядом. Она не хотела отбиваться и отнекиваться — она знала, чего хочет Канаме, как и знала, что этого не избежать. Рано или поздно она сама бы этого захотела. Сев рядом, Саюри положила голову ему на плечо. Было так тепло и спокойно, что впору бы заснуть под лунным светом, растворяясь в его бриллиантовом блеске и умиротворяющей прозрачности. Всё было великолепно. Только бы не кончался этот миг. — Я так мало о тебе знаю, — наконец сказал он и протянул руку к её волосам, поглаживая длинные локоны и тонкие косички среди них. — Если бы я мог, я бы поделился с тобой и своей жизнью. Но увы, она сокрыта от меня не меньше, чем от тебя. Если впереди нас ждёт вечность… — …То мы должны быть честны друг с другом, — продолжила она, поднимая голову и заглядывая в его тёмные гранатовые глаза. Лёгкий ветерок шевелил его длинную чёлку, молодя его усталый образ. Саюри выдохнула, собираясь с мыслями. — В моём прошлом, как в прошлом каждого из нас, много тьмы, боли и смерти. Я не всегда поступала правильно, хотя вечно к этому стремилась. Но порой наши эмоции сильнее убеждений. Канаме взял её за подбородок и посмотрел прямо в глаза. — Я ведь и сам не чист. Думаешь, я увижу что-то, что может меня напугать? Она провела пальцем по его носу и усмехнулась. — Не хотелось бы разрушать идеально сотканный мною образ, но… — она остановилась, чтобы развязать тесьмы туники у шеи и оголила кожу. Канаме обдало тёплым запахом лилий. — Тебе решать, насколько не чиста я. Саюри неспешно убрала ткань с плеча, позволяя Канаме увидеть её гладкую кожу, под которой билась горячая кровь. Его глаза засветились алым, готовые увидеть воспоминания давно ушедших дней.