Король в кандалах

Хочу тебе покоя не давать, Быть сильной, оставаться слабой. Хочу тебя своей любовью звать, Ведь я иначе жить и не могла бы. Хочу из всех твоих забот и дум Украсть по крайней мере половину. Хочу, чтоб вдруг тебе пришло на ум, Что счастлив ты и в этом я повинна. Хочу, чтоб для любой моей мечты Ты был единственной границей. Хочу в той книге, что читаешь ты, Быть первой и последнею страницей. (с) Анна Ахматова

      Саюри прикрыла рот ладонью. Из груди рвался беспомощный крик — она больше не была властна ни над своим телом, ни над душой, ни — тем более — над сердцем. Каждая её клетка словно вибрировала в предвкушении, желая поглотить его без остатка. Слиться в единое существо, с одной кровью на двоих, одним сердцем и жизнью.       — Течь… Хочу течь по твоим венам, — повторил Канаме, едва касаясь губами её обнажённого живота. Подушечки его пальцев осторожно и медленно поглаживали её спину, и он с удовольствием отметил, как по коже чистокровной прошёлся рой мурашек, заставляя её приглушённо застонать.       В его объятиях сейчас была женщина, что вытащила его однажды из реки одиночества и отчаяния. Женщина, которая первой улыбнулась ему за многие столетия, что он был изгоем в обществе людей. Бессмертная, которая пыталась понять его, и никогда в бессилии не бросавшая эти попытки, даже тогда, когда казалось, что он был безнадёжен. Она вернула его из ада, и если это был не рай, то такое чистилище было ему по душе.       Чувствуя напряжение во всём теле, что передавалось от него и ей, Канаме подхватил Саюри на руки. Постель была тёплой — Мегуми позаботилась о том, чтобы в комнате её госпожи не стоял холод. Саюри, ощутив под спиной плотную ткань простыни, протянула к Канаме руку и провела ладонью по его измученному от возбуждения лицу. Чистокровная балансировала на ноже собственных желаний: ей до одури хотелось его, так, что сердце бешено колотилось, но и само чувство ожидания, что сопровождало её с тех пор, как она осознала свою любовь к нему, было чарующим, его не хотелось отпускать. Но отказывать ему в том, чего и она сама жаждала, по этой причине было бы глупо.       И Саюри опустила ладонь, проведя пальцами по шее, довольно усмехнувшись, когда под подушечками дёрнулась его вена под кожей. Добралась до пуговиц на тёмной рубашке Канаме и медленно, растягивая удовольствие, одну за другой она расстёгивала их, жадно разглядывая открывавшиеся ей грудь и живот мужчины, изящно рельефные, с бледной кожей. Её собственная грудь тяжело поднималась и опускалась под наплывом сильных эмоций, словно Саюри пробежала без остановки пару километров, и Канаме тоже не стеснялся ласкать её хрупкое тело хищным взглядом. Её узкие плечи неспешно двигались в такт рукам, пока они приближались к последней пуговице, и чистокровный порывисто сжал их, нетерпеливо вдавливая Саюри в постель. Её грудь была не большой, но и не девичьей: круглая, с алеющими в полумраке свечного пламени сосками, она удачно дополняла нежную красоту тела Саюри. Девушка уже касалась самой нижней пуговицы, и Канаме тоже провёл руками вниз. Его гладкие, приятные на ощупь ладони идеально покрыли её подрагивающие груди, и чистокровный прокусил от удовольствия губу, прокалывая клыком нежную тонкую кожу. Алая капля упала в уголок губ Саюри, и девушка зашипела. Канаме посмотрел на неё: до этого ореховые глаза с умным взглядом сейчас были безумны и горели рубиновым пламенем. Как и его.       Стянув с себя уже надоевшую рубашку, Канаме решил сам расправиться с ремнём и брюками. Кожа неохотно заскрипела, когда он вынимал ремень из шлёвок в тряпичных штанах, хотя в этом и не было необходимости — проще скинуть с себя всё вместе с бельём. Но было в этом растянутом мучении какое-то удовольствие — дышать, чувствуя только это желание, и не давать ему воли.       Разгорячённые до предела, оба вампира целовали друг друга как обезумевшие, кусая губы и смешивая кровь. В сознании каждого из них тут же вспыхивали эмоции и воспоминания другого: яркие, живые образы и сцены их первой встречи, неспешные беседы и изучающие взгляды. До чего же было приятно осознавать, что всё это привело к нынешнему моменту!       Преодолев однажды психологические преграды, они преодолевали теперь физические. Канаме, обвив руками горячее, зацелованное им тело Саюри, прижался к ней, кожа к коже, порывисто вдыхая цветочный аромат её самой сути. Чистокровный водил носом по её шее, ключицам, груди и животу, с самовлюблённой гордостью отмечая, что от этих едва уловимых прикосновений Саюри хаотично дышала, прижимая его к себе, попутно расцарапывая его спину. Канаме схватил её ладонь, ногти на которой были уже измазаны в его крови, и слизал красные капли, двигаясь языком от одного пальца к другому. Если бы это была её кровь, а не его собственная, он бы и сам испытывал более приятные ощущения. Но одной мысли о том, что своими действиями он заставляет Саюри смутиться и почувствовать ещё более сильное возбуждение, хватило ему, чтобы приглушённо застонать от восторга.       Разум затуманился от крови и эмоций, и тело совсем уже не слушалось Саюри. Всё вокруг казалось ненастоящим, нереальным, слишком мягким. Зажмурив глаза, она открыла их и, когда дымка дурмана ушла, чистокровная посмотрела на своего мужчину. Она слышала тихий звон крови в его венах по всему телу. Она видела их, видела, как они просвечивали сквозь его кожу ядовито-красным пламенем. Поглотить его без остатка, его кровь, кожу и внутренности, всё соединить с собой — такое дикое, животное желание одолевало её. Людям не дано испытать подобного, к счастью или сожалению. Но поглотить его, как бы сильно она ни старалась, не представлялось возможным. Оставалось только принять его в себя.       Саюри уже и забыла, каково оно — чувствовать кого-то внутри себя, желая этого с трепетом и нетерпением. Гоняясь за мечтой, разыскивая себе подобных по миру, она забыла уделять время себе, считая, что со временем наверстает упущенное. Канаме тоже позабыл о себе, и сейчас, проникнув в неё и ощутив тепло и влагу тела Саюри, он терял голову от эмоций. Время догнало их, бросив в одну постель в самый, казалось бы, неподходящий момент.       Чистокровная крепче сжала мужчину в своих объятиях, задыхаясь от собственного учащённого дыхания. Канаме не щадил её: она была не хрупкой фарфоровой куклой, а всемогущей и бессмертной женщиной, каждый тяжёлый выдох которой говорил о силе её желания. Желания, что было направлено только на него одного: Саюри неотрывно смотрела на него горящими красным светом глазами, прикусывая губу, показывая белоснежные клыки, которые Канаме сейчас хотелось почувствовать в своей плоти. В его мозгу пульсировала безумная мысль о том, чтобы Саюри истерзала его, искалечила, переломала все кости, искупалась в его крови. И дурное это и сильное желание было столь велико, что Канаме был уверен — только так он сможет стать по-настоящему счастлив.       И кажется, его женщина испытывала абсолютно то же самое. Обхватив ладонями лицо Канаме, обрамлённое длинными прядями волос, влажными от пота, Саюри выдохнула прямо в его испачканные кровью губы:       — Пей мою кровь.       Его острые, как лезвия, клыки искусывали её запястья — тонкие и прозрачные, продвигаясь вниз по руке к плечам, затем к груди. Не останавливаясь, не давая ей отдышаться и прийти в себя, заставляя её думать то плохо, то хорошо о его напористости и настойчивости, вампир, поняв, что Саюри приближается к пределу, опустился губами к её левой груди, прокусил сосок и начал жадно высасывать кровь. Полную сейчас её эмоциональных и физических восторгов, а оттого — более сладкую и совершенно восхитительную на вкус. Его руки сдавливали её плечи, отчего Саюри металась головой по подушке и, в конце концов, вскрикнула, пытаясь освободиться от его цепких объятий. И через пару минут он последовал за ней, тоже выкрикивая, только чуть приглушённей, и наконец опуская её на влажную от их пота постель.       — Расскажи, — придя в себя через четверть часа, спросил её Канаме, — как тебе удалось сбежать из плена Красной Змеи?       Голова Саюри покоилась на груди чистокровного, её длинные волосы разметались по спине, и Канаме нежно перебирал карамельные пряди, то скручивая и раскручивая их, то поглаживая и пропуская пальцы между ними. Из-за этого Саюри совсем разомлела и от усталости была готова прямо сейчас провалиться в сон. Но похлопав ресницами, она сладко потянулась и коротко ответила:       — Мне помог мальчик.       — Какой? — не унимался Канаме, целуя её макушку. — Ты в беспамятстве упоминала некоего Кирию-куна.       — Угу, — нехотя пробубнила Саюри. — Ты не думаешь, что сейчас не самый подходящий момент говорить о ком-то, кроме нас?       — Разве я первый сказал про мальчика?       Саюри приподняла голову и бросила в него уничтожающий взгляд, на который Канаме ответил лишь слегка приподнятой бровью. Чистокровная погрустнела и тихо проговорила:       — Кумоидэ бросил меня в клетку с ним, надеясь, что я, озверев от жажды, убью ребёнка или обращу в вампира. — Саюри поглядела на свою ладонь и резко сжала её в кулак. — Но я рада, что у меня оказалось достаточно сил, чтобы противостоять не только «брату», но и животному внутри себя. Я убедила Кирию-куна давать мне свою кровь в раскрытой ладони так, чтобы в укусе не было необходимости. Это было сложно. Он мне не верил, считая, что я всё равно сорвусь с цепи, и у него были на это все основания. Но нам всё же удалось договориться. И когда я накопила достаточно сил для того, чтобы сорвать заклинание, сковывающее меня и удерживающее мои кандалы у стены, мы сбежали оттуда. Но по дороге нас нагнал Рири. Я приказала мальчику бежать и вступила с Риричио в бой, бились мы до тех пор, пока оба не упали без сил. Результат ты видел сам.       Саюри хотела сказать ещё кое-что о том, что видела в том доме. Но ей совсем не хотелось вспоминать все эти ужасы, которые она видела, крики, которые слышала, сожаления, которые испытывала, когда в спешке, стараясь спасти невинное дитя, покидала обитель Чизу.       — Канаме, обещай мне.       — Что угодно.       — Мы найдём Кирию-куна — убедиться, что с ним всё в порядке. А потом освободим всех, кто томится в плену у Красной Змеи.       Канаме погладил её по голове и слегка улыбнулся.       — Вечно рвёшься в бой в первых рядах. Но я обещаю. Это то, ради чего и я живу. Я рад, что ты разделяешь мои взгляды.       Саюри привстала, чтобы заглянуть в его глаза. Сейчас в них не было огня жажды, но и без этого они были захватывающе прекрасны. Древнейшее чудовище ей удалось приручить всего лишь лаской, теплом и улыбкой. Но для этого пришлось и самой попасться в его сети.       — Змея рассказала мне о тебе много неприятного, — сказала Саюри, положив ладонь на его щёку. Канаме окинул её изумлённым взглядом, полным интереса: откуда же той женщине могло быть известно о нём больше, чем ему самому? Саюри поспешила продолжить: — Но твоя кровь рассказала мне, что Чизу лгала. И даже если ты совершал страшные преступления, ты расплатился за них сполна своим одиночеством. И теперь, когда я вижу, что ты стоишь бок о бок со мной на стороне людей, ты заслужил и награду.       Канаме сощурился, слушая Саюри, и сплёл свои пальцы с её. Она была такая тёплая, её кожа — мягкая и нежная, а красота — пленительна. Могла ли родиться для него женщина прекраснее, чем она?       — Я не настроен вести философские беседы, — решительно сказал Канаме, хватая Саюри и резко кладя спиной на постель. — Лучше закончим начатое.       — Закончим? Но мы же…       — Вампиры спят до заката, — мягко прервал её чистокровный, кладя палец на её губы. — Поэтому и любовью занимаются до последнего луча Солнца.       Ханадаги-старший так и не пришёл в себя после предательства сына. Ни жена, ни юные наследники в лице младшего сына Иссея и дочери не могли ему помочь. Он провёл бесконечное количество дней рядом с тем, с кем разделил участь смерти и перерождения в кровопийцу. Он доверял ему как себе.       Оттого осознание предательства Кумоидэ было сродни порезу раскалённого ножа по коже.       После атаки на Ковен приспешники Чизу пока не давали о себе никак знать. Они покинули древний дворец, где Саюри находилась в плену, и куда направились — неизвестно. Хио Рен и Майя, Шото, Айдо и остальны рассредоточились по территории Империи, чтобы выискать новое убежище врагов. Из двух других уцелевших Ковенов новостей пока не было, что означало, что у них всё было тихо. И именно это настораживало. Не готовила ли Чизу вновь какое-то нежданное нападение? Впрочем, какое нападение может им именоваться, если оно не было нежданным?       Находившийся в плену у восточного Ковена Каин молчал. Никакие уговоры и пытки не были способны вытащить из него и слова против Красной Змеи. На все вопросы о новом местонахождении Чизу и будущих планах он отвечал лишь истошным криком: «Я ничего не знаю!»       — Вы же не думаете, что она была настолько милосердной, чтобы, отправляя меня в ад к вам, сообщить о новом убежище для её армии? — с нескрываемым интересом спросил Каин своих мучителей-палачей — Канаме и Ичиджо, первый отдавал приказы и задавал вопросы, второй — исполнял и ехидничал. Каину же самому было любопытно узнать, неужели жители Ковена были настолько наивны.       — Мы не говорим о её милосердии и доверии к тебе, — отозвался Канаме, холодно глядя на пленника. — Факт того, как легко ты её предал ради сохранения жизни себе, уже говорит, что тебе не стала бы доверять и сама Чизу. Думаю, она понимала твою суть. Но ты провёл много времени в её обители. Не может же быть, чтобы ты, живя рядом с ней, не мог ненароком услышать что-нибудь о том, что нам интересно.       Ичиджо играючи провёл щипцами перед лицом Каина. Нездоровая улыбка на лице бывшего пирата не пугала, но озадачивала рыжего предателя.       — У тебя остался последний ноготь! — почему-то радостно оповестил его Масао, на что Каин фыркнул, ответив:       — Они отрастут.       Душевную беседу пришлось закончить, так как в комнату ворвалась Саюри.       — Что вы здесь делаете?! — На решительном лице, как всегда в такие моменты, — маска осуждения в стиле строгой матери, готовой наказать нерадивых детей за глупые проступки.       — Делаем… всякое, — задумчиво ответил Ичиджо, размышляя, как же правильно описать процесс, которым они действительно занимались, потому что слово «пытаем» явно бы пришлось чистокровной не по вкусу. Но щипцы в его руках вызывали подозрения в неадекватности происходящего. Нахмурившись, Саюри перевела осуждающий взгляд на Канаме, который непоколебимо встал с кресла и ровным голосом сказал:       — Мы завершили. Впрочем, Ичиджо, если у тебя полно свободного времени, можешь заняться самодеятельностью. — Взяв Саюри под локоть, он вывел её из комнаты и сказал: — Мне надо с тобой поговорить кое о чём.       Саюри была заинтригована, так как если Канаме и начинал серьёзный разговор, то по мелочам явно не разменивался. Они пришли в его «лабораторию», чистокровный жестом попросил Саюри присесть, пока он искал нужные бумаги на полке. Вампирша обвела взглядом комнату: уже столько времени здесь ничего не менялось. Всё педантично расставлено по своим местам, склянка к склянке, бутылка к бутылке, книги ровным строем заполняли полки, и ни одна пылинка не оскверняла чистоту и стерильность этого места. Задумавшись, она даже не сразу заметила, как Канаме подошёл и протянул ей несколько исписанных листов бумаги.       — Что это? — моргнув, спросила она, но чистокровный лишь настойчиво потряс листами в воздухе. Саюри взяла бумаги, вчиталась и… — О боги, — охнула она. — Ты нашёл его. Оружие.       — Да, — мрачно протянул Канаме, сложив руки на груди. — Если ты уже дочитала до конца, то поняла, что не всё так просто, как казалось с самого начала. — Жертва бессмертного, — озвучила Саюри и примяла листы в руках. Они оба молчали, не решаясь сказать вслух очевидное. Наконец, девушка, прокашлявшись, сказала: — И… кто же?       Канаме горько усмехнулся.       — Саюри, ты умная женщина. А это глупый вопрос.       — Вовсе не глупый, — возразила она, откладывая бумаги на стол с такой резкостью в движениях, будто это было нечто плохое, от чего требовалось срочно избавиться. — Ты не можешь пожертвовать собой вот так. Отец не способен вести нас, и только благодаря тому, что ты своим могуществом и уважением смог удержать жителей Ковена, мы не разбрелись во все стороны, уничтожая мир до его основания. И к тому же… — Саюри перевела дух. — Как же мы?       На лице Канаме показалась лёгкая печальная улыбка. «Мы» звучало прекрасно — в одном коротком слове был океан надежд, пробуждающий в сознании сотни картин светлого совместного будущего. Последние несколько дней, что он проводил с Саюри, он только и предавался тому, что представлял себе это будущее, в котором даже проклятье вечной жизни казалось даром, пока рядом была она. Но что делать со всем остальным?       — Я же не могу встать посреди Ковена и спросить, кто желает отдать своё бессмертие во имя человечества?       — Конечно, нет.       Ситуация складывалась так, что выхода не было видно. Эйфория от того, что оружие было найдено, быстро рассеялась. А самое страшное для Канаме было то, что он боялся привязывать Саюри к себе. Он желал этого, но было ли ей нужно находиться рядом с тем, кто потерял себя в этом мире и с трудом вылез из омута ненависти к себе? Кто давал гарантии, что это не проявится позднее в той или иной форме и что Саюри готова терпеть это вечность? Канаме страстно хотел провести жизнь с понимающей его женщиной, но ещё более страстно он хотел не дать ей утонуть в омуте отчаяния.       Саюри тихо подошла к нему и порывисто обняла, сжимая. Погладила его по волосам и медленно выдохнула, опалив горячим дыханием его шею.       — Мы найдём выход. Мой хороший мальчик.       «Если же его нет, то в жертву принесу себя я».