Король в кандалах

Теперь не надо умирать, чтобы попасть в ад.

      Ичиджо Масао стоял один у выхода из дома восточного Ковена, пустым взглядом наблюдая, как вдалеке от земли поднимаются густые полосы серого дыма. Его вампирский слух безошибочно узнавал звуки войны — крики людей, лязг оружия, бешеный стук сердец, отчаянно желавших биться дольше. Кровь в венах, что разгоняли эти сердца, в любой другой момент показалась бы столь соблазнительно горячей и ароматной, если бы война не касалась Ичиджо напрямую. Всего полчаса назад он стоял здесь не один. Но за эти длинные тридцать минут он не решился сделать ни единого шага.       — Масао! — крикнула Саюри, пытаясь остановить бывшего пирата, что с необыкновенной прытью спешил обратно на поле боя вместе с припасами, за которыми пришёл. Золотистая грива длинных волос мелькнула при обороте головы, и Ичиджо посмотрел на чистокровную.       — О, Саюри! — радостно поприветствовал он её, помахав рукой. — Решила поцеловать на дорожку великого и обаятельного, то есть меня?       Строгий и серьёзный взгляд ореховых глаз дал ему понять, что шутки были не к месту. Виновато улыбнувшись, он моргнул и спросил:       — Так чего тебе? Что-то случилось?       Саюри всё не решалась сделать то, что было у неё на уме, и Масао не мог понять, почему. Сердце в её груди билось гулко, и мужчине стало ясно, что она очень переживает. Но что могло заставить её волноваться так сильно? Никто из их друзей не мог умереть, это известно всем. Враги одержали победу? Но и это не причина сложить руки, всегда надо продолжать бороться.       — Саюри, ты меня пугаешь.       — Масао, как это удивительно, — вдруг со слабой улыбкой начала чистокровная, положив дрожащую ладонь ему на плечо. — Ты мой собрат по несчастью — мы оба не могли создать животное-фамильяр, выражая своё Я чем-то иным.       — Ну, в моём случае это потому, что я слишком глупый, чтобы додуматься до того, как это делать. А в твоём…       — Дай мне договорить без твоих неуместных шуточек, прошу. — Ичиджо смолк и даже почти не дышал. Происходило что-то серьёзное и сейчас ему это нравилось. Но, похоже, не понравится потом. — Наверное, в этом нет ничего такого, но мне хочется верить, что Канаме приблизил нас с тобой к себе больше других из-за этой нашей особенности. Он всегда был ближе к тем, кто, по его мнению, был слабее и заслуживал больше внимания. Пусть он и делал это неосознанно, но своим могуществом он умел не подавлять, а вдохновлять. Он вдохновил тебя на написание книги, его сила пробудила в тебе желание поделиться твоей и его историей с другими.       — Стой, — изумрудные глаза вампира с удивлением расширились, — откуда ты…       — Та книга, «Земля впереди», которую Рен читал тогда в Ковене. Которую Канаме читал мне на ночь в постоялом дворе. Это же ты написал, верно?       Масао устало выдохнул. Его матросы вечно смеялись над ним, когда видели за пером — эка невидаль, капитан пиратского корабля сочиняет байки. Но его чудесное спасение руками Канаме, которое привело его в стан вампиров, явилось для него неиссякаемым фонтаном вдохновения. И пусть он в итоге не был доволен своей работой, считая, что ему есть куда расти, он нежно любил своё детище. Хотя и пытался не распространяться о том, что автором был он.       — Да-а, — вяло протянул Ичиджо, растягивая на лице задумчивую улыбку. — Было время. Только никому не говори, ладно? Даже Канаме!       Почти детская настойчивость этого уже взрослого, а когда-то и грозного мужчины тронула Саюри, и она улыбнулась. Если бы только он знал, что вскоре она действительно не сможет никому ничего рассказать.       — Обещаю хранить твой секрет, если ты выполнишь одну мою маленькую просьбу.       — Всё, что угодно.       Саюри сунула руку за пазуху и вытащила оттуда маленький конверт из пожелтевшей бумаги. Он казался ужасно тёмным в белоснежных руках чистокровной.       — Отдай это Канаме, когда узнаешь ужасную весть обо мне.       — Что?! — Масао едва не выронил конверт из рук. — Саюри, что ты собралась сделать?       — Видишь, Канаме вдохновил и меня. Заставил поверить, что общее намного выше личного и что любая боль со временем забывается. — Саюри отвела взгляд в сторону, чтобы скрыть накатившие слёзы. — Мне бы хотелось сделать так, чтобы он меня не помнил — чтобы не испытывал боль от потери. Но он сильный, он справится, верно? В конце концов, впереди его ждут многие столетия жизни, и он обязательно встретит ту, что станет светом в конце тоннеля…       Ичиджо мотнул головой, будто пытался перемешать все воспоминания этой странной встречи, чтобы лучше понять смысл слов Саюри. Но как бы он ни осмысливал сказанное, всё приходило только к одному: она говорила о своей смерти. Масао брал в расчёт то, что он был молодым вампиром, и поэтому ему было легче поверить в смерть, чем остальным. Но не мог избавиться от наваждения, ведь что ещё могло отобрать бессмертную женщину у бессмертного мужчины?       — Говорить об этом так… — вслух произнёс Ичиджо, разговаривая сам с собой и глядя на конверт. Старая пожелтевшая бумага… Словно она долго лежала где-то недалеко от окна и выцвела со временем.       В лаборатории Канаме была стопка такой бумаги. Прямо на столике у окна.       — О-о… — с ужасом протянул Масао. Он вспомнил, что Канаме проводил в своей лаборатории опыты по поиску оружия против вампиров. — О морской дьявол!       До быстро растущего дворца было не добраться. Пока основная группа обращённых строила «цитадель зла», другая рыла ров, создавая дополнительное препятствие противнику, а третья — нападала. Но что все эти препятствия для самого могущественного и опасного существа на земле?       Твари низшего уровня, лишённые разума и сознания, рассеивались словно дым, словно песок на ветру перед ногами Канаме, стоило ему только щёлкнуть пальцем. Он не испытывал жалости к ним — им уже всё равно не помочь. Смерть для них была выходом, освобождением и наградой за страдания, что они переносили в этом мире. Быть жертвой насилия и куклой в руках тех, кому дана сила — худшее существование.       Низшие вампиры таяли на глазах, рассыпаясь серым пеплом по воздуху, и Канаме мысленно удивлялся, откуда он черпал столько сил, о которых ранее в себе не подозревал. Ещё несколько шагов вперёд, и он прорвётся к окопу, отделявшему его от дворца. Строение выглядело устрашающе. Скорее не дворец и не замок, а филиал чистилища, темница для тех, кто ожидает казни. Сложно понять, получалось ли так нарочно или бессознательно, но отрицать очевидное было нельзя. Только человек с крепкими нервами и самыми оптимистичными взглядами на жизнь мог взглянуть на дворец, не вздрогнув.       Канаме занёс руку для нового энергетического удара. Из-за потери сил в горле саднило — жажда была врагом посильнее, чем все эти твари. С ней одной нельзя было бороться. Мысль о жажде ожидаемо привела его к мысли о Саюри, и Канаме втянул поглубже воздух, словно она была где-то рядом и он мог почувствовать успокаивающий цветочный запах её тела. Но её не было рядом. Эта мысль Канаме не понравилась.       С помощью соратников Канаме заметно проредил ряды низших. Они теперь не толпились прямо перед ним, кучкуясь и нападая по двое-трое, а шипели по сторонам, злобно глядя на него и прочих чистокровных Ковена, высматривая удобный момент и угол, чтобы броситься к их шеям. Но всё напрасно. Их разум слишком отупел, души испепелились. Их больше не было, были только их измученные тела.       — Канаме! — раздался пронзительный крик где-то позади его спины. Канаме увидел, как к нему на всех парах нёсся Ичиджо с раскрасневшимся лицом, растрёпанными волосами, размахивая руками во все стороны, отбиваясь от особо нахальных тварей. Подбежав к чистокровному, попутно сбивая с ног одного их низших, чей визг боли неприятно напомнил писк поросёнка на бойне, Масао схватил Канаме за плечи и, не успев отдышаться, залепетал:       — Там Саюри… она… ушла куда-то, сказав… Ох, она сказала, что сделает нечто ужасное. Что ты… ты вдохновил её на то, что… Фу-уф, что-то про тех, для кого общее важнее личного. Мне нужен фамильяр для таких быстрых передвижений! Канаме, это связано как-то с оружием, над которым ты работал?..       Канаме застыл, не видя перед собой ничего. Он будто ослеп, как если бы слова Ичиджо могли выколоть ему глаза. Один удар за другим, и он уже не видел ничего, кроме тьмы, что только недавно отпрянула от него.       — Канаме?! — с ужасом закричал Масао, видя, как чистокровный распадается под его ладонями на стаю чёрных летучих мышей. Взмыв вверх, фамильяры стремительно покинули поле боя, удаляясь как скорбные птицы с кладбища.       Только не ты.       Канаме не знал, что думать. Слова Ичиджо были слишком сумбурными, чтобы понять его наверняка, но чистокровный слишком боялся того, что Саюри совершит ошибку, поэтому времени на разъяснения не тратил. Но где она была?       Ты не могла так поступить. Только не ты, не та, что столь сильно любила эту жизнь.       Он облетел территории, примыкавшие к Ковену, но не увидел её на дорогах и тропах — значит, она была уже слишком далеко. Канаме начинал нервничать, это волнение передалось и фамильярам — летучие мыши не держали ровный строй, некоторые из них бессильно начинали падать, будто им подрезали крылья, а потом медленно вновь поднимались к серым небесам. Серым, холодным, бесчувственным, предвещавшим беспощадный снег.       Пусть это окажется жестокой ложью. Шуткой, издевательством, чем угодно. Но только не твоим предательством. Как же ты могла поступить столь безрассудно и эгоистично? Я не верю, не верю, не верю…       Вдруг на главной дороге он заметил свежие следы копыт. Гортензия! Следуя узору её шагов, стая летучих мышей двинулась, как оказалось, к той самой деревеньке, где совсем недавно приспешники Красной Змеи учинили расправу над невинными жителями.       Конечно же. Это в твоём духе. Дарить надежду тем, кто уже совсем её потерял.       Канаме и сам не осознавал, что этими словами, по сути, признавал свою потерю. Разум отказывался верить, сердце отрицало, но душа уже понимала.       Собравшись воедино, чистокровный приземлился недалеко от площади — спускаться с небес прямо на головы деревенских жителей, что чуть с ума не сошли от нашествия кровопийц, было бы как минимум странно. Ведь сегодня настал его черёд сходить с ума.       На крошечной площади была сложена печь — видно, что совсем свежая и новая, собранная на скорую руку. Из неё, будто рыки разъярённого дракона, вырывались потоки необузданного пламени. Они зажигались и вспыхивали, затем прятались внутри печи, и всё повторялось заново. Канаме почувствовал неприятную дрожь в теле от ощущения, что ему придётся увидеть нечто ужасное.       Только не ты. Только не так. Только не сейчас, когда ты нужна мне больше всего.       Люди на площади столпились возле печи, прикрывая своими спинами что-то, что лежало на земле. От этого чего-то шёл знакомый запах родной крови. Аромат лилий и жасмина, роз и сирени, тюльпанов и фиалок… Яркий цветочный флёр, которого не должно быть в это время года, был легко различим в морозном воздухе.       Его не должно быть здесь.       Кто-то из присутствовавших заметил Канаме и рукой указал на него другим. Некоторые напряглись, но по подавленному виду кровопийцы они поняли, что лучше не совершать лишних действий. Если бы хотел напасть, уже бы напал.       Они расступились, давая ему пройти вперёд, принимая, что прибывший вампир скорее всего был знаком с женщиной, пожертвовавшей собой, поэтому имел право увидеть её. Но шаги давались Канаме тяжело. Словно налитые свинцом, ноги еле передвигались, ему казалось, что он едва прошёл миллиметр, а на самом деле он уже стоял рядом, видя перед собой распростёртое на земле тело. Смотрел и не признавал его.       Нет. Это не ты.       Краски жизни ушли с её нежного лица. Лёгкий румянец, что часто служил изящным украшением её улыбке, исчез. Глаза с чёрными ресницами были закрыты, и казалось, что они вот-вот разомкнутся и спящая проснётся, но это была уловка смерти. Кожа была бесцветна, как грубый мрамор.       Едва уловимый треск на её лице привёл Канаме в ужас и смятение, заставив вздрогнуть. Она рассыпалась… Медленно и вальяжно смерть забирала её к себе.       — Эта женщина, — вдруг послышался из-за спины чей-то голос. Канаме повернулся и бросил на говорившего мрачный взгляд. Аскаи внимательно посмотрел на чистокровного и поймал себя на странной мысли — ему виделось, как безумие рвалось наружу из этого кровопийцы. — Она бросила своё сердце в кипящий котёл. И даже после этого она была способна ходить, двигаться. Я немного знаю о вас, но разве вы не чудовища, что не способны умереть несмотря ни на что?       Истинно так. Неспособные умереть, не смотря ни на что. Но стоит только взглянуть на весь ужас, что творится вокруг, захочется не только умереть, но и вовсе исчезнуть из этого мира.       Канаме опустился на колени. Провёл руками по её холодному лицу. Бледная кожа была ещё столь нежной на ощупь, но больше не такой податливой — женщина не начнёт тереться о его пальцы навстречу его ласке и не улыбнётся в ответ. Больше никогда.       Зачем? Зачем?..       «…Я не смогу простить таких существ, — говорила она ему буквально вчера. Говорила с предостережением, которое он, укутанный дымкой призрачного счастья, не смог уловить. — Что забыли своё предназначение и играли с жизнями тех, кто слаб телом и силён духом. Тех, кто инстинктивно продолжает надеяться. Ни в коем случае я не смогу молча смотреть на это».       Не сможешь молча смотреть на это… Что ж, я услышал твой крик. Услышь теперь и мой.       Её уставшее за столетия жизни тело распалось на тысячи осколков, что засверкали между холодных хлопьев падавшего снега. Разбилась, как стекло, и рассыпалась, как остатки пепла после погасшего костра.       — Это должен был быть я.       Крик, что тише журчания воды и шелеста листьев, когда нет ветра. Крик, что громче любого плача, но что никогда не будет услышан никем.       Я же так не хотел ни к кому привязываться. Но время, проведённое с тобой… Что мне делать, как не жалеть о том, что я его потерял и оно обернулось лишь воспоминаниями? С этого момента один лишь прах, который не удержать в ладони.       Канаме протянул вперёд руку, пытаясь уловить часть её осколков. Но когда он раскрывал ладонь, в ней ничего не было.       «Я хочу быть полезной людям».       Но ведь это была моя ноша.       «Я хочу быть полезной Канаме».       Что пользы в том, что я вновь не хочу жить?       Канаме разозлился. На себя, что не смог её сберечь и понять её намерения раньше, на этот мир, устроенный так отвратительно, что лучшим приходилось его покидать, добровольно отдавая свою жизнь. Он разозлился и с силой сжал в кулак ладони, посылая свой гнев невидимым богам или самой судьбе.       Почуяв ярость чистокровного, металл впервые показал свою сущность — языки кипящей материи яростно вырвались из котла и направились в сторону вампира, окутывая его и опасно шипя, как смертоносные змеи.       — О… Вижу, ты уже рвёшься в бой. — Поняв, в чём дело, Канаме подавил свои негативные чувства. Орудие не было Саюри. И ему надо было дать понять, что Канаме — не враг.       В горячем, жарком запахе расплавленного металла, что постепенно расслаблял свою хватку вокруг его тела, ему казался аромат кожи Саюри. Тонкий, едва уловимый, каким бывает запах южного ветра во вкусе вина.       Но вино уже не виноград.       — Вы те люди, — слабым, охрипшим голосом заговорил Канаме, не поднимая глаз с места, где лежала Саюри. Покрывало уже было испещрено белыми хлопьями — снегом, и серыми — её прахом. Жители вокруг мгновенно замолчали, внимая голосу врага. — Вы те люди, что отведали её кровь, чтобы заполучить силу для собственной защиты. — По сторонам показались несмелые кивки, но Канаме их не видел. — Вы те, кто выжил после этого. Ваши враги — это глупцы, кто всё ещё считает, что никто не сможет забрать их жизни. Но я наделю вас мудростью.       Подняв голову, он устремил на них тяжёлый взгляд. Люди стояли ровно и не шевелились, будто боялись даже дышать.       — Сделайте оружие из этого металла. Каждому из вас я раздам свою роль, и вам не удастся избежать новой ноши. Теперь вы будете жаждать крови, точно так же, как и мы.       Слова Канаме звучали как смертный приговор. Если принять тот факт, что из принципов гуманизма, применимого ко всем живым существам, вампиров нельзя истребить на корню, тогда этим проклятьем будут связаны их дети, и дети детей, и дети детей их детей… Без конца, без края, ВЕЧНО.       — Приступайте! — крикнул Канаме изо всех сил и развернулся, оставляя нерешительных людей на площади приниматься за новое дело.       Вечно. Эта боль будет со мной вечно.       Канаме шёл, не видя под собой земли. Сухие листья шуршали, свежий тонкий, как кружево, слой снега мелодично хрустел, ломались истлевшие веточки кустов. Вдали насмешливо закаркала ворона, и её трескучий зов эхом ударил по сознанию чистокровного.       — Вечно, — послышалось ему в этом крике. — Вечно…       «Вечно без неё» — значит, уже не живой. Смертный бессмертный. Как — теперь — и все остальные.       Слабость окутала некогда могущественное тело чистокровного, которому не было, нет и не будет равных по силе. Ноги подкосились, и, теряя сознание, Канаме почувствовал, как рухнул на землю, усыпанную колючим, холодным снегом.       Во дворце в вечер первого в сезоне снега было на удивление тихо. Тревожные вести доносились со всех концов Империи, каждый необразованный крестьянин твердил о нашествии демонов и монстров, что пожирают людей и обладают нечеловеческими силами. Самое неприятное в этой истории было то, что им вторили и образованные дворяне. Помещики и профессора, купцы и воины, побывавшие в тех уголках, откуда приносили вести, — все как один говорили: ад разверзся под нашими ногами, выпустив кровожадных тварей. И им нет числа.       Император задумчиво потёр виски, когда закончил читать очередное донесение. Всё это было похоже на плохо написанные сказки, что его воспитатель рассказывал ему в детстве. Но была одна вещь, которая не давала правителю покоя и не позволяла пустить странное дело на самотёк.       Двадцать лет назад одно существо спасло ему жизнь. Нет, он не готовился к смерти, но то существование, которое он влачил, будучи поражённым лепрой, мало походило на жизнь. Уродство, вызванное болезнью, для бездетного правителя было сродни смертной казни — медленной и устрашающей как яд. Однако один великий целитель исправил досадное недоразумение, всего лишь дав ему свою кровь и попросив в качестве платы чужую — для насыщения. Тогда это показалось дикостью. Сейчас — мрачной реальностью.       Был ли его спаситель среди них? Был он на стороне тех, кто уничтожал человеческий род? Или же на стороне тех, кто пытался от него избавиться?       Император уже давно хотел увидеть его вновь. Заглянуть без страха в глаза и со всей искренностью своей истинно человеческой любознательности спросить: что ты такое? Стук в дверь прервал его мысли, и правитель пригласил пришедшего к себе. После всех почтительных ритуалов приветствия гонец протянул руку и передал правителю новое донесение. Император немедленно развернул свёрток. Ни о чём хорошем там не было сказано.       — Нет, это не слухи, — произнёс он, покачивая головой. Свернув бумагу, он поднялся и оповестил: — Зови моих советников. Я хочу, чтобы они собрали свиту. Мы сегодня же выдвигаемся в эту деревню. Я должен своими глазами увидеть, что всё, о чём мне пишут, либо отвратительная правда, либо дурацкий вымысел.