Король в кандалах

      Если бы Канаме попросили дать название тому, что происходило с ним в последующие полгода, он бы затруднился ответить. И трудность заключалась не в происшествиях на политической арене, а в том, что люди именуют личной жизнью.       После того как Канаме выпил крови Юрико, они стали друг другу ближе. Он думал, что новоиспечённая принцесса начнёт испытывать неловкость по отношению к нему, но, кажется, он недооценил её уверенность в себе. Сам он тоже сразу не испытал чувства неловкого отчуждения, которое обычно настигало его, когда он пил кровь, например, той же Мегуми, когда ему хотелось скрыться поскорее и зарыться головой в свои проблемы, лишь бы не думать о том, какие чувства у девушки вызвали его действия. Но с Юрико он перенёс это легче. И это было странно.       Возможно, виной всему то, что её кровь показала ему ровно то, что он уже видел в крови Саюри. Все эти столетия сёстры были вдвоём, лишь последние года два провели раздельно, когда Юрико поселилась в Южном Ковене. Ничего чрезвычайно особенного с ней не происходило в тот период, потому и сильных эмоций она там не испытывала. Но со всем, что случилось до, Канаме был уже хорошо знаком. У него не было чувства, что он подглядывал за чужой жизнью сквозь замочную скважину. Ему просто заново рассказали то, что он знал.       Это лишь поспособствовало тому, что Канаме почувствовал себя ближе к Юрико. Ему захотелось быть ближе. Но это было не то же самое, что с Саюри. У него появилось осознанное желание опекать младшую Куран, давать ей советы и принимать заботу от неё. Впрочем, с этим всем он справлялся намного хуже, чем сама Юрико. Создание Ночного двора требовало много усилий со стороны Канаме, назначение новых должностей и распределение финансов были только источниками головной боли и нервотрёпки, поэтому Юрико с радостью выслушивала Канаме, когда каждое утро, после напряжённого вечера и ночи, он приходил к ней и делился своими мыслями. Изрекая их тихим, усталым голосом, в любую минуту ожидая поддерживающих слов от неё. И она их давала.       Единственным, чем он так и не смог с ней поделиться, это планом по избавлению от Императора и прочих вельможей, желавших обрести бессмертие. Он чувствовал, что она не одобрит. Как не одобрила бы Саюри.       Но другого выхода уже не было. Как не было его тогда, так и сейчас. За полгода не появилось других мыслей о том, как иначе решить эту проблему. Но всё нужно было сделать сразу и резко.       Подписание Императором и Канаме указа о назначении Ночных министров совпало с рождением у Хио Рена и Майи первенца. Для Канаме это был первый за долгое время опыт чего-то нового: он не видел ранее младенцев-кровопийц и того, как протекали роды у женщин-вампиров. Мало того, он удивился, когда узнал от Рена, что Майя была беременна уже несколько лет — только живот стал расти недавно, обозначая приближение рождения. Он объяснил, что в этом и состояла особенность того, как рождаются вампиры, в частности чистокровные: эмбрион напитывался кровью и энергией матери в течение нескольких десятков месяцев, пока не наступит момент готовности к рождению.       — Как врачу и биологу мне очень интересно узнать то, как развивается плод вампира внутри тела женщины-вампира, — задумчиво сказал Канаме Рену в один из дней, когда они ожидали, что младенец вот-вот появится на свет. — Столь длительный период наверняка вызван особенностями процессов, происходящих в организме кровопийцы. Метаболизм проходит иначе, ведь от тела требуется поддержка системы изъятия нутриентов из крови и перерабатывания её в энергию для осуществления ускоренной регенерации, усиленных чувств и, по сути, магии. Эх, жаль, что технологии ещё настолько неразвиты, что я не могу просто заглянуть внутрь подопытных и всё выяснить наглядным путём.       — Хех, мне бы не хотелось, чтобы ты копался в моей Майе, — усмехнувшись, ответил Рен. — Ни в каком из смыслов этой фразы…       Канаме пропустил мимо ушей его замечание. Когда его голову посетила ещё одна мысль, он задал Хио вопрос:       — А как часто приходят циклические выделения крови?       — Что-о?!       — Ты уже много лет живёшь с Майей. Наверняка заметил.       — Ой, ну-у… — Рен по простоте своей смутился этим вопросом и в свою очередь поинтересовался: — А тебе зачем знать?       — У меня есть предположение, что человеческие женщины рождаются с определённым количеством яйцеклеток, и их потери, происходящие в течение регул, позже не возмещаются. Этим и вызвано то, что в более зрелом возрасте кровотечения прекращаются. Но это только предположение. Если у чистокровных женщин всё происходит так же ежемесячно, то тогда потери являются восполнимыми, ведь Майя смогла забеременеть, прожив пару столетий. Но это может объясняться и вампирской регенерацией, конечно.       — Э-э, в общем, у Майи это происходит раз в несколько лет. Как я знаю из её разговоров с чистокровными подругами, у них тоже. И давай больше не будем говорить на эту тему, ладно? Мне от неё нехорошо.       — Раз в несколько лет? — Канаме вновь проигнорировал сигналы неловкости, которые посылал Рен, и вздохнул. — Значит, потери яйцеклеток невосполнимы даже с регенерацией. Любопытно. Но зато объясняет, почему за всё это время родилось так мало чистокровных детей.       «И хвала богам, пожалуй», — уже подумал Канаме, решив не озвучивать эти слова в лицо уже-почти-отцу. Хио поёрзал на стуле и, извинившись, покинул Канаме, не испытывая никакого желания продолжать разговор на эту тему. Король, впрочем, не жаловался на то, что его оставили в покое размышлять о своём.       Когда же младенец появился на свет, Рен посчитал важным представить его Канаме как своему королю. Куран с таким же любопытством смотрел на мальчика, но без какого-либо трепета — интерес был чисто биологический, он искал внешнюю разницу с человеческими младенцами. И она была. Люди рождались несколько сморщенными, вампирский же ребёнок отличался идеально гладкой кожей. Настолько гладкой и сияющей, что создавалось ощущение, будто держишь на руках фарфоровую куклу, а не живое существо. Радужка также была крупнее по отношению к белку в глазах — его попросту было почти не видно. И звуки… Младенцы людей умели надоедливо пищать, но дети вампиров плакали немного странно. Канаме не мог объяснить, что именно, но в звуке их плача эхом отдавалось что-то сверхъестественное.       Рождение первого наследника чистокровного рода, включённого в королевскую свиту, было принято отпраздновать пиром, на который пригласили и представителей императорского двора. Сам правитель Империи также должен был присутствовать. Это был почти повтор празднования в честь коронации. С той лишь разницей, что некоторым было не суждено покинуть этот пир живыми.       Снова вдоль стен украшенной залы стояли охотники, как они теперь себя называли, настороженно поглядывая по сторонам, пытаясь не упустить никаких лишних движений. Снова стоял шум бесед, а столы ломились от угощений. Снова с обоих концов длинного стола установили кресла для двух правителей. Они были последними, кто ещё не пришёл из списка гостей.       Канаме боялся, что будет нервничать, но беспокойство отсутствовало. Как и какой-либо намёк на чувство вины. Было лишь сожаление, что иной способ справиться с проблемой не существовал. И преждевременная усталость от мысли о том, что будущие события принесут с собой неминуемый скандал.       Король посмотрел на себя в зеркало. Он выглядел более чем прилично — за полгода Юрико обшила его практически полностью, её было просто не остановить. К тому же, императорский двор не жалел материалов для снабжения Ночного двора всем необходимым, даже тканями и фурнитурой, и всё это было высочайшего качества. Канаме погладил себя по руке, пройдя ладонью вдоль по тёмно-зелёному шёлку рукава — ткань приятно холодила и ласкала кожу. К такому быстро привыкаешь.       — Ну, как сборы? — спросила Юрико, войдя после стука. Быстро окинув его взглядом, она перевела дух — как и обычно, он был потрясающе красив.       — Я почти готов, — ответил Канаме и отошёл от зеркала. Ему хотелось пить, и он бросил взгляд на стол с кувшином воды, но у него были сомнения, что вода сейчас поможет.       — Все ждут только нас и Императора, — мягко сказала Юрико, продолжая рассматривать его из-под полуопущенных ресниц.       Канаме никак на это не отреагировал. Он вполоборота смотрел на Юрико и думал, что она скажет, когда узнает о его планах. В ней было сосредоточено столько заботы о нём, что терять этот огонёк тепла было бы тяжело. По крайней мере, именно в её огоньке он нуждался.       Она стояла в длинном голубом платье, облегающем её хрупкую фигуру, каштановые волосы были подняты в высокую причёску и украшены лентами в тон платью. Она была красивой. И очень похожей на сестру.       — Тебе идёт этот наряд, — сказал Канаме и отвернулся, чтобы надеть длинный чёрный плащ. — Тоже сшила сама?       Юрико тепло улыбнулась.       — Да. Рада, что тебе нравится.       — Иначе и быть не может.       Юрико опустила взгляд. Её всё ещё терзали сомнения, но совсем недавно она решила, что разбираться со своими чувствами в одиночку будет неправильно. Ей нужна его помощь. Конечно, она поделилась переживаниями с Момоэ, но та ответила ровно то же, что думала и сама младшая Куран: с Канаме надо поговорить. Возможно, это будет не совсем справедливо, ведь это переложит часть её ноши на его плечи, что облегчит её и добавит сложностей ему. Но решить всё вдвоём было важно.       — Канаме.       Он выжидающе смотрел на неё. Помолчав немного, принцесса Куран подошла к нему и, недолго раздумывая, крепко его обняла. Это несколько удивило короля, но он всё же ответил на объятия, сцепляя руки на её спине.       Уткнувшись лицом в его грудь, в которой размеренно билось сердце и тихо звенела кровь в тонких венах, Юрико вздохнула.       — Незадолго до своей… смерти Саюри прислала мне письмо. В нём она просила меня позаботиться о тебе. Я так боюсь, что перевыполню её просьбу. Что она, где бы ни была, рассердится за то, что я… чувствую к тебе.       Канаме внутренне напрягся, но внешне ничем не выдал этого. Он стоял, всё так же держа её в объятиях, и молчал.       — Это сильнее меня, — продолжала принцесса. — Я пытаюсь сопротивляться, но я же вампир. Чем больше я иду против инстинктов, тем яростнее они меня одолевают.       Король медленно и шумно вдохнул, принимая в себя яркий запах младшей Куран. С губ наконец сорвался вопрос, который он должен был задать ей уже давно.       — Ты хочешь моей крови?       Юрико что-то невнятно и глухо простонала, а потом подняла голову. Её большие голубые глаза внимательно смотрели на него, что-то выискивая в чертах его лица. Какой-нибудь намёк.       — Я хочу быть с тобой. Обнимать тебя, целовать тебя. Пить твою кровь и давать свою. Говорить с тобой каждую ночь и разделять с тобой сон каждый день. Я хочу тебя.       Она немного приподнялась на цыпочки и подарила ему лёгкий, почти невесомый поцелуй. Когда он открыл глаза, Юрико тяжело выдохнула.       — И пусть мне не будет прощения за это.       Канаме размышлял, что сказать, и не находил сейчас нужных слов. Эмоциональные качели не входили в планы на сегодняшний вечер.       — Я пока не знаю, как правильно ответить тебе, — в конце концов, сказал он. Юрико горько усмехнулась.       — Мне не нужно правильно. Мне нужно честно.       — Это и было честно. Но сейчас единственное, что я могу ответить, это то, что я искренне хочу, чтобы ты была рядом. Я правда нуждаюсь в этом. Ты сможешь… быть со мной?       Юрико слабо улыбнулась, и в уголках её глаз блеснула влага.       — Я смогу. Я готова во всём тебя поддерживать и быть рядом.       Канаме был честен с ней. Но, действуя в своей любимой манере, не до конца. Он и правда хотел, чтобы Юрико была рядом с ним, но всё ещё пытался понять, чем продиктовано это желание: чувствами к ней самой или же тем, как она напоминала ему Саюри?       Пир был в самом разгаре, когда Майя, подхватив сына на руки, решила покинуть торжество. Перед уходом она наказала Рену вести себя как вежливый и гостеприимный хозяин, тот кивнул и проводил её взглядом. Юрико, любившая детей и чересчур заинтригованная новым жильцом Ковена, покинула гостей вместе с ней. Следом, размахивая глиняной бутылью с рисовой настойкой и напевая давно забытые морские песни, ушёл и Масао, но в совершенно другом направлении. Канаме выдохнул. Он знал, что бывший пират скоро вернётся.       Король вампиров посмотрел вперёд. Сидящий за другим концом стола Император тоже не сводил с него взгляд. Он ждал. Уже полгода он добивался от Канаме ответа и не принимал отказа. Он свыкся с мыслью, что столкнулся с эталонным упорством, но не желал обратиться к другому вампиру. Это был вопрос принципа: принять вампиризм из уст своего спасителя и антагониста. Было в этом что-то поэтичное, чему правитель людей не мог сопротивляться.       Масао вернулся всё также с бутылкой наперевес. Широченная улыбка не сходила с его лица, но пройдя мимо Канаме, он едва заметно кивнул. Король понял, что всё было готово. И выдохнул.       В двери вошла прислуга с подносами, на которых громоздились сияющие кубки с ароматной жидкостью. Для каждого гостя был приготовлен свой, и слуги старательно расставляли угощение по правую руку от каждого сидящего. Когда с сервировкой было покончено, Канаме поднял кубок и встал.       — Я хочу произнести тост за наших дорогих гостей. В ваших кубках — «Вино молодости», напиток, приготовленный по особому рецепту, любимому в Ковене. Я надеюсь, что оно придётся вам по вкусу, ведь многие жаждали его отведать уже достаточно давно. За вас же — за ваше терпение и содействие в строительстве нашего общего мира.       Залпом выпив до дна, Канаме опустил кубок на стол. Все присутствующие присоединились к нему и осушили свои кубки. Император, помедлив, осторожно поднёс кубок к губам, слегка улыбнулся и, глядя на Канаме, выпил.       Первые пару минут ничего не происходило. Затем послышался редкий кашель с разных сторон, постепенно перераставший в удушье. Охотники, стоявшие по периметру, не двигались.       — Воды… Воды! — наперебой просили умирающие, но слуги стояли на своих местах. Император, откашлявшись в свою ладонь, посмотрел на неё — пальцы были измазаны тёмной кровью.       — «Вино молодости», Ваше величество? — хрипло спросил он. В этом слабом голосе звучало всё: разочарование, обвинение и укор.       — Конечно, — спокойно ответил Канаме. — Вы навечно останетесь такими, какими покинете этот мир сейчас. Как вы и хотели. Разве это не прекрасно?       Он молча пил вино, равнодушно глядя на то, как умирали предатели человеческой расы. Один за другим они навсегда закрывали свои глаза, всё ещё конвульсивно дёргаясь от боли, терзавшей тела, пока последним на стол не рухнул Император, чьё лицо искривила гримаса отчаяния, застывшая на нём навечно.       Какое-то время в зале стояло молчание. Убедившись, что больше не раздаётся ни кашля, ни хрипов, Канаме кивнул стоявшим по углам охотникам, и те принялись убирать ещё не остывшие трупы. К Королю подошёл Ягари и холодно сказал:       — От Новой Церкви до сих пор нет новостей. Мы не уверены, что эта акция не обернётся для вас проблемами с их стороны. Когда это обсуждалось с Кроссом, он был против. И первосвященники будут ссылаться на его мнение в принятии решения.       — Я это учту, — просто ответил Канаме. Ягари нахмурился.       — Мы согласились на это только для того, чтобы на трон взошёл Кинтаро-сама. Нам тоже не нужны два правителя-кровососа. Но это не значит, что мы и впредь сможет беспрепятственно сотрудничать.       — А ты подвесил язык, как я посмотрю, — усмехнулся Канаме. — Раньше ты выражался как самая настоящая деревенщина.       — Аскаи-кун меня кое-чему научил. Иногда дипломатия полезнее горячей головы. Но я всё ещё с большей радостью пущу в ход своё ружьё, если выдастся возможность.       На этом он ушёл, присоединяясь к своим коллегам, которые волочили трупы из зала.       — Что всё это было?! — воскликнул сидевший до этого тихо Хио. Рен был единственным из присутствовавших, кто был не в курсе готовящегося массового убийства. Канаме предположил, что говорить ему об их плане ни к чему — молодой отец вряд ли бы дал своё согласие на то, чтобы устраивать резню во время торжества в честь рождения его сына.       Масао самодовольно заулыбался.       — Это всё пиратский яд, — сказал он и вытащил небольшой флакон из внутреннего кармана своего плаща. Внутри стекляшки переливалась голубоватая жидкость, сверкая в свете десятков свечей. — В мою бытность пиратом мы его изготавливали, чтобы травить крыс на кораблях.       — Чт… — шокированный Рен перевёл взгляд на Канаме, мрачно смотревшего вперёд себя. — Крысы? Мы только что избавились от половины Императорского совета!       — От его худшей половины! — не унимался Ичиджо и показательно выпил яд из флакончика. Распробовав жидкость на языке, он поморщился. — Горчит. Неудивительно, что им не понравилось.       — А ты, как я погляжу, любитель острых ощущений, — внезапно подала голос Ацуко, грея в руках свой кубок. Сбоку от неё двое охотников вытащили из-за стола грузного чиновника и понесли к выходу. — Часто ты принимаешь всевозможную отраву?       — Раз в неделю, — не мешкая, ответил Масао. — Иначе яд лезет из меня, знаешь ли.       — Да вы спятили… — не мог успокоиться Хио, на что Соэн Джин цокнул в ответ.       — Рен, уймись. Об этом было договорено. Гильдия, как видишь в курсе.       — Убивать Императора — предательство!       — А не предательство ли с их стороны, — вмешался Канаме, — воевать на стороне людей против вампиров, чтобы потом просить их обратить в себе подобных? Если бы ты был человеком, ты был бы готов жить указами Императора-вампира?       — Нет, — растерянно ответил Рен, — но наверняка можно было бы найти другой выход!       Канаме резко встал из-за стола. Не попрощавшись ни с кем, он молча покинул залу.       Последующая неделя после травли чиновников была очень сложной морально. Самому Канаме было плевать на всех погибших, только смерть Императора вызывала сожаления. Но, как и ожидалось, не все разделяли методы Ночного двора по уничтожению неугодных, и Королю каждый день приходилось сталкиваться с толпами посетителей и стопками корреспонденции, посвящёнными этому вопросу.       Новая Церковь и правда оказалась против. Но вопреки ожиданиям, официального заявления от Главы не последовало, пришла только «нота протеста» от Кросса, в которой он ругал Канаме за горячность и недальновидность. Давя на греховность этого преступления, Кросс спрашивал в тексте письма, как Канаме собирается жить с этим тяжким бременем неправильного решения. Куран бросил письмо жреца в огонь: любителей осудить его было много, но предложить иной выход из ситуации — ни одного.       Первым официальным заявлением был манифест, прибывший из Столицы. Кинтаро, император пока только на бумаге, выражал великую скорбь в связи с «бойней», произошедшей на торжестве в Ковене. Он заявлял, что понимал, по какой причине Ночному двору пришлось на это пойти, и частично разделял их сантименты. Но добавил, что содеянное не останется безнаказанным. Это была самая интригующая часть манифеста, ибо в какой форме должно прийти наказание, не было ясно и вообще ни разу не оговорено.       Тем не менее, не все были осведомлены о произошедшем на торжестве. С Реном была проведена воспитательная беседа насчёт того, чтобы он не рассказал об этом Майе — с её вспыльчивостью помноженной сейчас на заботу о младенце всё могло обернуться плохо для половины двора. От Юрико и Момоэ тоже всё утаивали. Соэн Джин в свою очередь не делился новостями с узниками в темнице, которую охранял, но там вряд ли кому-то было бы интересно послушать про уничтожение большей части Императорской свиты во главе с самим правителем. Разве что Фумино — веселья ради.       К концу недели страсти немного поутихли, но Канаме чувствовал себя измотанным. Он хотел просто лечь и не двигаться несколько дней, ничего не слышать и не слушать — только спокойное биение своего сердца где-то внутри. Сейчас ему редко приходилось оставаться наедине с собой — каждую минуту требовалось его внимание к той или иной задаче, все жаждали его взвешенных решений. Ему приходилось натягивать маску всезнающего и могущественного существа и играть эту роль практически без перерыва.       Он не думал, что вновь заскучает по тем временам, когда он сидел в одиночестве в своём старом деревенском доме. Точнее, ему не хватало именно тех дней, когда он занимался своими привычными делами в ожидании прихода Саюри, а потом они вместе пили чай, и он смотрел, как красиво блестят её волосы в свечном огне. Знать бы ему тогда, чем всё это закончится для них, он бы заперся в том доме вместе с ней и никогда бы не выходил. Даже если бы она его за это возненавидела.       Поймав редкий момент, когда все текущие вопросы были решены и можно было немного расслабиться, Канаме поднялся на третий этаж Ковена и вышел на балкон, желая отвлечься наблюдением за рассветом. К его неудовольствию там уже был посетитель: в широком кресле сидел Соэн, грея в руках стакан. Судя по искоркам в его глазах, наполнение стеклянной тары было с высоким градусом.       — Ваше Величество, — протянул Джин и отсалютовал своему королю стаканом. Это было максимальное соблюдение приличий, на которое он был сейчас способен.       — Что пьёшь? — спросил Канаме, присаживаясь на соседнее кресло. На самом деле его не сильно интересовал ответ, вопрос был задан из вежливости.       — Рисовую настойку. Осталось ещё с того торжества. — Соэн поднял глиняную бутылку и предвзято принялся изучать выгравированные на ней иероглифы. — Разлито в Микото. Ичиджо притащил. Э-э, будешь?       — Нет, спасибо. Кто охраняет темницу?       Джин выпил остатки напитка в стакане и добавил новую порцию из бутылки.       — Шото. Я ж не обязан торчать там с утра до вечера. Кстати, что мы будем делать с узниками? Казнить ты их не решаешься…       — Я ещё думаю. Они могут оказаться полезны. Тебе придётся охранять их столько, сколько понадобится.       — Есть, — безропотно ответил Джин и долил себе ещё настойки. — Быть может, всё-таки?..       — Я же сказал, нет.       — А разве ты сюда пришёл не за тем же, зачем и я?       — И зачем ты сюда пришёл, интересно?       — Расслабиться под умиротворяющий шум леса.       Из рощи вдалеке действительно раздавались ненавязчивые трели ночных птиц и тихий шёпот деревьев, неспешно покачивающихся под волной спокойного ветра.       — Но просто расслабиться у тебя, кажется, не выходит. Так?       Соэн помотал головой.       — Чтобы вампиру хоть немного захмелеть, надо выпить минимум две таких бутылки. В меня столько не помещается. Как жаль, что имея потрясающую способность расслаблять всех вокруг, я не могу использовать её на себе.       Канаме задумался, а потом вспомнил.       — Наложение иллюзии.       — Да.       Это действительно могло бы быть полезным, если бы могло быть использовано с самим собой. Канаме и сам бы не отказался, чтобы…       — Раз пить не хочешь, могу помочь тебе.       В любой другой момент Канаме бы отказался. Но его так сильно захлестнуло чувство меланхолии, чтоб он был готов попробовать: быть может, это добавит свежести в мешок его прогнивших эмоций? Поможет вырваться из этого ада печали хоть ненадолго.       — И какую иллюзию ты можешь наложить на меня?       Соэн отставил бутылку со стаканом в сторону и внимательно посмотрел в гранатовые глаза своего короля.       — Можно, конечно, что-то конкретное. А можно заставить твой мозг призвать тот образ, который ты желаешь видеть больше всего. Очень часто это помогает разобраться с потаёнными желаниями и осознанием того, чего на самом деле хочешь, но боишься признать.       Канаме усмехнулся.       — И что потом делать со всплывшими наружу потаёнными желаниями?       — Покоряться.       Куран раздумывал. Он хотел этого и боялся. Боялся того, что иллюзия даст ответ на вопрос, который он избегал отвечать вот уже несколько дней.       — Давай попробуем.       Соэн явно загорелся энтузиазмом. Ему ещё не удавалось поработать с настолько древним сознанием, а каждый новый вызов он принимал с удовольствием. На самом деле, наложение иллюзии даже на Канаме не должно было вызвать у него проблем. Требовался лишь опыт, а у него его было много, и немного больше времени. Его у обоих было в избытке.       Джин приложил ладони к вискам короля, и тот закрыл глаза. Рядом сильно запахло настоянным на спирту сладким рисом.       — Как это будет? — спросил Куран.       — В данном случае — неожиданно. А потом есть два варианта. Тебе будет казаться, что ничего не изменилось, но что-то из реального примет облик желаемого. Или же иллюзия будет действовать самостоятельно, обретаясь лишь у тебя в голове. Тогда это будет как сон.       Когда процедура была завершена, Соэн убрал руки, и Канаме почувствовал, как от висков ушло тепло, и прохладный ветер взъерошил его волосы. Король открыл глаза и пока что увидел перед собой только Джина. Посмотрев по сторонам, он понял, что не заметил никаких изменений.       — И долго ждать?       — Обычно нет. Но я не знаю, как будет в твоём случае. — Соэн встал и забрал с собой бутылки. Прежде чем уйти, он печально посмотрел на Канаме. — Будь осторожен, мой король. Очень легко отказаться от тяжёлой реальности в угоду прекрасной иллюзии. Но просыпаться после неё будет больнее, чем обычно.       Соэн ушёл. Но Канаме недолго пришлось сидеть в одиночестве. Далеко за стеклянными дверями послышался шум — кто-то поднимался по лестнице, и женский голос о чём-то спросил уходящего Джина. Несколько тихих мгновений, десяток осторожных шагов, скрип двери. Канаме обернулся.       Перед ним стояла Саюри. — Ты здесь? — спросила она и вошла на балкон. Он подавил вздох, пытаясь убедить себя, что реагировать нужно спокойнее, ведь это всего лишь иллюзия. Но связь с реальностью терялась очень быстро, потому что всё было слишком осязаемым: блеск её волос, умный взгляд ореховых глаз, нежная улыбка и грация уверенных движений. Даже запах — яркий, насыщенный, цветочный запах! Он был её. И ничей больше.       — Сначала я не хотела тебя тревожить, — сказала она, присаживаясь на кресло, которое только что занимал Джин. — Но ты весь день был такой мрачный, что мне захотелось быть рядом. Ты не против?       Канаме покачал головой. Он жадно впитывал в себя каждую чёрточку её лица и тела, стараясь запомнить всё как можно более тщательно. Чтобы насытиться её образом. Чтобы этого хватило на целую вечность.       — Как я могу быть против, — наконец, тихо ответил он, не сводя с неё взгляда. Она привычно улыбнулась, и Канаме почувствовал, как по телу разлилось тепло.       «Иллюзия. Это всего лишь иллюзия. Морок».       — Расскажи мне. Что тебя беспокоит?       — Слишком много всего произошло за эти… за… — Канаме потерял нить мысли, когда его прошиб пот от волнения. Она была рядом. Но это была не она. Куран пытался понять, был это сон или же что-то из реального приняло её облик? Распознать границу становилось всё сложнее: краски вокруг приобрели чрезмерную яркость, но именно сейчас ему казалось, что всё вокруг так и должно было выглядеть.       Они потускнели, когда ты ушла из этой жизни.       Саюри протянула к нему руку и накрыла ею его ладонь. Канаме порывисто сжал её, будто ему наконец-то подали спасательный круг. Он наклонился и прижался лбом к коже её запястья, вдохнул её сногсшибательно красивый цветочный аромат.       «Это всего лишь иллюзия. Лишь иллю…»       Он поднял на неё свой взгляд, и все мысли об иллюзиях были забыты. Она была реальной. Он хотел, чтобы она была реальной.       Канаме провёл по её щеке кончиками пальцев, и Саюри чуть вздрогнула. Это выглядело настолько очаровательно, что заставило его сорваться и прижаться губами к её губам. Он целовал её без перерыва, не давая ни себе, ни ей вздохнуть. Прижимал её к своему телу, поглощая её тепло.       — Будь моей.       — Я твоя.       Канаме обнял её крепче, и они оба растворились стаей летучих мышей, влетевших в открытое окно его спальной комнаты. Здесь, в укрытии от чужих назойливых глаз, он мог быть с ней тем, кем всегда был — настоящим.       Проснулся он уже один. Закатное Солнце опускалось ниже, пока не заглянуло в распахнутое окно его спальни сквозь тонкие шторы, что колыхал ранний осенний ветер. Это и разбудило короля. Чертыхнувшись про себя, он хотел было встать, чтобы плотнее закрыть шторы, но внезапно вспомнил, что спал он не в одиночестве. Точнее, он спал с Саюри. Вопрос в том, кто был под маской её облика.       Где-то в глубине души Канаме надеялся, что иллюзия была лишь сном. Но глядя на беспорядок, в котором осталась его комната, он всё больше понимал, что эта надежда была напрасной. С ним кто-то был, кто-то, кто в его сознании принял облик Саюри. На такой исход экспериментов с Соэном Канаме не рассчитывал.       Он раздражённо умылся, переоделся, быстро прибрался в комнате, насколько это было возможно. Напряжение от неизвестности не ушло, и ему пришлось выйти за пределы своей спальни.       Никто не вёл себя необычно: жители Ковена спокойно приветствовали его, задавали дежурные вопросы, пытались завязать непринуждённую беседу. Каждому, кто говорил ему больше двух предложений, он прямо заявлял, что до завтрака не желает ничего слушать.       На глаза удачно попалась Мегуми. Канаме внимательно следил за её реакцией, так как считал, что она могла быть одной из тех, кто прятался за обликом Саюри сегодня. Но её поведение не отличалось от стандартного, она раболепно предложила сделать чай и принести ему в обеденный зал. Кивнув ей, Канаме пошёл дальше.       По дороге к обеденному залу он столкнулся с Шион. Она замерла на миг, затем кратко поздоровалась и прошла мимо. Это вызвало тень подозрения у короля, поэтому он решил поговорить с ней позже. Но сначала чай.       Войдя в обеденный зал, Канаме увидел Ичиджо. Вальяжно развалившись на стуле и закинув ноги на другой стул, он читал какую-то книгу и лениво грыз орехи из миниатюрной глубокой чашки, стоявшей у него под боком на столе.       — Плохо спал? — спросил он, внимательно рассматривая Канаме, чьё беспокойство было написано на лице.       — Я бы сказал наоборот. Я так не высыпался уже больше полугода. Но одно обстоятельство вынуждает меня тревожиться.       — О-о, что случилось? — Ичиджо захлопнул книгу — реальные драмы интересовали его сильнее, чем выдуманные.       Канаме посмотрел на Масао и… рассказал ему всё. С некоторых пор ему было удивительно легко общаться с ним, хотя Куран ещё не отказывался от мысли, что бывший пират был назойливым и самоуверенным хамом со специфическим чувством юмора. Но за всё это время рядом с ним Ичиджо смог убедить Канаме, что предан ему до глубины души. Это подкупало и расслабляло — Канаме просто позволял себе это, потому что иной опасностью от него не веяло.       — Короче говоря, — заключил Масао, когда Канаме закончил рассказ, — ты не знаешь, с кем переспал?       Канаме раздражённо цокнул.       — Это если совсем всё упрощать.       — А быть может, это всё-таки был сон? Джин сказал же, что такой вариант тоже возможен.       — Скажем так, у меня есть аргументы в пользу того, что спал я сегодня совершенно точно не один.       — Эх, это всё рисовая настойка, — с сожалением выдохнул Масао. — Я говорил, надо было брать абсент. Рисовой настойки три бутылки надо на чистокровного, а абсент с ног сшибёт после одного стакана. Тогда бы и никакие мороки не понадобились. Выпил — и готов! Валяешься под столом.       Пока Масао пел оду абсенту, мимо распахнутой двери обеденного зала пронёсся Рен. Заглянув внутрь, он заметил Канаме, широко раскрыл глаза и побежал ещё быстрее, исчезнув за дверным косяком. Канаме сощурился, но не стал преследовать молодого отца, и хотел было заставить Ичиджо закрыть рот, как в зал ворвалась Юрико. Не мешкая, она с порога закричала:       — Ты убил Императора?!       Внезапно странному поведению Хио нашлось быстрое объяснение. Он проболтался. Ненадолго его хватило.       — Если разбираться, то конкретно я этого не делал, — спокойно ответил Канаме. — Да, — вставил слово Ичиджо, — его убил пиратский яд, я расскажу…       — Масао, — твёрдо сказала Юрико, не сводя взгляда с Канаме. — Ты можешь нас оставить, пожалуйста?       Тот помолчал несколько мгновений, но потом всё же встал.       — Как я могу отказать в просьбе королевской персоне, — ответил он, покидая зал и закрывая за собой дверь.       Какое-то время они молчали. Юрико смотрела на него прямо, Канаме выдерживал её взгляд.       — Зачем ты это сделал?       — А Рен не объяснил? Я подумал, раз он был столь любезен, что поделился недавними новостями, то он не упустил подробностей.       — Убивать так Императора — подло.       — А как надо было его убить? Пустить кровь? — Канаме искренне удивлялся.       — Нет! Я не говорю об этом.       — А как же тогда?       — Я… Я не знаю! — Юрико всеми силами старалась сдержать слёзы, но предательская капелька потекла вниз по левой щеке. — Это снова тот случай, когда я вижу, что ты делаешь плохо, но я не знаю, как можно было бы сделать лучше. Я не могу предложить тебе иное решение. Но и смириться с подобным тоже не в состоянии.       Куран не нашёлся, что ответить. Возможно, эти слова и не требовали ответа.       — Я так много хотела тебе сегодня сказать. Поговорить с тобой о том, что между нами произошло и что меня обидело. Но после этого… мне нужно время. Слишком многое мне нужно переварить.       — Стой, — сказал Канаме бесцветным голосом и в упор посмотрел на неё. — Что тебя обидело?       Юрико вздохнула и посмотрела на него с укором.       — Перед тем как уснуть, ты назвал меня именем Саюри.       Канаме широко распахнул глаза. Конечно же. Кто ещё мог быть на её месте.       Меньше всего Куран хотел, чтобы этот вариант оказался правильным. Он мог бы без проблем отделаться от Мегуми и даже от Шион: провести с ними ночь и не рассматривать это как нечто значительное было бы легко. Но только не с Юрико. Он не хотел, чтобы это была Юрико.       Канаме понял, что только что всё ухудшилось в десятки раз.       — Я уеду вместе с Момоэ и Мегуми на какое-то время, — тихо сказала она, вытирая слезу со щеки. — Я хочу побыть пока в стороне от кровавых драм. Не уверена, что я готова ко всему этому. Возможно, не зря сестра старалась держать меня вдали от главного Ковена. Она знала меня лучше, чем я сама.       Юрико развернулась к двери, и Канаме спросил её в спину:       — Куда ты уедешь?       Он понимал, что не имел права на этот вопрос. Он хотел бы всеми силами остановить её, но не знал, что делать дальше. Как смотреть ей теперь каждый день в глаза.       — Туда, где я смогу всё обдумать.       Канаме не смотрел, как она уходит. Её лёгкие шаги замерли у двери и постепенно затихли с её обратной стороны.