Король в кандалах

      Как и обещала, Юрико покинула Ковен. Она сделала это днём, когда большая часть жителей спала, включая Канаме. Её сборы не были омрачены гнетущим чувством ностальгии, которая неизбежно настигает каждого, уезжающего из своего родного дома: она долгое время жила не здесь, а последние два года и вовсе провела в Южном Ковене. Поэтому собраться и уехать удалось быстро. Но часть её сердца, разбитого и униженного, осталась всё же здесь.       Канаме доложили о её отъезде вечером, когда он проснулся. Следуя его приказу, данному ранее, Юрико никто не останавливал. Вместе с ней Ковен покинули Момоэ, её слуга, и Мегуми, слуга Саюри. Последняя могла бы и остаться, но, видимо, ей самой тоже было больно находиться рядом с Канаме. Он мрачно размышлял о том, что окружавшим его женщинам он неизбежно приносил боль. Вероятно, Юрико будет лучше вдали от него. На этой мысли он пришёл к выводу, что гнаться за младшей Куран, теперь принцессой и наследницей с его лёгкой руки, ему не стоит. Он считал это своей обязанностью — сделать всё возможное, чтобы ей жилось спокойно. И именно на большом расстоянии от него это можно было осуществить.       Он хотел было направить туда кого-нибудь из своих подчинённых, чтобы вовремя узнавать, всё ли у неё хорошо, нуждается ли она в чём-либо, но решил, что это лишнее. Она непременно заметит его вмешательство, а её реакцию предугадать было сложно. В конце концов он подумал, что если есть место, где было безопаснее всего, то это в Южном Ковене. Смирившись с этим, он отпустил её из своих мыслей.       Так прошло десять лет.       — Мам! А, мам? — маленький мальчик с густыми тёмными волосами и широкой улыбкой бежал к своей матери, сжимая что-то в руках так осторожно, будто боялся повредить. В безмятежном лунном свете, просыпавшемся в багровых сумерках, он был похож на мираж, на сон, на ожившую куклу — весь вид его вызывал смятение и благоговение одновременно.       Юрико улыбнулась своему сыну и села на колени, протянув руки вперёд.       — Что такое, Тсубаки?       Мальчик раскрыл ладошки и показал ей крохотные цветы ярко-голубого цвета с золотистой серединой.       — Смотри, что я нашёл! — радовался Тсубаки и бесцеремонно тыкал цветами в нос матери, чтобы та ощутила тонкий аромат. — Они такого же цвета, как твои глаза! Что это? Как они называются?       — Это незабудки, мой хороший, — мягко ответила она и поцеловала сына в макушку, аккуратно забирая миниатюрный букетик из его рук.       — Почему? Зачем они так называются? Кто их забывает?       Не в силах угомониться, он плясал вокруг матери, наблюдая, как та плела небольшой венок из подаренных им цветов.       — Их никто не забывает, дорогой. Но они являются символом памяти — чтобы каждый, кто на них смотрел, вспоминал родных и любимых ему людей.       Закончив плести, Юрико надела импровизированный браслет на руку сыну. Мальчик поднял ладошку вверх, наставляя её против расцветающего лунного света. Удовлетворившись результатом того, как красиво это выглядело по его субъективной оценке, он кивнул и спросил:       — А как думаешь, папа вспоминает нас, когда смотрит на эти цветы, а? А?       Юрико сдержала вздох.       — Сомневаюсь, что твой папа ходит по полям и нюхает цветы, Тсу-чан. Ему некогда, он очень занятой.       — Когда я с ним встречусь, то обязательно поведу его нюхать цветочки.       — Очень бы хотелось на это посмотреть.       Юрико взяла сына за руку, и вместе они направились в сторону особняка. Через пару коротких мгновений молчания неусидчивый мальчик снова спросил:       — А когда я смогу его увидеть? Скажи!       На этот раз Юрико не удержалась и выдохнула. Она уже давно размышляла о том, что стоило бы написать Канаме. Она хотела, чтобы отец и сын посмотрели друг на друга, чтобы Канаме его обнял, чтобы Тсубаки лепетал всякую ерунду, заглядывая чистокровному в точно такие как у него гранатовые глаза. Но не хотела, чтобы это выглядело как просьба о помощи. Она справится со всем сама. Всё равно он рано или поздно узнает, Юрико была в этом уверена. Было даже странно, что этого не произошло до сих пор. Но полагала, что всё заключалось в преданности жителей Южного Ковена непосредственно ей: Канаме они видели всего один раз и не чувствовали необходимости выдавать ему что-либо, о чём не было спрошено. Даже несмотря на то, что он был их королём.       — Вы сможете увидеться, — медленно говорила Юрико, осторожно подбирая слова, — когда ты вырастешь. Ты сам его навестишь.       Тсубаки насупился.       — Почему мы не можем просто к нему поехать?       — Потому что он весь в делах. Твой отец — король. Не нужно его тревожить лишний раз. Нам ведь и вместе хорошо, правда ведь, Тсу-чан?       — Да. Но ведь с папой было бы ещё лучше.       Юрико пожала плечами. Что ж, предела совершенству в самом деле не было, особенно если речь шла о чувстве удовлетворённости.       Им навстречу из особняка вышла Момоэ. Свежая и румяная, но крупная и мягкая, она ещё больше стала походить на вечно молодую нянечку, которая души не чаяла ни в своей госпоже, ни в её нежданном отпрыске.       — Ох, ваше Темнейшество! — залепетала она, как только увидела, что мальчик обрадовался, заметив её, и быстрее запрыгал к двери, дёргая мать за руку. — Вы прямо расцвели после продолжительной прогулки на свежем воздухе. Каков румянец! А глаза-то как блестят! А что это тут у вас? Модное украшение из цветов? Батюшки!       — Я тебя, конечно, люблю, Момоэ-чан, — кокетливо заговорил Тсубаки, задирая нос к верху, — но на тебе всё равно не женюсь, так что не заигрывай.       — Заигрывать? — Момоэ даже прижала руки к груди. — Я и слов-то таких не знаю, откуда они известны вам?       — Из книжек! — гордо ответил мальчик.       — Ох, придётся пожурить Мегуми-чан, она совсем не следит за тем, что вы читаете, ваше прекрасное Мерзейшество.       Когда они вошли внутрь, их встретила Мегуми. Искусственная улыбка на её лице свидетельствовала об обеспокоенности, поэтому Момоэ отложила упрёки на потом.       — У нас гость, — объявила она и недвусмысленно посмотрела на Юрико. Та поняла — приехал кто-то из Главного Ковена.       Сюда изначально мало кто наведывался из Дворца — нынешний глава Ковена отправлял регулярные отчёты о положении на юге, но откровенно говоря, здесь ничего не происходило. Население Южного Ковена было малочисленным, да и находились они в отдалении от основных интриг. Обычно приезжал кто-либо из мелких служащих, так что Юрико это никак не напрягало. Но судя по выражению лица Мегуми, приплыла рыба покрупнее.       Из главного зала доносились громкие голоса, и Юрико показалось, что аура прибывшего была ей знакома, но пока она её не узнавала. Момоэ собиралась было забрать щебечущего о цветах Тсубаки на кухню, но двери зала внезапно распахнулись, и в свете горящих свечей блеснули золотые локоны Ичиджо Масао.       Он даже запнулся на месте, когда увидел перед собой Юрико, державшую за руку красивого мальчика пяти лет с лицом, списанным с лица Канаме. Откровенно говоря, ребёнок был его маленькой копией, Масао даже не заметил в нём ни одной чисто Курановской черты, угадывавшейся в лицах Саюри и Юрико.       — Проткни меня трезубец Посейдона! — вместо приветствия воскликнул Ичиджо. Заметив на себе заинтересованный взгляд мальчика и поняв, что сказал что-то, что может вызвать шквал вопросов, он тут же переключился: — Юри-чан! Момоэ-сан! Сколько лет, сколько зим! Жизнь на юге явно идёт вам на пользу — вы обе неописуемо прекрасны и аппетитны!       — Извращенец, — только и выдавила из себя Юрико, холодно глядя на соратника Канаме. Тот встрепенулся и послал в её сторону обворожительную улыбку.       — Можно подумать, я сказал что-то неподобающее. Куда интереснее другое. — Ичиджо сел на колени, чтобы его взгляд сравнялся со взглядом Тсубаки. — Здравствуйте, молодой человек. Я — Ичиджо Масао, бывший капитан пиратского корабля, неудавшийся писатель, ныне — правая рука его Величества, а также просто замечательный и самый обаятельный чистокровный вампир. А вы кто?       Услышав упоминание его Величества, Тсубаки широко раскрыл глаза и даже запрыгал от нетерпения.       — Меня зовут Куран Тсубаки! Это моя мама, а мой папа…       — Тсу-чан, — остановила его Юрико, мягко кладя тёплую ладонь ему на плечо, — давай ты сходишь вместе с Момоэ-сан на кухню, и вы заварите вместе чай?       — Но ты придёшь? С Ичиджо-сан! Ичиджо-сан, вы расскажете мне о моём папе?!       Масао не потребовалось ни одного вопроса, чтобы понять, кто был отцом ребёнка. Всё было ясно без лишних слов. Поэтому он хитро улыбнулся и посмотрел на Юрико.       — Можешь не сомневаться, я расскажу всё, что ты пожелаешь знать.       На короля, увы, было невозможно выучиться. Канаме прожил долгие годы, столетия и тысячелетия, но правление всё равно было самым тяжёлым, что он когда-либо делал. Возможно, всё дело было в том, что Ночное королевство только вставало на ноги и требовало слишком много внимания по организации всех аспектов, а возможно, чем более организованным будет государство, тем сложнее ему станет.       Так или иначе, но за десять лет многое действительно встало на свои места. Каждая чистокровная семья нашла дело, которое приносило прибыль, расцвело несколько новых городов, пока маленьких, но постепенно расширявшихся. Доход поплыл в казну Ночного двора, началось строительство дворца, которое по окончании десятилетия приблизилось к завершению.       Порой Канаме удивлялся, как медленно течёт время, но как много можно сделать за короткий его промежуток. Империя неузнаваемо изменилась за десять лет, и тем не менее, многое осталось по-прежнему. Этот парадокс мог бы стать любопытной темой для обсуждения, если бы Канаме продолжал всё так же сидеть в своей хижине на краю деревни, в честь которой был назван. Но сейчас у него были совершенно другие заботы.       Глядя на почти завершённый дворец, он вздохнул. Это было монументальное сооружение, напрочь лишённое уюта из-за своих габаритов. Пять этажей с вереницей высоких окон и колонн у входа с резной красной дверью — как в особняке Главного Ковена. Десятки комнат, отделанных по последней моде самыми качественными материалами, живописные виды на горы, и всё — для него одного. Кроме свиты, жить там предстояло только ему.       Мысли связаться с Юрико посещали его всё чаще. Канаме думал об этом не раз за эти десять лет, но от неё не было никаких вестей, поэтому он не решался навязываться. С разочарованием он понял, что чувство, не позволявшее ему это сделать, было стыдом. Ему было откровенно стыдно от того, как он поступил, пусть и не желая того. Он мог бы отправить тысячи извинений на крыльях своих летучих мышей, но его воротило от того, как пошло это выглядело бы со стороны. Поняв, что не может придумать ничего путного, что могло бы изменить ситуацию, он раз за разом принимал решение отпустить это. Но ощущение пустоты, обрётшееся в его жизни, давило на него с каждым годом всё сильнее.       И вид огромного, даже гигантского дома, в котором он должен был жить практически один, навевал всё больше мрачных мыслей. Он тысячу лет был один, он жаждал семьи и любви почти так же сильно, как крови, ему было в какой-то мере страшно снова остаться в одиночестве со своими мыслями и попытками пресечь свою бессмертную жизнь. Он не хотел этого, но опускал руки в новых попытках вырваться из этого круга.       Сказав рабочим, что он удовлетворён их работой, Канаме оседлал Деймоса и направился в Столицу: пару дней назад он получил неожиданное приглашение от Императора.       После смерти своего отца-правителя Кинтаро пообещал в официальном манифесте, что деяния Ночного двора не останутся безнаказанными. Но шли годы, а ответные меры не приходили. Канаме всё размышлял, является это хорошим знаком или же дурным, и чёткого ответа не находил.       Императорский дворец ничем не уступал в громадности королевскому. Разве что был выполнен более искусно — отделка в ярких красках не шла в сравнение с мрачностью что Главного Ковена, что будущего дворца Короля вампиров. Они противопоставлялись друг другу как день и ночь, свет и тьма. Как и должно было быть.       К Императору его пустили без лишних вопросов. Канаме чуял, что вокруг было напичкано анти-вампирское оружие, а аура десятка солдат, стоявших по периметру необъятного лазурного зала, давала понять, что они были из охотников.       — Канаме-сан, — мягко обратился к нему Кинтаро и протянул раскрытую ладонь. — Рад Вас видеть. Присаживайтесь.       Канаме сел в предложенное кресло, обитое золотом и обтянутое шёлком с тонкой вышивкой. Роскошь, к которой он сам постепенно привыкал.       — Не думал, что когда-либо услышу от Вас подобное.       Император изогнул брови в недоумении.       — Вы о чём?       — О том, что рады меня видеть. Такое редко говорят убийцам своих отцов.       Кинтаро помолчал некоторое время, решая, как правильно ответить на реплику Короля. Но в итоге перевёл разговор в иное русло.       — Вы вообще не изменились за десять лет.       — А Вы явно не постарели в плохом понимании этого слова. Зрелость Вам к лицу.       — Благодарю.       — А теперь, когда мы обменялись дежурными любезностями, будете Вы столь добры, чтобы сказать мне, зачем я здесь?       Император посмотрел на своего собеседника. Он понимал, что Канаме имел в виду, когда говорил ему, что тот не постарел в плохом смысле слова. Стал старше, но мужественнее, не потерял красоту юности, но приобрёл обаяние, присущее мужчинам в возрасте между тридцатью и сорока годами. Он осознавал, что не постарел, а скорее изменился. Но вот Канаме… Канаме не изменился вовсе. Сам вид Короля вампиров пробуждал суеверный страх, он сидел перед ним как картинка из прошлого, а столкновения с прошлым были неправильными. Они были против самой природы времени.       — Помните, я обещал наказание.       — Как такое забыть.       Кинтаро намеренно пропустил колкость мимо ушей.       — И я не забыл. Но я думал. Много думал. У меня на это были годы, в течение которых я наблюдал, как меняется мир. Как избавление от предателей человечества поспособствовало тому, что люди стали охотнее относиться к историям о вампирах как к сказкам, к легендам. К вымыслу. Это то, к чему я стремился. Чем меньше людей знают о заразе вампиризма, тем меньше их захотят обратиться в кровопийц.       Император замолчал в ожидании реакции своего собеседника, и Канаме подумал пару мгновений.       — Так Вы позвали меня, чтобы дать своё отпущение грехов?       — Отпущение грехов? — изумился Кинтаро. — Не думаю, что Вас это заботит, Канаме-сан. Я слышал, Вы атеист.       Канаме хмыкнул.       — В богов сложно верить, когда знаешь точно, что никогда с ними не встретишься, потому что лишён смерти. Но на тонущем корабле не бывает атеистов, как водится. А я тону уже несколько столетий. Тем не менее, свои взаимоотношения с высшими силами я бы описал так: я не отрицаю их наличие, но предпочитаю с ними не сношаться. Такой ответ вас устроит?       — Да, мне понятна Ваша позиция. Думаю, я бы придерживался похожей, будь я на Вашем месте.       — Вы, хвала чему угодно, не на моём месте, Кинтаро-сан.       — Да, и такой участи я никому не пожелаю. Поэтому и хочу освободить Вас от ноши. Коль скоро Ваше преступление привело к положительному результату, я готов отвести от него свой взор. Но это всё, что я сделаю. Не буду обещать, что будущие поколения не захотят исправить моё допущение.       — Это само по себе достаточно щедро, — Канаме кивнул. — Я ценю Вашу благосклонность.       Император слабо улыбнулся, но мимолётный намёк на улыбку тут же угас. Он встал и подошёл к окну, наблюдая за цветением весеннего сада, пышно раскинувшегося под широкими окнами тронного зала.       — Ещё совсем немного, и вампиры станут полноценной легендой. О них будут помнить только те, кто будет обеспечивать защиту человечеству. Но Вы знаете, Канаме-сан, что сами становитесь частью легенд?       Канаме поднял голову и с любопытством посмотрел на Кинтаро.       — Боюсь, что не являюсь собирателем народного творчества. А что, есть уже что-то занимательное?       — Хах, — Император наконец мягко улыбнулся и повернулся лицом к Канаме. Король вампиров сощурился от яркого солнечного света, беспощадно лившегося из-за спины правителя. — Я слышал Вы как-то разбили зеркало в церкви Кросса-сан. С тех пор в народе говорят, что вампиры ненавидят зеркала, потому что не отражаются в них.       — Любопытно.       — Люди также верят, что вампиры горят на Солнце — от того, что вы днём спите. А ещё Вы слышали, что у нас повысились цены на чеснок? Его ящиками скупают.       — Слышал, но не вникал. Не видел в этом интереса.       — А зря. Вы кому-то как-то случайно сказали, что не любите чеснок в еде. Эта фраза переходила из уст в уста, пока в итоге не превратилась в суеверие о том, что вампиров отпугивает чеснок.       Канаме хотелось расхохотаться, но он сдержался. Лишь прикрыл глаза рукой и слабо усмехнулся.       — Но самое интересное суеверие в другом. — Император картинно замолчал, привлекая к себе внимание Короля. — Люди говорят, что вампиры умирают от кола в сердце. Руки отрезай, прострели всё тело, облей ядом — не умрут. Но от кола в сердце — обязательно. Знаете, почему они в это верят?       — Даже представить не могу. Скажите мне.       — От того, что она пронзила своей рукой собственную грудь и вытащила оттуда сердце. А потом умерла.       Канаме смотрел впереди себя и ничего не видел. В груди что-то больно кольнуло, а к горлу подкатил ком тошноты. Наверное, это было тем самым чувством, которое религиозные фанатики называли святотатством.       — Очень интересная трансформация, не находите?       Король посмотрел на Императора. Ему было нечего сказать кроме того, что ему было горько слышать подобные истории. Но Кинтаро незачем знать, что творилось у чистокровного короля на душе. Это его боль и только его. Личная. Персональная. Без права кого бы то ни было уничтожить её.       — Могу лишь сказать, — в конце концов ответил он, — меня радует, что население не растеряло пыл для сочинения красивых легенд. Значит, у них есть силы, чтобы сопротивляться. Вот только, — Канаме встал и подошёл вплотную к Императору; стоявшие по углам охотники заметно напряглись, — пускай не переусердствуют. Ложные легенды рождают ложную веру. Вампиров ведь на самом деле не убить колом в сердце.       — Только если он не из анти-вампирского оружия, — уточнил Кинтаро. Они обменялись терпеливыми взглядами и оба поняли, что разговор был окончен. Император указал ладонью на двери. — Всего доброго, Канаме-сан.       Тема разговора с Кинтаро предполагала, что Канаме должен был быть как минимум доволен, но в Главный Ковен он прибыл в дурном расположении духа. К нему назойливо лезли служащие с мелкими вопросами, но он от всех отмахивался, желая хотя бы час побыть одному. По пути к своему кабинету он прошёл мимо входа в темницу — в глубине коридора было видно, как Соэн Джин играл с Каином в шахматы сквозь прутья тюремной решётки. Отсюда не было видно заточённых Ширабуки Риричио, Шики Морио и Фумино, но их подавленные ауры чувствовались на расстоянии.       Император проявил снисхождение и благосклонность, когда простил Канаме его преступления. Стоит ли ему поступить так же со своими узниками? Они сидели здесь более десяти лет в смирении, и у Короля не хватало достаточно аргументов, чтобы завершить их жизни казнью. Быть может, у него появится достаточно сил позже для того, чтобы поступить как Император.       Канаме уже приближался к двери своего кабинета и предвкушал тишину, в которую он окунётся, чтобы побыть наедине со своими мыслями, как его настиг Хио Рен. В руках он держал бумагу и нервно тряс ею.       — Это от Ичиджо. Он сообщает, что ситуация в Южном Ковене неожиданно ухудшилась.       — Что случилось? — раздражённо спросил Канаме и взял письмо из рук Рена. Тот покачал головой.       — Не пишет. Там лишь о том, что требуется твоё немедленное присутствие, иначе всё ухудшится.       Канаме быстро пробежал глазами короткое письмо Масао и вздохнул. Ни минуты покоя.       — Быть может, мне выехать?       — Нет, я поеду сам. — Канаме отдал письмо обратно Хио и поспешил вниз к конюшням. — Если требуется присутствие Короля, то ты там ничем не поможешь. Я сообщу, если потребуется подкрепление.       Он оседлал не успевшего толком отдохнуть Деймоса и поскакал в направлении юга, размышляя, какого рода проблемы могли бы вызвать его непременного участия.