Король в кандалах

      Канаме отметил, что возрастающее волнение не покидало его на протяжении всей дороги к Южному Ковену. Как ни странно, но это чувство было приятно ему: уже долгие годы и месяцы он испытывал либо напряжение, либо раздражение, которые успешно сменяли друг друга, не уступая место чему-то ещё. Поэтому щемящее давление искреннего переживания, сводившего лёгкой судорогой живот, ему нравилось. Было в этом что-то мазохистское.       И чувство это было в первую очередь связано с тем, что на юге он наконец-то сможет увидеться с Юрико. Десять лет прошло с их последней встречи, когда они расстались на очень неприятной ноте, и все эти годы он провёл в размышлениях, стоило ли ему её преследовать, дабы принести извинения и попробовать восстановить отношения. Но приняв решение, что он не заслуживает какого-либо прощения, Канаме оставил мысли об этом. Теперь же, при осознании возможности провести с Юрико долгожданный разговор, они вновь вернулись.       Деймос захрапел и медленно остановился у ворот в Южный Ковен. Спешившись, Канаме с грустью заметил, как тяжело конь теперь переживает дорогу. Он был скаковой лошадью вот уже много лет и благодаря циркулировавшей в нём чистой крови самого Канаме смог продержаться долго. Но увы, он не был бессмертен, и видимо, его срок тоже подходил к концу. Канаме было жаль — это был отличный скакун и безмолвный друг.       Один из слуг с поклоном принял у Короля вожжи и повёл Деймоса в стойло, пока сам Канаме направлялся ко входу в особняк. Он окинул взглядом густой лес, окружавший здание, прислушался к морскому прибою — мало что изменилось с последнего его визита сюда более десяти лет назад. Знакомая обстановка даже успокаивала нервы.       У входа его встретил Масао — с шикарной белоснежной улыбкой и сияющими клыками и почему-то с нервно подёргивающейся бровью.       — Добро пожаловать, Ваше Величество!       — Здравствуй, — устало ответил Канаме, поднимаясь по ступеням. Он проигнорировал объятия, которые предлагал ему Ичиджо, стоя с широко раскинутыми руками, и спросил: — У меня есть минута перевести дух и умыться?       — Всё что угодно. Вас там обслужат.       — «Вас»? С тобой всё в порядке, Ичиджо? Где твоё уже ставшее традиционным панибратство?       — Я, может, только осознал всю степень глупости своего существования и пытаюсь исправиться, а ты уже подозреваешь меня в чём-то криминальном.       — Ты даёшь повод, — Канаме лишь пожал плечами и дёрнул ручку высокой двери, входя внутрь. — Не каждый раз можно увидеть тебя, соблюдающего какие-нибудь правила.       — Они существуют для того, чтобы их нарушать.       — Это уже больше похоже на тебя.       Канаме хотел спросить что-то ещё, прежде чем Масао начнёт тараторить без умолку, но не смог. Прямо перед ним стояла Юрико. В длинном лёгком платье нежно-розового цвета, изящные силуэты бабочек украшали её грудь и низ наряда. Длинные волосы спадали на плечи каштановым каскадом, косая чёлка падала на правую часть лица, и Юрико смешно дёрнула головой, чтобы откинуть волосы в сторону, полностью раскрывая свой хрустально-голубой взгляд.       Она была очень красива. И, к его сожалению, так похожа на свою сестру.       — Я сейчас очень быстренько исчезну… — пробормотал где-то на заднем фоне Масао и, прошуршав мимо на цыпочках, действительно исчез.       — Здравствуй, Канаме, — мягко, даже немного нежно поприветствовала она его. Что-то внутри его души искривилось от этой искренней доброты — он её не заслуживал.       — Здравствуй, Юрико. Не виделись уже слишком долго… Как ты?       — Хорошо, — она осторожно кивнула, будто тщательно подбирала слова для своего следующего вопроса, хотя не собиралась спрашивать чего-то из ряда вон. — А как твои королевские дела?       — Выматывают мои нервы, — он мрачно усмехнулся в ответ. — Но всё приходит к более-менее стабильному знаменателю, поэтому понемногу становится легче. Да я и привыкаю даже.       — К такому легче привыкнуть — это ведь не война, — Юрико слабо изогнула губы в печальной улыбке, но потом поняла, что тему войны было лучше не трогать. — Как там Рен? Майя? Мы не переписывались какое-то время…       — У них всё хорошо, родилась ещё и дочь.       — Я слышала. Прекрасная новость.       — Мы так и будем задавать друг другу бессмысленные вопросы о житье наших знакомых?       — Не то чтобы у нас не было времени их позадавать — у нас по вечности на двоих. Канаме вздохнул и хотел было ответить, но Юрико поспешно его перебила, видимо, желая перейти к самому главному.       — Послушай, Канаме. — Она отвела взгляд, а потом сделал пару шагов вперёд. Её голос звучал тонко и вкрадчиво, словно она боялась спугнуть пуму. — Было кое-что, что я хотела рассказать тебе уже давно, но всё не решалась, как правильно это сделать. И возможно даже, просто боялась… Пока я думала, на пороге уже появился Масао, и в этот момент я поняла, что думать будет бессмысленно. Он всё расскажет или посодействует тому, чтобы ты узнал. Поэтому… Я надеюсь, что…       Канаме хмурился всё больше, слушая её и не понимая, к чему она ведёт. Это он должен извиняться и размышлять о том, как ей напомнить о своём существовании. Ей извиняться и бояться было не о чем. И тем не менее, было что-то, что заставляло её нервничать.       Прежде чем она успела сказать что-либо ещё, дверь, ведущая в кухню, тихонько приоткрылась, и в щели показался мальчик. Большие любопытные глаза винного цвета беззастенчиво взирали на Канаме, шапка тёмных волос, немного волнистых и непослушных, густо окутывала его маленькую голову. Момоэ, шустро появившаяся рядом с ним, пролепетала что-то вроде «Сейчас не время, Ваше Темнейшество, вас позовут!», но было уже поздно.       Король охнул. Он сразу всё понял.       После короткого знакомства, которое прошло как в тумане, Момоэ увела Тсубаки в сад, чему он очень сильно сопротивлялся и даже пытался кусаться, но был быстро приструнен строгим взглядом матери. Благо, окна главного кабинета выходили как раз в сад, поэтому там Канаме и предложил Юрико продолжить разговор.       Она говорила немного. О своих сомнениях, нерешительности и боли, призраком преследовавшей её на протяжении этих десяти лет. Она поутихла, конечно, ведь Юрико было на чём сосредоточить своё внимание. Но где-то в глубине обида ещё скребла ей горло редкими царапинами, как бы давая напомнить о себе.       Канаме слушал. Он слушал внимательно и в то же время наблюдал за сыном из окна. Бедная Момоэ едва за ним поспевала, когда тот перебегал из одного конца сада в другой, движимый порывом своего любопытства, но женщина выглядела счастливой. Такой, какой она всегда выглядела рядом с Юрико.       Младшая Куран замолкла. Канаме понял это, когда тишина продлилась минуты две. Он обернулся, чтобы посмотреть на неё — она спокойно сидела в широком кресле, руки на подлокотниках, на губах — безмятежная улыбка. Как настоящая королевская персона.       — Почему Тсубаки? — наконец спросил Канаме. Она улыбнулась чуть шире.       — Так звали моего дедушку по отцовской линии.       Король ничего не ответил. Он не помнил, как звали его деда.       — Звучит очень по-королевски, — задумчиво сказал Канаме, снова возвращая своё внимание резвящемуся сыну. — У нынешнего Императора так звали двоюродного брата.       — Я так понимаю, ты одобряешь это имя?       — Юрико, не ищи моего одобрения, пожалуйста. — Канаме, закрыв глаза, вздохнул.       — Я и не ищу. Просто хотелось услышать от тебя хоть что-то в ответ.       Он повернулся к ней наконец всем корпусом и печально посмотрел. Она ждала его слов, уже даже неважно, каких.       — Знаешь, что я хочу тебе сказать?       — Что?       — С тех пор, как я увидел Саюри, разлетающуюся на тысячи осколков, мне больше не снятся сны. Вообще. Я сплю как мёртвый.       Юрико чуть нахмурилась, соображая, к чему он это говорит. Не найдя внутри себя очевидного ответа, она пожала плечами.       — Может, это и хорошо. Сны могут вселять тревогу.       — Ты права. С моей тревожной жизнью ещё больше причин для этого не нужно. — Канаме помолчал, подумав, стоит ли продолжать эту мысль, но решил всё-таки идти напрямик. — Прости меня. Я не знал, что делал. Я осознавал весь риск и пошёл на него. Но я не думал, что будет так. Впрочем, это пустые оправдания. Я поступил подло. Точка.       Юрико вздохнула. Десять лет она ждала этого разговора и воображала себе сотни вариантов его развития, но к реальности её ничто не подготовило. Этот разговор не был более ужасным или жестоким чем то, что крутилось у неё в голове, но реальность сама по себе была болезненнее, чем всё, что она могла придумать, чтобы подготовить себя. В конце концов, поразмыслив немного, она решила спросить то, что прокручивала в себе чаще всего:       — Если бы сейчас у тебя была возможность вернуться в тот момент... Ты бы что-нибудь исправил?       — Ты хочешь правду или ложь?       — Скажи правду.       Канаме смотрел на неё в упор и молчал. Он уже научился красиво и складно лгать, лгать так, что никто не заподозрил бы наглого вранья. Но сейчас в этом не было никакой необходимости.       — Нет. Не исправил бы.       — То есть ты бы остался мерзавцем в любом случае. — Не вопрос, констатация факта.       — Именно так.       Юрико посмотрела в сторону, собираясь с мыслями. Она думала, насколько больно ей от его слов. Глубока ли рана? Кровоточит? Или она знала это и поэтому уже ничего не чувствовала?       — Я ненавижу тебя, — сказала она и добавила на выдохе: — И люблю.       Канаме посмотрел на неё широко раскрытыми глазами. Юрико встала и подошла к нему ближе. Ей тяжело дались эти слова, но ей было приятно видеть его в изумлённом состоянии.       — Я не готова простить. Но я готова принять во внимание, что ты шёл на это, не желая, чтобы там оказалась я. Поэтому, если хочешь прощения, только если ты этого искренне хочешь, я могу дать тебе шанс. Стань хорошим отцом для Тсубаки — и даже если между нами никогда не будет той любви, о которой я мечтала когда-то, мы всё же сможем стать хотя бы хорошими компаньонами.       Канаме почувствовал боль, словно его ударили под дых. «Никогда не будет той любви, о которой я мечтала когда-то». Даже если с этого момента он предложит Юрико быть с ним, гарантий того, что к нему вернётся её благосклонность, не было. Ему вдруг стало невыразимо паршиво от того, что он не может самого простого — сделать эту женщину счастливой. И одновременно в нём проснулось бешеное желание пойти наперекор и добиться её любви. Той самой, мечты о которой она похоронила. Он хотел бы победить это проклятье, положить весь мир к её ногам, лишь бы она ни в чём не нуждалась и больше не чувствовала себя ненужной и нелюбимой. Даже если в нём никогда не пробудятся те же чувства, что он испытывал к её сестре, он хотел, чтобы она принесла ему покой в обмен на его душу, которую он был готов предоставить ей на блюдце.       — Я согласен, — наконец ответил он. Он не знал, что добавить сверх этого. То, что Юрико мягко улыбнулась в ответ, совсем снисходительно, уже было больше, чем он мог желать.       — Думаю, он хотел бы с тобой пообщаться, — сказала она, кивая в сторону окна. Канаме обернулся и заметил, что Тсубаки наблюдает за ними из-за розового куста.       Выйдя в сад, Канаме не искал сына долго — маленький чистокровный выбежал ему навстречу сам. Момоэ, заметив Короля, поклонилась и проворно ушла.       — Что тут у тебя? — спросил Канаме, присаживаясь на колени, чтобы быть пониже — его неприлично высокий рост делал его недосягаемым для ребёнка.       — Жук-навозник, — с энтузиазмом ответил Тсубаки и сунул отцу в руку насекомое прежде, чем царственный родитель успел что-либо возразить.       — Наверное, он не очень приятный тип, — задумчиво ответил Канаме, борясь с желанием тут же раздавить гадкое существо.       — Зато какой интересный.       — Сложно спорить. — Призвав все свои внутренние силы, Канаме постарался осторожно выпустить жука на землю, и тот, шокированный, поспешил ретироваться со сцены. Когда жук исчез из виду, Король посмотрел на сына — мальчик всё это время внимательно смотрел на него. — Ты много времени проводишь в саду?       — Мы с Момоэ-чан выращиваем розы, лилии и кошачью мяту. Мы хотим заманить сюда пару диких кошек, чтобы их погладить, а то они нас боятся. Мы же вампиры.       Канаме уже знал, что до начала полового созревания дети кровопийц питались энергией через поцелуй, главным образом, поцелуй родителей. Ему, как ни странно, было интересно испытать это ощущение на себе. Наверняка это было сродни потере контроля над собой и дальнейшей потере сознания.       — Только не корми их жуками-навозниками, — хмыкнул Канаме.       — Не буду. А ты надолго с нами?       В глазах мальчика было столько надежд и нетерпения, что Король был готов прямо сейчас схватить его в охапку, взять за руку Юрико и уехать туда, где их никто не найдёт. И пусть горит синим пламенем весь Ночной двор. Но он не мог поступить столь безответственно. От него зависели тысячи обычных людей, которые останутся без защиты, если он уйдёт.       — Я думал, что побуду здесь пару дней и потом уеду, но я вот что решил спросить: не хочешь ли ты поехать со мной? У меня большой просторный дом, где можно бегать и наводить беспорядок, там есть сад, в котором наверняка полно жуков и гусениц, а если надо, и зачарованных кошек завезём. Как ты на это смотришь?       — Я поеду! — Тсубаки даже запрыгал от радости. — А маму мы с собой возьмём?       — Конечно. Мы с тобой без неё не справимся.       — А Момоэ-чан? И Мегуми-чан тоже?       — Мы возьмём всех, кто тебе нравится, даже если они будут сопротивляться.       — А так можно?!       — А, вообще-то нельзя. Но я король, поэтому у них нет выбора, кроме как слушаться меня.       — Здорово! Тогда я им скажу, чтобы они уже собирались!       Когда Тсубаки убежал, Канаме поднял глаза вверх на небо. Из-за плотной белоснежной тучи выглянуло Солнце. Кожу обожгло, но он не отвернулся. У него наконец-то был шанс на что-то светлое.       Как только Канаме перевёз семью в королевский дворец, он почувствовал: было кое-что, что ему необходимо завершить прежде чем попробовать с Юрико заново. Даже не столько заново, сколько вообще — попробовать. Это было больше похоже на успокоение совести, но в то же время тут была и практическая польза.       Он навестил Кросса. За десять лет его церковь немного обветшала, да и сам он явно постарел. К тому же налицо были следы болезни — по коже пошли пигментные пятна, щёки совсем впали, а левую руку слегка потрясывало. В длинных соломенных волосах, всё так же собранных в пучок, уже кое-где проскальзывали серебристые нити седины. И тем не менее жрец исправно выполнял свои обязанности, вознося молитвы к небу с упорством, которому можно было позавидовать.       На этот раз Канаме вошёл в церковь под конец службы. Люди неспеша расходились, вверх под купол поднималось эхо шёпотков. Король вампиров накинул на себя капюшон, чтобы не привлекать сильно внимание своим лицом, и подождал, пока основная масса народа покинет храм.       Кросс заметил его, ещё когда проводил беседу с парой прихожан. Недовольно вздохнув, он быстро закончил разговор, делясь напутствиями, и отпустил своих собеседников. Когда они остались вдвоём, Канаме сбросил капюшон и вежливо кивнул.       — Рад видеть, что ты всё так же ревностно исполняешь обязанности жреца.       — Я теперь первосвященник, — бесцветно ответил Кросс, не двигаясь. Канаме изумлённо приподнял бровь.       — И тебе не выделили надел покрупнее?       — Зачем ты здесь? — Кросс проигнорировал вопрос Короля, желая быстрее перейти к сути.       — Твоё нетерпение меня удручает. — Канаме изобразил недовольство на лице и откинулся назад на спинку деревянного стула, на котором сидел. Тот жалобно скрипнул. — Я думал, ты будешь рад встретиться со мной после стольких лет, обсудить произошедшее.       — Я стараюсь оставаться в стороне от всего, что связано с Ночным миром.       — Почему?       Кросс отвёл взгляд в сторону. Было видно — он не желал говорить о том, что его тревожило, оставляя муки раздумий для самого себя. Но у Канаме уже возросло любопытство, поэтому он собирался выяснить, что происходит со жрецом, так или иначе.       — Наверное, тебя можно понять. Ты всегда был больше церковнослужителем, чем убийцей.       — Охотник, — поправил Кросс. — Не убийца.       — Лишь эвфемизм.       Кросс сглотнул и подошёл к Канаме, присаживаясь на стул рядом. Они оба смотрели впереди себя на многочисленные свечи, горящие в алтаре.       — Ты оставил службу в Гильдии? — спросил наконец Король. Кросс кивнул. — Очень некстати. Я пришёл к тебе с просьбой, полагая, что кроме тебя мне с этим не к кому обратиться.       — Что же тебе нужно?       — Увидеть горн.       Слова, сказанные тихо, тем не менее несколько раз скромным эхом повторились высоко под куполом. Канаме даже зажмурился. Отражённый от стен звук бил его, словно плетью.       — Но зачем?       — Мне надо… увидеться с ней. Попытаться увидеться. — Канаме тщательно подбирал слова, что было для него редкостью — обычно нужное быстро сходило с языка, но тут он не знал, как правильно объяснить свои внутренние желания. — Попросить искупления и дозволения, возможно.       — Она не богиня, — Кросс покачал головой, — чтобы просить у неё подобного.       — Кто бы говорил. Вы выстроили вокруг неё культ.       — С твоей подачи.       Канаме со злостью посмотрел на жреца, и тот пожал плечами.       — Ты думаешь, я не знал, что ты мной манипулировал? Но я видел в этом смысл, поэтому не стал идти вопреки. В конце концов, это было правильным.       Кросс порывисто встал, немного пошатнувшись, и пошёл к алтарю.       — Тебе и прочим подобным нет нужды знать, где закопан горн. Он горит, и так будет продолжаться ещё тысячелетия. Правда, у нас есть основания думать, что рано или поздно он погаснет. Через восемь, девять, десять тысяч лет… Но он угаснет.       Канаме во все глаза смотрел на Кросса, не веря. Тот лишь усмехнулся.       — Это же не perpetuum mobile, не вечный двигатель. Или ты думал, что да?       — Я просто никогда не задумывался о том, насколько его должно хватить, к моему большому сожалению.       — Не о чем сожалеть. Кто знает, быть может, через десять тысяч лет в нём уже не будет необходимости?       Канаме хотел в это верить. И в теории у него была возможность это проверить — для него не было такой уж большой проблемой прожить эти тысячелетия и увидеть воочию. Но с другой стороны, существовать всё это время ему не хотелось. Ему и сейчас-то не особо хотелось бродить по этой земле, даже несмотря на внезапно изменившиеся обстоятельства его личной жизни — он был убеждён, что всему вокруг было лучше без него.       — Так значит, ты меня к нему не проводишь?       — Я даже не знаю, где он сейчас. Гильдия приняла решение переносить горн каждые несколько лет в целях безопасности. Так что он явно не там, где я его видел в последний раз.       — Но у тебя остались связи.       — Канаме, да что ты хочешь от меня? — Кросс даже визуально расстроился, на виске нервно забила венка. — У меня там больше нет власти и влияния. Я ушёл, подписал увольнение. Даже если бы я пожелал вновь во всё это погрузиться, у меня бы не получилось. У меня растёт трое сыновей, мне есть о чём заботиться и без этого.       Король смотрел на жреца внимательно, твёрдо, не сводя с него глаз. Кроссу стало не по себе, он не знал куда деться.       — Почему ты ушёл из Гильдии?       В ответ — молчание.       — Отвечай, Кросс.       — Жажда, — сказал он, и его голос треснул, словно лопнул от стыда. — Я испытываю неодолимую жажду убийства.       Канаме отвёл взгляд, подумал и снова посмотрел на жреца.       — У прочих убийц… охотников такая же проблема?       — В той или иной степени это присуще всем, кто выпил крови Прародительницы.       «Прародительница. Так они стали её звать теперь».       — Но ни у кого не доходит до такого же исступлённого состояния, как у меня. Ни у кого, кого я видел.       Канаме красноречиво молчал и смотрел в упор своему собеседнику, настойчиво давая понять, что ждёт продолжения. Кросс обязан был объяснить.       — Когда мне было пятнадцать, я убил своего отчима. Он избивал нас, детей, и мать, а я был самым старшим — должен был как-то нас всех защитить. Мне было страшно, но… чувство удовольствия, которое я испытал, когда кровь потекла по моим рукам, и удовлетворения от того, что моей волей его жизнь была прекращена… Это было всё равно, что ощутить в себе часть силы Бога. И я испугался. Но недостаточно. Потребовалось ещё одно убийство, случайно попавшегося под руку собутыльника, чтобы я впал в отчаяние от страха перед самим собой. Тогда я и пошёл в священники. Искал спасения. По пути к нему мой Бог слагал на мои плечи всё более тяжёлые кресты, и я терпеливо их сносил. Но этот, последний, — самый тяжёлый. Его нести я не в силах. Жажда убийства, усиленная твоим проклятьем, делает из меня чудовище. Такое же, как и тебя, Канаме.       Король вздохнул. Он мог бы уже написать книгу, в которой были бы собраны все печальные жизненные истории, услышанные им за всю жизнь.       — Боль и лишения ни из кого не сделают пушистого щеночка, — сказал он, поднимаясь с омерзительно скрипящего стула. — Борись, как можешь. Я помочь тебе не в силах.       Понимая, что дальше разговор продолжать было бы ещё тяжелее, Канаме встал и вышел.       Он не был разочарован в Кроссе. Скорее в том, какую шутку сыграла с ним ситуация, в которую они все были поставлены. Это было похоже на пат — казалось, куда ни шагни, везде проиграешь. Но идти всё же надо было.       Через полгода после того, как Юрико и Тсубаки переехали во дворец и уже достаточно обжились, чтобы чувствовать себя комфортно, Канаме решил устроить первый в истории их дома бал. В первую очередь, это было развлечение для самой Юрико, которая любила праздники, как он выяснил, а во вторую — для Тсубаки. На этом балу его должны были объявить наследником дома Куран. Несмотря на то, что наследие требовалось больше для человеческого рода, чем для вампирского, Канаме чувствовал странное облегчение от того, что он сможет рано или поздно уйти, спокойно передав свои принципы и взгляды тому, кто продолжит его дело. Он намеревался сделать из Тсубаки настоящего пацифиста и человеколюбца, вылепить из него того правителя, которого видел идеальным для человечества.       По настоянию Канаме на бал была приглашена не только новая знать среди вампирского населения, но и семьи охотников, которые с некоторых пор стали именоваться «элитными». Представители этих семей занимали высокие посты в Гильдии и были награждены за самые выдающиеся заслуги. Печально лишь то, что за десять прошедших лет было всё-таки немало моментов, за которые пришлось их представить к награде.       Аскаи Шу, глава Гильдии, с его женой и детьми был одним из самых желанных и высокопоставленных гостей. Канаме видел его довольно часто и смог наблюдать его рост как человека и управленца: из прослойки крестьян он быстро переместился в чиновники, эти изменения отражались на его походке и выговоре. Хотя старые привычки, конечно, выдавали в нём простое происхождение, их Канаме нисколько не осуждал — он сам был того же разлива.       Дети Аскаи же попадались ему на глаза реже. На самом деле с того момента, как он поместил души сына и дочери Чизу в мёртвые тела близнецов Шу он ни разу с ними не сталкивался. Им было уже почти по одиннадцать лет, и оба мальчика росли сильными и умными. На первый взгляд и не понять, что с ними было не так.       — Смотри-смотри, — шептал один из близнецов, Тоширо, своему брату. Золотистые волосы, густой шапкой покрывавшие головы, большие круглые глаза янтарного цвета, прямые носы с подвижными губами под ними — мальчики были абсолютно идентичны.       — Кто там? — спросил Рюкен, пытаясь разглядеть прибывших через спины охотников, стоявших сплошным рядом.       — Ягари-сан, Мишима-сан, Йомиура-сан, — перечислял Тоширо знакомые лица — он пробился чуть вперёд, и ему открывался более свободный вид. — О, и Кирию-сенсей!       — Дай посмотрю! — Рюкен толкнул брата в бок, и тот потеснился назад, пропуская его вперёд. Кирию Нобу был известен тем, что в совсем юном возрасте побывал в плену у знаменитой Красной Змеи, павшей в войне вампиров десять лет назад, и был спасён самой Прародительницей. Сейчас он подготавливал отряд молодых охотников из числа детей тех, кто выпил её крови во время создания горна, поэтому и дети Аскаи знали его как живую легенду. Боковым зрением заметив, что за ним наблюдают, Кирию повернулся в сторону, одарив близнецов строгим взглядом аметистовых глаз.       — Ш-ш! — предупредил Рюкен и ретировался назад, врезавшись в какого-то старика. Тот коротко выругался, но проследовал дальше, и мальчишки только захихикали. Внезапно в зале поднялся шум, но быстро стих — странная реакция привлекла внимание близнецов. Тоширо вновь оказался в самом выгодном положении, и он, игнорируя возмущения брата, пытался рассмотреть как можно больше.       Вскоре стало ясно, почему воцарилась внезапная тишина. Из широких дверей с противоположной стороны показалась сначала фигура маленького мальчика — он был лет на пять младше Тоширо и Рюкена, за ним — молодой (молодо выглядящей?) женщины в элегантном платье. После них в зал, до отказа набитый, вошёл сам Король.       Тоширо не сомневался, что это был король. В длинной чёрной мантии, с бледной кожей и непослушными тёмными волосами, обрамляющими тонкое лицо он создавал сильное впечатление. А также яркое, неизгладимое, невыносимое желание призывать его образ в голове снова и снова.       — Он… красивый, — вдруг сказал Тоширо, любуясь видом королевской семьи. Рюкен, сумевший найти себе уголок, сквозь который можно было наблюдать за происходящим, поморщился.       — Красивый? Что ты как девчонка!       Тоширо смутился и опустил взгляд. Необдуманные слова прозвучали с намерением оскорбить брата. Не до глубины души, конечно, но скорее с желанием призвать его собраться с мыслями. Рюкену было неоткуда знать, что Тоширо всё бы отдал, чтобы на самом деле быть девчонкой.