Король в кандалах

      Жизнь во дворце и вокруг него стала идти своим чередом. Не обходилось без стычек между мелкими бандами вампиров и отдельными группами охотников, поэтому полностью мирным существование назвать было нельзя. Многие аспекты ещё требовали тщательного рассмотрения, чтобы установить правила, удобные для обеих сторон, — новые государства не строились на голом песке. Но время подбрасывало решения и компромиссы, которые позволяли сдерживать столкновения от разбухания до более масштабных конфликтов. Канаме Куран, пусть и заинтересованный больше в благополучном существовании людей, нежели вампиров, постоянно пытался поддерживать пламя мира. Как любили говорить старики, худой мир лучше доброй ссоры, а когда противоборствующие стороны представляли собой особо опасный контингент (одни — с клыками, другие — с ружьями), это высказывание играло ещё более яркими красками.       Подобие мира было, вампиры и охотники старались сотрудничать по мере возможностей, несмотря на взаимную антипатию. Пока что Канаме было достаточно и этого. Остальное по своим местам расставит время. Но несмотря на мудрость, собранную им в течение его длинной жизни, Канаме всё же не хватило прозорливости, чтобы понять, что места, по которым время расставит интересующие его фигуры, могут оказаться невыгодными для него.       Помимо политической стороны развивалась и сторона социальная. В то время как Канаме налаживал свои отношения с Юрико и Тсубаки, другие вампиры тоже образовывали семьи. Росли дети Хио Рена и Майи, женился Соэн Джин на одной из чистокровных из бывшего Главного Ковена. Шион, оставившая попытки стать ближе к Канаме после приезда Юрико, сдалась неуклюжим ухаживаниям светловолосого Шото, моложе неё лет на пятьсот, и вышла замуж, образовав новый род чистокровных вампиров Шото — свою фамилию она уже давно не использовала. Кацураги Тецуя уже не скрывал отношений со своим слугой, чем вызывал шепотки традиционалистов за спиной, которым, впрочем, находилось всё меньше места в постоянно меняющемся обществе. И к неожиданности для всех, Масао сделал предложение Ацуко.       Бывшая поверенная Шики Морио была, конечно, особой обаятельной и, что важно, активной и деятельной — было совершенно очевидно, что Ичиджо очаровывали независимость и кураж. Вполне объяснимо, что именно это их в итоге и сблизило, но видеть бывшего пирата связанным семейными узами было во многом непривычно. Ветреный, он создавал впечатление, что он был ни для кого и для всех, а уж на примерного отца семейства он был похож очень слабо. И тем не менее, бурный и почти служебный роман закрутился быстро и финишировал не просто кольцами и клятвой вечной верности (специально составленной для вампирских бракосочетаний), но и симпатичной малышкой с игривым именем Мимико.       Семь лет спустя она прибыла в королевский дворец вместе с родителями по случаю рождения принцессы Куран. Мимико была представлена королю, королеве и принцу. Масао считал себя близким другом Канаме, сам Канаме ограничивался определением «верный соратник», не признаваясь самому себе в степени привязанности к бывшему пирату, но оба отца тайно рассчитывали на дружбу детей, которая в будущем могла бы завершиться выгодным союзом двух теперь уже великих домов. Как бы ни развивали свою культуру кровопийцы, но она всё равно была построена на традициях и взглядах человеческого общества.       Колыбель новорождённой принцессы была покрыта белоснежным шёлком, и на мягкой подушке лежал свёрток в таких же искристо-белых кружевах. Крошечное пухлое лицо малышки было фарфоровым — без единого изъяна, большие шоколадные глаза жадно рассматривали всё вокруг. А внутрь колыбели заглядывали любопытные глаза наследного принца Тсубаки и его новой подруги Ичиджо Мимико.       — Она на тебя не похожа, — почему-то с разочарованием произнесла Мимико. Золотые кудряшки торчали по сторонам, создавая ореол вокруг её милого лица, украшенного большими и любопытными глазами цвета изумруда. Вздёрнутый носик, унаследованный от матери, придавал ей ещё больше живости, и про девочку часто говорили, что она была похожа на ангела — небесного существа, частого гостя божественных рассказов знаменитого жреца Кросса. Мимико не была знакома с Кроссом, и ангелов никогда не видела, но комплименты воспринимала с высоко поднятой головой и кокетливой улыбкой — дочь пыталась копировать мать, когда та реагировала на тёплые слова отца о её собственной красоте.       Тсубаки же, наследный принц Куран, был просто копией своего отца. От самих Куранов он унаследовал разве что некоторые черты характера: в двенадцатилетнем мальчике было больше мягкости и неугомонности, чем в угрюмом и сосредоточенном отце. Он так же проявлял больше интереса к прикладным искусствам, чем к наукам вроде биологии и химии, любовь к которым Канаме пытался тщетно привить своему сыну. Короля не сильно заботило то, что сын рос менее приземлённым, скорее его пугала схожесть с Саюри. И он, не верящий в богов и высших существ, молил собственную дочь, качая её в колыбели, чтобы та росла как можно менее похожей на свою тётю.       — Она больше похожа на Её Величество, — важно заявила Мимико, гордая, что ей выпала возможность произнести обращение к королеве — мелочь, а приятно.       Тсубаки, неотрывно следивший за сестрой, скосил взгляд в сторону новоиспечённой подруги.       — Наверное… — неуверенно произнёс он. — Но глаза у неё тёмные. Мама говорит, что у тёти были такие — светло-карие, орехового цвета.       — Это та самая… — начала было Мимико, широко раскрывая свои глаза и запинаясь на середине предложения.       — Какая та самая? — нахмурился принц.       — Ну, — Мимико даже заёрзала, притоптывая на месте, — которая отдала своё сердце людям.       — Кто тебе такое рассказал? — Тсубаки даже отпрянул, а потом его плечи бессильно опустились. — У нас в семье не принято об этом говорить.       — Почему? — не унималась юная Ичиджо.       — Откуда мне знать. Папа говорит, что прошлое должно оставаться в прошлом, и что Прародительница теперь принадлежит людям. А мама молчит. Всегда молчит, когда я спрашиваю об этом.       — Это, наверное, грустно?       — Да не особо, — Тсубаки пожал плечами и сам не понял, то ли он правда не испытывал от этого большой печали, то ли лгал сам себе. — Я не думаю об этом слишком много.       — А я бы думала, — настырно ответила Мимико и снова вперилась взглядом в малышку, у которой слипались глаза от их монотонного разговора. Тсубаки хихикнул, и Мимико резко подняла голову, взмахнув кудрями, и посмотрела на мальчика. — Чего ты?       — Да ничего, просто ты… смешная, — не найдя лучшего ответа, Тсубаки сказал первое, что пришло в голову. Он тут же решил испугаться, подумав, что подобный комплимент мог прийтись не по вкусу малолетней кокетке, но та даже и не подумала обидеться.       — Не-е, — протянула она, возвращая внимание принцессе. — Смешная тут она.       Тсубаки наклонился чуть ниже, и малышка широко раскрыла глаза. Он протянул руку и легонько нажал пальцем на кончик её крохотного носа.       — Да, Тсукими?       Юрико любила праздники. Любила шум толпы и весёлые разговоры на фоне, красивую музыку и смех, раздающийся со всех сторон. Любила это в своей человеческой жизни и продолжала любить в бессмертной. Но если раньше ей просто нравился сам дух веселья, то теперь праздник был отличным отвлечением от дурных мыслей, что иногда населяли её голову.       Когда гости разошлись, Юрико прошла в свою комнату — обширные и прохладные покои королевы. Канаме позволил ей самой решать, как будет обставлен дворец, и хотя она целиком полагалась на свой вкус да на то, что видела в императорском дворце, всё же, обставляя прочие комнаты, она думала о том, чтобы было комфортно всем обитателям. Однако что касалось её собственных покоев, то здесь она не раздумывала подолгу и устроила всё так, как нравилось только ей.       По итогу здесь было уютно и просторно. Пастельные тона позволяли расслабиться, широкие окна с невесомыми прозрачными занавесями пропускали серебристый лунный свет, нежно подсвечивавший всё вокруг.       Юрико села за столик напротив зеркала и посмотрела на себя, снимая жемчужные серьги. Голубые глаза казались синими в сумерках, каштановые волосы длинными волнами спадали с плеч, покрывая собой персикового цвета шёлк, из которого была пошита ночная накидка королевы — её собственными руками, как и многая другая одежда в этом доме. Даже корона не могла заставить её бросить любимое занятие.       Она потянулась за щёткой для волос, когда услышала стук в двери. По ауре было понятно, что приглашения войти ожидал Канаме.       — Заходи, — кратко произнесла она и принялась расчёсывать свои длинные тёмные волосы.       Канаме закрыл за собой дверь и посмотрел на жену. Как всегда, прекрасная, обворожительная и…       Прошлое должно оставаться в прошлом.       Несколько лет назад он договорился сам с собой, что ему надо думать о будущем без попыток возрождать образы прошлого в своей голове. Что только фокусируя всё внимание на своей новой семье, он сможет спокойно дышать и двигаться дальше. Но иногда его передёргивало от одного простого взгляда на Юрико или на Тсубаки, а теперь и на Тсукими — в них он видел те самые черты, которые приносили ему болезненные воспоминания. И он был уже готов ненавидеть эту привязанность, что за короткое время смогла укорениться в нём столь прочно, но не мог. Просто не хватало сил сказать себе, что всё, что Саюри сделала для него, не являлось спасительной необходимостью.       Но прошлое должно оставаться в прошлом, несмотря на то, что никто никого не может заменить, Канаме тщательно старался уделять большое количество времени и жене, и сыну, чтобы не только дать им понять, что они нужны ему, но и чтобы убедить в этом самого себя. Ведь то, что Юрико решила жить с ним, согласилась разделить эту невыносимую вечность, было самой настоящей благосклонностью с её стороны. И он не мог оставаться неблагодарным за такое.       — Ты хотела о чём-то поговорить после праздника, — сказал он, проходя вдоль комнаты ближе к зеркалу. Канаме положил руки на плечи Юрико, и она опустила щётку на стол.       — Да. Есть кое-что, о чём я уже давно думаю. Возможно, тебе не понравятся мои размышления.       — Я тебе надоел, и ты хочешь выгнать меня из дворца? — попытался он пошутить, но по её строгому лицу понял, что момент сейчас был самый серьёзный.       — Когда я говорю, что тебе это может не понравиться, то я искренне верю, что так и будет.       — Хорошо, — вздохнул он. — О чём речь?       — О пленниках Ковена.       Канаме даже не сразу понял, что она имела в виду. Он нахмурился, но через пару мгновений его лицо озарило осознание.       — Юрико, это не…       — Я знаю, — перебила она его и повернулась к нему всем корпусом, глядя снизу вверх. Он и так был очень высоким, а из её положения сидя он и вовсе казался недосягаемым. — Знаю, ты скажешь, что Рири-кун, Шики-сан, Каин и Фумино-сан не заслуживают прощения. Но подумай: они сидят в темнице уже почти двадцать лет. За это время не возникло никакого мало-мальски серьёзного врага, чтобы противостоять тебе. Да и если говорить откровенно, есть ли кто-то могущественнее тебя? Сами по себе все четверо не представляют угрозы, а если ты их простишь и отпустишь, то проявишь такое великодушие, за которое они будут тебе обязаны до конца жизни. Даже у людей законы предполагают, что наказание должно рано или поздно оканчиваться.       — Что-то я не помню, чтобы освобождённые заключённые среди людей чувствовали себя обязанными до конца жизни правительству, которое заключило их под стражу, а позже освободило согласно одному лишь законному предписанию.       — Канаме, ты понимаешь, что я хочу сказать.       — Да, но я не понимаю, зачем тебе это? Ради кого из них?       — Ради Шики-сана — он долгое время был верен Ковену, пока не нагрянула война, а потом он лишь неверно рассмотрел новую ситуацию. И ради Рири-куна — поверь, он уже давно не испытывает к тебе неприязни.       — Не надо было разрешать тебе посещать их все эти годы, — устало вздохнул Канаме, на что Юрико обиженно отвернулась.       — Я королева и не нуждаюсь ни в чьём разрешении.       — Да-да, конечно, — выдохнул Король и подошёл к окну. Луну уже почти не было видно, горизонт обагрился первыми лучами восходящего Солнца. Почему она была такая? Откуда столько милосердия (в них обеих)?       — То есть ты хочешь, чтобы я просто взял и отпустил их?       — Ты всегда можешь озвучить условие освобождения.       — Ха, — Канаме коротко засмеялся, потирая лоб. — Условие одно — не предавать меня. Как думаешь, насколько выполнимо?       — Я могу поговорить с ними.       — Как будто этого достаточно.       — Канаме, они уже давно сидят за решёткой. Всякому наказанию приходит конец. Отпусти их.       Король долго молчал, наблюдая, как лучи утреннего Солнца постепенно заполняют собой всё вокруг. Когда смотреть стало невыносимо от света тепла, он отвернулся и посмотрел на жену, которая по-прежнему взирала на него с мольбой в глазах.       — Слишком сильную власть ты надо мной имеешь, ты знаешь это? — тихо спросил он. Юрико слабо пожала плечами, не имея понятия, что ответить. Она знала, что он изо всех сил старался быть хорошим мужем и отцом, но не была уверена, что его старания исходят из её власти над ним, ведь она была уверена, что подобная власть возникла бы только тогда, когда он был бы в неё безумно влюблён. Но Королева не верила, что именно эти кандалы сковывали волю её Короля сейчас.       — Я обещаю подумать об этом, — сказал он, отходя от окна.       Юрико едва заметно улыбнулась. Его слова означали лишь одно: он их отпустит.       Центр города Микото, в котором ныне располагался штаб Гильдии охотников, был полон забегаловок разного пошиба. В одной из них, стоявшей рядом с центральной площадью, любили заседать охотники за рюмкой рисовой настойки.       У восемнадцатилетних Рюкена и Тоширо Аскаи сегодня была первая охота. Их взял с собой на задание Кирию Нобу, которому поручили разобраться с шайкой обращённых вампиров, потерявших хозяина, и разум заодно. Чистокровного, их обратившего, уже объявили в розыск, но пока не было и следа его пребывания. Зато троица обращённых не стеснялась указывать на своё местоположение цепочкой из кровавых трупов — не очень разумно с их стороны, зато эффективно для охотников.       — Мои поздравления, — вопил уже поддатый Ягари, разливая горячительное в узкие низкие рюмки, знатно промахиваясь и проливая содержимое по столу. Кирию недовольно прошипел и неодобрительно посмотрел на коллегу, зато молодые охотники-близнецы веселились. — Не смотри на меня чёртом, Кирию-кун. Видишь, ученичкам твоим забава зато.       — Мне тоже было бы забавно проливать то, за что я не плачу, — прошипел Нобу и отобрал у Ягари бутыль.       — Зануда, — резюмировал пьяница и, подняв чарку, кивнул в сторону близнецов: — За вас.       Опустошив свою рюмку, Кирию внимательно посмотрел на своих учеников. Братья Аскаи, сыновья Главы Гильдии Аскаи Шу, несомненно были очень способными, талантливыми даже. Они блистали в рукопашной, а в стрельбе им не было равных. Тем не менее, многие коллеги из Гильдии сходились во мнении, что физически Рюкен был сильнее — у него и корпус был мощнее, и кулаки потяжелее. Но Кирию считал иначе. При кажущемся изящном сложении, Тоширо был проворнее и резче, а его холодный склад ума позволял точнее оценивать ситуацию, в отличие от того же Рюкена, который уже был известен горячим нравом. Кирию было бы интересно увидеть, кто из братьев одержит победу в схватке один на один. И только он собирался предложить бой на ближайшей тренировке, как в зале стало шумно.       Мужчины подняли головы и увидели, что в дверях появился Кросс. И шёл он в их направлении.       Взлохмаченный и кое-как одетый, он производил впечатление бездомного бродяги. Впрочем, так оно почти и было: пять лет назад он внезапно бросил храм и семью и ушёл, как потом выяснилось, в то, что называлось в Гильдии «дикой охотой»: убийством всех без разбору вампиров. Дабы установить порядок и закон, охотнику выдавался приказ об элиминации вампира, чья виновность была доказана. Без этого приказа убийство любого кровопийцы считалось обыкновенным преступлением. Как любил говорить Аскаи Шу, приказ в руке — черта между лицензированным охотником и обыкновенным убийцей.       Кросс перешёл эту черту пять лет назад.       Он подошёл к столу, за которым сидел Кирию и остальные, и бросил им нечто, что нельзя было опознать с первого взгляда. Предмет покатился по деревянной поверхности стола, и лишь когда он замедлился, стало ясно, что это был клык.       — Слуг вы прибили, а хозяина упустили. Но я подчистил за вами, как видите.       Ягари даже протрезвел, глядя на бывшего священника. Мало сказать, что он не видел его уже пять лет, таким он не видел его вообще. В глазах у Кросса горело прямо-таки адское пламя с искрами безумия, неряшливый вид только добавлял штрихов к этому образу, а в уголке рта застыла капля крови. И почему-то голову Ягари пронзила мысль, что кровь не принадлежала самому Кроссу.       — Кто это был? — нисколько не стесняясь, спросил Тоширо.       — Тоши!.. — воскликнул Рюкен, хватая брата за плечо, но Кросс успел ответить:       — Какая разница? В живых этого чистокровного уже нет.       За спиной священника раздался шум, и повернувшись, он увидел, как перед ним стоял один из охотников со сжатыми кулаками и злобным взглядом.       — Я могу арестовать тебя прямо сейчас, Кросс.       Священник резким движением вытащил пистолет из-за пояса, и пуля просвистела у самого уха охотника. Тот охнул и коснулся уха рукой — на подушечках пальцев оказалась кровь.       — Этот пистолет заряжен обычными пулями, сын мой. Не стоит мне угрожать.       Не убирая дула, нацеленного на окружавшую его толпу, Кросс стал двигаться к выходу. Ягари встал и тяжело опустил ладони на стол.       — Ты покинул своих прихожан. Покинул собратьев, сыновей и жену. Ради чего? Что с тобой стряслось, Кросс?       Повернувшись лицом ко всем, Кросс толкнул спиной дверь и вытер рот от крови.       — Я наконец обрёл истину.