Король в кандалах

      История о близнецах Аскаи взволновала общество как вампиров, так и охотников. Её любили пересказывать, со временем добавлялись не существовавшие детали, а особо горячие головы принялись искать пропавшего Тоширо, чтобы встретиться лицом к лицу с новым героем народных сказов. Но время шло, страсти вокруг этой истории утихали, и она постепенно превращалась в настоящую легенду.       Тсубаки, однако, забыть о братьях Аскаи не мог. Эти события пробудили в нём интерес к истории возникновения вампиров и охотников в принципе. И хотя он сам являлся прямым наследником того, кто эту историю творил, он продолжал читать книги по этой теме, стараясь рассмотреть не только разные точки зрения, но и предысторию. Особенно его увлекали рассказы о чародеях и прорицателях, их способы выражения магии и дара предвидения, и какие легенды рождались вокруг представителей обеих магических групп. Поэтому он днями напролёт сидел в библиотеке дворца, которая ширилась с каждым годом.       В семье Куран уже знали: если Тсубаки срочно нужен, а его нигде не видно, надо идти в библиотеку. Так и поступала подросшая Тсукими. Ей было уже двадцать, и все годы, что она росла, она помнила, как с благоговением и дрожью в теле заглядывала в щель высокой дубовой двери в библиотеку и наблюдала за своим братом. Тот всегда сидел ровно, по-королевски, как учили отец и мать, тоже наученные императорскими вельможами, его взгляд безмятежно блуждал по белой бумаге, украшенной ровными строчками иероглифов, а длинные тонкие пальцы нежно перелистывали страницы с мерным ритмом через каждые пару минут.       Со временем привычки Тсукими не поменялись: прежде чем войти в библиотеку она всегда останавливалась у двери и застывала на некоторое время, наблюдая за своим прекрасным братом.       — С каждым разом твоё присутствие становится всё заметнее, — сказал Тсубаки, хмыкнув и не отрывая взгляда от страниц. — Ты намеренно даёшь понять, что ты здесь, чтобы я чувствовал себя неловко?       Тсукими хитро улыбнулась.       — Нет, просто чем взрослее я становлюсь, тем меньше тебя стесняюсь. И не вижу смысла скрывать своё присутствие.       Посчитав начало разговора приглашением присоединиться, Тсукими впорхнула в библиотеку, грациозными шагами проследовала к брату и села напротив него. Наблюдая за её движениями, Тсубаки сглотнул и вернул своё внимание книге. Тсукими тоже что-то достала с ближайшей полки и принялась усиленно делать вид, что внимательно читает.       — А ты знаешь, что дядя Масао тоже когда-то написал роман?       Тсубаки вздохнул. Он знал, что если Тсукими придёт, то об идее прочитать что-либо спокойно и сосредоточенно можно забыть. Но прогнать её или отругать у него не было никаких сил. И желания.       — Конечно, знаю. Дилетантская глупость, а не роман.       — Тётя Майя мне рассказывала, — не унималась Тсукими, — что все события, описанные там, не совсем вымышленные. Скорее, фантазия на тему встречи дяди Масао с нашим папой. Ты же слышал, что папа однажды спас дядю Масао? Тот чуть не утонул при кораблекрушении.       — Да, вот только Масао-сан стал вампиром из-за того, что всё равно захлебнулся в ту ночь.       — Ого, откуда у тебя такие подробности?       — От «дяди» Масао.       Тсубаки предпочитал обращаться к приближённым отца в более уважительной форме, в то время как Тсукими, разбалованная вниманием с самого детства, всех считала своими дядями и тётями. Тем не менее, и Тсубаки иногда вторил её манере, в основном в разговоре с ней же, чтобы поддеть. На что она, впрочем, не обращала никакого внимания.       — Ну, он известный болтун. Странно, что он мне такого не рассказывал.       — Потому что знал, что ты всё всем разболтаешь.       — Как будто его это беспокоит.       — Он любитель создавать интригу.       — Кстати, об интриге, — сказала Тсукими и громко захлопнула книгу, как будто стараясь подчеркнуть свои намерения перевести разговор в более серьёзное русло. — А я ведь пришла не просто так.       — Я догадался. Ты пришла поглазеть на меня.       — Пф, слишком много о себе думаешь. — Тсукими залезла в карман и вытащила оттуда белоснежный прямоугольник. — Письмо от Мимико.       Сердце Тсубаки стукнуло и ухнуло куда-то вниз. Но не от радости. Скорее, от сожаления.       Ичиджо Мимико, дочь Масао и Ацуко, была подругой детства Тсубаки. Родители их обоих неспроста старались сблизить их — и Канаме, и Масао это казалось хорошей идеей, если две семьи смогут стать родственными в один прекрасный день. Собственно, оба наследника особо не сопротивлялись желанию родителей: они хорошо ладили, легко находили темы для интересного разговора и часто встречались. Со временем чувства Мимико стали очевидно более глубокими, а Тсубаки понять себя пока не мог. Мимико нравилась ему, но мысль о том, чтобы прожить с ней всю жизнь, не вызывала у него бурного восторга.       Тсубаки протянул руку, чтобы взять письмо, но сестра не собиралась отдавать его просто так.       — Всегда было интересно, что она тут тебе пишет, — кокетливо проворковала принцесса, размахивая конвертом перед лицом брата. — Обсуждаете книги? Политику? Нет, Мимико такое неинтересно. Может, моду? Хотя из тебя модник тот ещё. Ах, неужели?.. — Лицо Тсукими застыло в притворном ужасе. — Неужели… она пишет тебе пошлости?!       Тсубаки пришлось собрать всю волю в кулак, чтобы и не засмеяться, и не разозлиться на откровенно невежливое поведение сестры. Он вздохнул, прикрыв глаза, и сказал:       — Прекрати немедленно и отдай письмо, которое тебе не предназначается.       — А иначе что?       — А иначе папенька узнает, какая ты невоспитанная.       — И что случится потом?       Тсукими смотрела на него искоса вполоборота и потихоньку начала открывать конверт — намеренно медленно, чтобы он расслышал каждую секунду шороха бумаги. Тсубаки пытался смотреть на неё нарочито строго и недовольно, но стоило развернуться, взмахнув пышной копной каштановых волос, как у их матери, и его рука тут же упала на подлокотник бархатного кресла, дрогнув, а от заливистого смеха принцессы его сердце залилось кровью.       «Нет, нет, нет, нет, нет».       — Итак, дабы ты почём зря не тратил своё драгоценное время, я прочитаю сие письмо для тебя, — с наигранной важностью проговорила Тсукими, что прозвучало глупо, и ему было бы впору засмеяться, но он не смог. — Кхм, кхм. «Дорогой Тсубаки, пишет тебе твоя возлюбленная Мими…» Ты называешь её Мими? Фу, как вульгарно! А тебя она как называет? Тсу?       — Я могу сообщить матери о твоём неподобающем поведении, она не будет в восторге.       — Если меня накажет мама, меня пожалеет папа.       Так и было. Всю жизнь в Тсукими окружающие души не чаяли. И если даже кто-то из домашних на неё мог рассердиться по делу, то во-первых, это длилось недолго, так как очарование принцессы было просто обезоруживающим, а во-вторых, всегда находился кто-то, кто вставал на её защиту. Он и сам был таким всегда. Что бы ни случилось, как бы он ни сердился на неё, но даже сама мысль о том, что сестра могла на него сердиться в ответ, была удушающей.       Тсукими продолжала чтение вслух.       — «Сегодня я вспомнила тот наш разговор в розовой беседке». — Принцесса вопросительно приподняла бровь: — Хм-м? «А всё потому, что мне приснился необычный сон. В нём ты…»       Тсукими осеклась. Несколько секунд её тёмные большие глаза перескакивали со строчки на строчку, пока её голос молчал. Затем она густо покраснела и нервным движением отдала наконец брату конверт.       — Одна вульгарщина. У вас переписка как у пирата и портовой шлюхи.       Тсубаки отчего-то заливисто засмеялся, хотя ему следовало бы рассердиться. Но сравнение ему показалось забавным, и он подумал, что даже сама Мимико его оценит и будет смеяться до упаду. Подумав так, он заметил, что сестра остановилась у двери.       — Чего ты?..       — Я на самом деле не думаю о Мимико плохо, — быстро перебила его Тсукими. У него расширились глаза от удивления. — Это… это пошлое сравнение. Чтобы ты не думал, что я…       — Тебе не о чем беспокоиться, Мими… эм-м, Мимико сама бы посчитала это забавным. Я вовсе не считаю, что ты нас оскорбила.       Стоя к нему спиной, Тсукими постояла у двери ещё несколько мгновений, как будто колебалась. Но в итоге промолчала и тихо вышла из библиотеки.       Когда её шаги удалились достаточно, чтобы она ничего не услышала, Тсубаки ударил кулаками по стоящему перед ним столу, и по его, казалось бы, прочной поверхности пошла трещина.       — Чёрт бы меня побрал! — заорал сам на себя принц. Он тяжело дышал, пытаясь совладать со своими чувствами, но с каждым разом это давалось ему тяжелее. Он уже давно заметил, что присутствие Тсукими рядом вызывало у него волнение. Она выросла захватывающе красивой, от поклонников уже давно не было отбоя. И пусть все чистокровные отличались неописуемой красотой, но Тсукими была словно венцом творения богов над всеми ними.       «Я был бы намного счастливее, если бы не родился её братом», — с тяжёлым вздохом подумал Тсубаки и закрыл лицо руками.       Канаме получил неожиданную весть от Гильдии охотников. Он привык получать от них регулярные отчёты, но в последнем письме была изъявлена просьба посетить дом клана Кирию по личной просьбе Кирию Нобу. По дороге туда, Канаме размышлял, чем могла быть вызвана эта просьба.       С Нобу он не виделся уже несколько лет: два года назад он сложил полномочия Главы Гильдии и назначил преемницей старшую дочь из клана Такамия — исключительный случай для их патриархально-традиционного общества. Возмущения против пола избранной звучали по всем углам, но никто не мог возразить, что как охотница она была превосходна и беспощадна, а уж в качестве управляющей ей мало кто даже в подмётки годился. К тому же она была под протекцией Кирию Нобу, который после случая с близнецами, ранившего его глубоко, стал более жёстким и бескомпромиссным, поэтому перечить ему рьяно и открыто никто не решался. В конце концов, за эти два года она уже успела доказать, что была лучшим выбором на этот пост, и даже самые яростные её противники замолчали.       Чем занимался эти два года Нобу, Канаме не было известно, и он задумался, почему. Кирию был относительно нестар — сейчас ему было слегка за пятьдесят. Он мог бы ещё лет двадцать-тридцать управлять Гильдией, ведь люди любят старейшин на важных постах, но почему-то делать этого не стал. Впрочем, вскоре Канаме узнал причину подобного выбора бывшего Главы.       На пороге Короля встретил молодой человек, смутно похожий на Нобу. Особенно их роднил необычный цвет глаз — аметистово-сиреневый, такой встречался в принципе редко. По возрасту юноша мог быть хоть сыном, хоть внуком для Нобу, но Канаме был в курсе, что последние лет пятнадцать у бывшего главы и его жены не рождалось детей, поэтому этот скорее всего был его внук.       Юноша подозрительным взглядом окинул Канаме, как будто пытаясь разглядеть его насквозь, на что Король лишь хмыкнул. В доме вообще ощущалась напряжённая аура: присутствовало слишком много охотников, и пусть они вели себя тихо, но Канаме чувствовал, что они присутствовали здесь из-за его приезда. Вероятно, идея Кирию пригласить Короля вампиров к себе никому не нравилась, но возразить главе дома никто не решался.       Охотники рядами стояли вдоль стен и, если бы могли, они бы просверлили чистокровного взглядом. Канаме понимал весь смысл этого спектакля — Кирию Нобу охраняли от него, но не улыбаться язвительно в течение всей дороги к опочивальне бывшего Главы он не мог. Чем ещё больше раздражал присутствовавших.       Наконец, они пришли в небольшую комнату на втором этаже. Юноша мельком посмотрел на Короля через плечо и толкнул вперёд дверь. Старая древесина издала пронзительный скрип, и Канаме поморщился от неприятного звука. Молодой человек вошёл, и Король проследовал за ним. И первый же вдох воздуха внутри этой комнаты дал ему понять, что происходит.       Кирию Нобу болел. Возможно, даже уже умирал. Болезненные миазмы были столь сильны, что напомнили Канаме о давних временах, когда он помогал людям в деревне, приходя к постелям умирающих. А ещё о дне, когда он повстречался с больным Императором, и эта мысль пронзила его сознание, отчего он неприятно содрогнулся.       — Спасибо, Юки, — сказал Нобу и кивнул на дверь. — Оставь нас.       — Но, дедушка… — попытался возразить юноша, однако бывший Глава не терпел возражений.       — Я попросил оставить нас.       Голос был больным, но внутренняя сила его носителя придала достаточно угрожающего тона его звучанию. Юки сжался, посмотрел на Канаме, чьё лицо вообще ничего не выражало в тот момент, затем на деда. Спорить было бесполезно, и он слегка поклонился.       — Я буду за дверью.       Как только дверная ручка щёлкнула за спиной юноши, Канаме усмехнулся и прошёлся вдоль душной комнаты.       — А ты тут как патриарх, Кирию-кун: разлёгся в огромной кровати среди десятка толстых шёлковых подушек — даже у меня поменьше будет.       — Катись ты к чёрту, — Нобу махнул рукой и внезапно со всей силы закашлялся. Когда приступ кончился, на ладони была кровь, и он нервно вытер её об одну из злосчастных подушек. — Они мне тут не для роскоши. Я бы и на сене спал, но понимаешь ли, выводку любящих и заботливых потомков не объяснить, что это не обеспечит скорейшее выздоровление.       Почувствовав запах крови, Канаме тяжело выдохнул и отвернулся к окну. Было пасмурно, и Солнце едва проглядывало сквозь дыры в серых облаках.       — Чем ты болен?       Кирию пожал плечами.       — Может, ты скажешь? — спросил охотник. — Ты же вроде как лекарь семи пядей во лбу.       Канаме подошёл к постели больного и внимательно посмотрел ему в лицо — иссохшее, отягощённое борьбой с болезнью, покрытое глубокими морщинами, совсем не свойственными его возрасту. Канаме уже отвык видеть такие следы времени на лице в своём окружении — его свита была полна вечно молодых чистокровных. И этот отпечаток жизни на чьём-то лице вызвал у него… зависть.       Он вздохнул.       — Что, диагнозы теперь ставят по глазам пациента? — усмехнулся Кирию.       — За тысячелетие я видел столько больных, что по внешнему состоянию могу многое сказать. Но тут вопрос уже не столько в том, что это и чем вызвано, а сколько тебе осталось.       — И сколько же?       — Год или два. Времени хватит на то, чтобы хорошенько обдумать завещание.       — Да уж, — протянул Нобу и вновь закашлялся. — Пожалуй, и вправду стоит этим заняться.       — Ты… потому меня и позвал к себе?       Канаме спрашивал осторожно. Он не знал, неприятна ли ему мысль о том, что Кирию хотел бы получить его кровь, чтобы выздороветь. С одной стороны, он был бы не против помочь, но с другой, никто не гарантирует, что это не будет повторением ситуации с Императором. Поэтому если Кирию в самом деле его об этом попросит, он не знал, что ответить.       Нобу слабо покачал головой.       — Нет. Просто пока у меня есть время, я хотел бы с тобой поговорить на одну важную тему.       — Слушаю.       — Слышал, ты устраиваешь помолвку своего сына с дочкой этого шута Ичиджо.       — А ты знатный сплетник, я посмотрю.       — Это сорока на хвосте принесла, — огрызнулся Кирию. — Конечно, я тебе не указ, но однажды ты выдашь замуж и свою дочь, и разве ты не думал о том, что другим кланам нежелательно получить в наследники детей, которые могут прикасаться к оружию охотников? Нежелательно для нас, конечно же. Они этому будут только рады.       Канаме застыл. Солнце скрылось за густой тучей, и в комнате потемнело. Кирию вопросительно смотрел на Короля.       — О чём ты говоришь?       — Как так о чём? О сопротивляемости твоей жены к анти-вампирскому металлу.       В глазах Канаме застыл немой ужас. Он поверить не мог тому, что слышал, но недоумение на лице Кирию было настолько искренним, что он не сомневался — тот не шутит.       Аметистовые глаза охотника округлились.       — Да ты не знал…       Внезапно он засмеялся. Смеялся так долго и сильно, что под конец уже было не понять, был это действительно смех, или он уже давно перешёл в болезненный приступ кашля.       — Теперь и помереть не жалко, — со смехом и хрипом говорил Нобу, вытирая кровь с ладоней. — Кто бы мог подумать, она тебе ничего не рассказала.       — Откуда об этом знаешь ты? — спросил Канаме. Его голос звучал безэмоционально.       — Сам видел. Давно, когда ещё мальчишкой был. Юрико-сан коснулась оружия и осталась невредимой. Она попросила не говорить никому, и я… Пусть это было опрометчиво, но я почему-то никогда не чувствовал, чтобы от неё исходила опасность. К тому же я считал, раз Прародительница не считает её даже потенциальной преступницей, значит, она не способна никому причинить зла. Юрико-сан, конечно, за всё это время ни разу не создавала нам проблем, поэтому моя вера в неё была в каком-то смысле оправдана.       Кирию многозначительно помолчал, ожидая, что Канаме что-то ответит. Но Король хранил молчание и лишь смотрел в одну точку перед собой, размышляя о чём-то.       — Я не думал, — продолжил Нобу, — что ты не знаешь. Юрико-сан всегда такой влюблённой в тебя выглядит… Сложно поверить, что она может что-то от тебя утаивать.       Канаме медленно потёр лоб. Будь он сейчас здесь один, он бы разнёс эту комнату к чертям собачьим, да даже весь дом готов был похоронить под землёй, разобрав его перед этим на щепки. Кровь бешено стучала у него в ушах, в глазах стоял ужас, который Король пытался тщательно скрыть от своего собеседника, но волнение и разочарование были настолько сильными, что ему едва удавалось держать себя в руках.       — Если ты говоришь мне правду…       — Я и говорю, — жёстко прервал его Кирию. Канаме искоса посмотрел на него и тяжело вздохнул.       — Это меняет вообще всё.       Стараясь успокоиться, Канаме прошёлся по комнате взад-вперёд. Он вспомнил, как после драки с Чизу, закончившейся для неё фатально, он прострелил себе висок и умудрился выжить. Тогда он забеспокоился, что если каждый, кто был дорог Саюри, сможет сопротивляться силе священного металла, то его эффективность резко упадёт вниз. И тем не менее, такого не происходило. Более того, сам Канаме замечал, что пусть металл не может его убить, но вред всё же наносит. А это значит, что никто из кровопийц не защищён от оружия охотников полностью. И вот теперь он узнаёт нечто, что переворачивает всё с ног на голову.       — Как считаешь, — задумчиво спросил Канаме бывшего Главу, — почему металл не признаёт опасности в Юрико?       Кирию слабо пожал плечами.       — Они были родными сёстрами. Возможно, металл «думает», что она — часть его, ведь… В крови Саюри, которая является частью металла, и крови Юрико-сан есть много общего. Это же и является причиной того, что к металлу могут быть невосприимчивы и ваши дети.       — А ты умный человек, — ответил Канаме и улыбнулся краем губ.       — Я просто начитанный.       — Из тебя вышел бы неплохой учёный. Жаль, что пришлось тебе заниматься всем этим.       — Жалость — удел бессмертных. У нас нет времени на такую глупость.       Канаме не ответил. Действительно, какой только ерундой ни будешь заниматься, когда ни одни часы не могут полностью измерить ход твоей жизни.       — Что ты будешь делать? — спросил Нобу.       — Пока не знаю, — со вздохом ответил Канаме и подошёл к двери. — Но спасибо, что сообщил. Я точно уверен, что оставлять это так, не лучшая идея.       Он положил пальцы на дверную ручку, и её металл приятно обогрел кожу. Канаме подумал пару мгновений прежде чем сказать, и в конце концов повернулся к Нобу.       — Ты мог бы прожить ещё лет двадцать.       Кирию покачал головой.       — Уходи. Мне не нужна твоя кровь. Умирать по-человечески тоже надо уметь.       — Что ж. Достойный ответ.       Канаме закрыл за собой дверь и встретился с несколькими десятками пар напряжённых глаз в коридоре. Толпа охотников внимательно рассматривала его, а Кирию Юки тут же метнулся в комнату к деду, проверить его состояние. Канаме лишь коротко кивнул и медленно прошёл мимо них.       Больше он не увиделся с Кирию Нобу. Но его потомки не раз встречались ему на дальнейшем пути.       Юрико оглядывала критическим взглядом платье на манекене впереди себя. Для человека непосвящённого оно могло выглядеть законченным, но её глаз портной отлично видел, какие моменты требовали завершения. Королева стояла, застыв с иглой в руке, и задумчиво потирала подбородок. Рядом стоявшая принцесса Тсукими, относившаяся к увлечению матери как к развлечению, легкомысленно прилаживала к платью разноцветные ленточки.       — Как думаешь, эта подойдёт? Или золотая? Нет, сливаться будет. А синяя? Как-то аляповато. Или вообще без лент? А, мама?       — Тсукими, ты мешаешь мне думать, — без всякого раздражения ответила Юрико, но взгляда от манекена не отвела. Тсукими картинно вздохнула. Затем, охнув, будто что-то вспомнила, обвернула вокруг талии манекена золотую цепочку.       — Вот так неплохо, да?       Юрико вздохнула и принялась распарывать рукава у платья.       — Мама, пошив платья можно же поручить портным из Императорского дворца. Ты слишком серьёзно к этому относишься. Помолвка-то не у меня… — сказала Тсукими и помрачнела.       — Но ты — принцесса, — возразила королева. — И должна выглядеть соответствующе, даже если помолвка не у тебя. И я никому не могу поручить такое важное дело, как твоё платье. А чего ты такая мрачная?       Глаза Тсукими хаотично забегали. Чистокровная не ожидала, что мать так легко распознает её состояние, и принялась выдумывать ответ. Но её нечаянно спас отец.       — Вот вы где, — сказал вошедший Канаме. Одной рукой он держал широкий бархатный кофр, который тут же переложил на рядом стоящий стол. — Из Столицы прислали столовые приборы из серебра, которые ты заказывала.       — Уже? — удивилась Юрико. — Я не ждала их раньше конца месяца.       — У хорошего мастера дело быстро идёт, — отстранённо заметил Канаме и посмотрел на дочь. — Тсукими, не хочешь взглянуть? Раз мама занята.       Принцесса, довольная тем, что можно отвлечься от скучного занятия шитьём, охотно присоединилась к отцу. Открыв кофр, она взяла в руки столовый нож, хищно сверкнувший в свете Луны, падавшем из открытого окна.       Канаме ждал. Он внимательно смотрел на реакцию дочери. Но та, казалось бы, спокойно держала прибор в руке, вертя его из стороны в сторону, разглядывая каждую деталь рисунка на рукоятке. И всё же, какое-то беспокойство мелькнуло у неё в глазах.       — Что-то не так? — загадочно спросил Канаме. Тсукими помешкала прежде чем ответить.       — Да нет, просто… Металл какой-то странный. Как будто это не серебро. Точнее, не совсем серебро.       — Чушь какая, — возразила Юрико и отложила иглу. — Не могли же они перепутать.       Подойдя к столу, она взяла из кофра ложку. Поднесла ближе к глазам и поняла, что дочь права. Это не совсем серебро.       Юрико нервно отбросила ложку обратно в кофр и посмотрела на Канаме. Тсукими непонимающе переводила взгляд с одного родителя на другого.       — Мама? Папа? Что происходит?       Канаме протянул руку и взял из рук дочери нож. Вокруг места, где он коснулся металла, тут же появилось зловещее свечение и характерный треск. Под изумлённый вздох дочери чистокровный положил нож обратно в кофр и продемонстрировал поражённые участки кожи.       — Что это значит?! Папа!       — Тсукими, оставь нас с мамой наедине.       Тсукими в панике повернулась к матери в надежде, что та скажет что-нибудь, но Юрико сама выглядела потерянной.       — Дорогая, делай, что говорит отец. Позже мы всё объясним.       Помешкав пару мгновений, Тсукими пулей вылетела из комнаты и понеслась в сторону жилого крыла в поисках брата. Лишь когда топот её шагов стих, Канаме спросил:       — Почему ты мне этого не рассказывала?       — А кто рассказал тебе? — бессильно спросила королева и рухнула на кресло рядом. Его бесполезная мягкость сейчас была очень кстати.       — Кирию Нобу.       — А-а, тот хороший мальчик с аметистовыми глазами.       — Хах. Хорошему мальчику уже давно за пятьдесят, и он умирает от неизвестной человеческой медицине опухоли.       — Как жаль.       — Ты не отвечаешь на вопрос.       — А что я должна ответить?! — Юрико внезапно загорелась, и Канаме невольно отпрянул. Всегда безмятежную и спокойную королеву было непривычно видеть в таком состоянии. — Я пыталась найти в себе силы признаться тебе в этом. А потом я просто решила забыть. В конце концов, это было лишь признанием Саюри родной крови во мне. Я не стала говорить тебе, чтобы ты не стал ещё больше отождествлять меня с ней. Ведь ты и так постоянно ищешь во мне что-то, похожее на неё.       — Я никогда не искал в тебе чего-то похожего на неё.       — Лги самому себе, сколько хочешь, но не лги мне.       — Неужели ты думаешь, что я бы стал связывать свою вечность с женщиной, которая мне безразлична?       — Без моей крови ты бы сошёл с ума.       Канаме со вздохом прикрыл глаза. Он силой подавлял желание подойти к кофру и вонзить в себя все имеющиеся там ножи.       Общая с Саюри кровь была всему проблемой. Он прикипел к Юрико, тут он не лгал: несмотря на всю монструозность вампирской природы, в ней ещё теплилось что-то невинно-человеческое, что-то простое и обыденное, особенно когда она вечерами сидела с иглой, окружённая бесконечными полотнами тканей. В этот момент она меньше всего напоминала кровососущее чудовище, и Канаме сам забывал, что у него были острые клыки. От этого его окутывала безмятежность и покой — чувства, которых ему было тяжело добиться в последние годы. И в благодарность за этот уют, а самое главное — за прощение его предыдущих грехов он старался дать ей всё, в чём она нуждалась. Но видимо, отдать ей всё материальное было недостаточно, ей нужно было его сердце, которое, как он думал, тоже целиком подарил ей, всеми силами пытаясь как можно реже предаваться мыслям о её умершей сестре. И это было точкой, в которой начинался его самообман.       Поглощая кровь Юрико, он успокаивался, думая, что чувство наполненности, которое он получал, было целиком её заслугой. Но подсознательно он всегда искал в её крови след Саюри и неизбежно его находил. И именно это чувство удовлетворённости, что самое желанное ему ещё удавалось получить, и дарило покой. Он перекладывал свои чувства к Саюри на Юрико, и тревога уходила, как будто любовь к Юрико была ответом на все вопросы и стирала все печали. Но на самом деле здесь начиналась ложь.       А теперь выяснялось, что кровь Саюри, дававшая безопасность ему в мире, где её не существовало, ставила под угрозу безопасность человечества, одаривая сопротивляемостью потомков её сестры. Было в этом что-то ироничное и издевательское.       — Как бы там ни было, — тихо сказал Канаме наконец, — ты мать моих детей. Ты имеешь для меня большую важность. Я не лгу. Не сейчас.       Юрико вздохнула. Она тоже размышляла над тем, чтобы вонзить в себя все ножи, лежавшие в кофре, но в отличие от Канаме ей они не принесли бы совсем никакого вреда.       — Как же мне тяжело с тобой, — почти шёпотом проговорила она. — Я люблю тебя до беспамятства, но если бы у меня был выбор полюбить тебя снова или забыть навсегда, я бы выбрала второе.       Канаме горько усмехнулся. Как от решения текущей проблемы они вновь соскочили на обсуждение их отношений?       — Как бы ты ни объясняла своё решение скрыть от меня это, — задумчиво говорил ей Король, — но мы столкнулись сейчас с большой проблемой. Тсукими имеет такую же сопротивляемость, что и ты.       — А Тсубаки?       — Тсубаки — нет.       — Что ж, одной проблемой меньше, — устало ответила Юрико, мысленно спрашивая себя, а стало ли ей легче от его слов.       Канаме сощурился и внимательно посмотрел на жену.       — Проблему это мало решает. Непонятно, как это расценивать — как магическую способность или как потомственную? Если способность потомственная, то насколько этот ген сильный? Как далеко в поколениях может он передаться? Останется ли он у детей Тсукими или проявится позже у детей Тсубаки тоже?       Юрико закрыла лицо руками и застонала.       — Канаме, прошу тебя…       — Мы не можем позволить этой сопротивляемости выйти за пределы нашей семьи. Ты понимаешь это, Юри?       Королева по-прежнему сидела с лицом, зарытым в её собственные тёплые ладони. Ей хотелось сейчас оказаться снова маленькой девочкой, которая бегала со своей старшей сестрой по дому, весело смеясь и ни о чём не думая.       — Нет, не понимаю.       Канаме шумно выдохнул и откинулся на спинку кресла. Он думал, как сформировать свою мысль. Но получалось у него на удивление плохо, потому что сама мысль пугала. Очевидное решение оказалось отвратительным в своей моральной значимости.       — Мне нужно взвесить все за и против, прежде чем я озвучу тебе своё решение. Канаме резко встал и направился к выходу, пока Юрико провожала его испуганным взглядом хрустально-голубых глаз.       Тсукими дрожала, но не от холода. Она хотела услышать ответы, но кажется, их ей скажут нескоро. Она и боялась, и раздражалась одновременно, от этого она находилась в абсолютно смятенном состоянии. Лихорадочно она искала брата, у которого надеялась найти успокоение, но в библиотеке его не оказалось. Цокнув от неудовольствия, она принялась заглядывать во все двери, пока Тсубаки не обнаружился на длинной веранде, выходившей в сад.       Он стоял, окружённый серебряным светом Луны, и его силуэт в тёмном камзоле будто искрился. Со стороны сада дул ветер, принося с собой насыщенный аромат цветущих растений, и несмотря на всё их разнообразие, запах не был какофонией, напротив — всё звучало гармонично и даже умиротворяюще. Тсубаки стоял, подставив лицо лунному свету, и с улыбкой вдыхал аромат цветов.       Тсукими застыла и на мгновение забыла о своей тревоге. Ей хотелось бы смотреть на него вечно.       — А, Тсукими! — Тсубаки вздрогнул, заметив сестру, и даже как-то смутился. Он развернулся к ней и слабо откашлялся. — Что-то случилось?       — Да… — Она не знала, с чего начать. Впору было расплакаться, но ей было противно чувство жалости к себе. Тем не менее, в ней сейчас было столько чувств намешано, что выплакаться казалось хорошей идеей.       Ей было страшно от того, что случилось в комнате с родителями. Ей хотелось быть ближе к брату, и она жутко его ревновала к другим женщинам. Её сердце просило оставаться сильной, но организм требовал выхода эмоций. В конце концов, она позволила себе тяжело вздохнуть.       — Всё так запутано. Я… не знаю, с чего начать.       — Начни с того, что привело тебя в такое состояние.       Тсукими подошла к брату и уткнулась головой ему в грудь. Тсубаки окатил запах её тела и крови, и он едва смог подавить в себе желание положить ладонь на её шелковистые каштановые волосы, крупными волнами спадавшие с хрупких плеч в розовом шёлке.       В одно мгновение Тсукими забыла, что её тревожило, стоило только ей услышать стук его сердца прямо под его тонкой кожей. Кровь звенела как растянутый во времени звук сямисэна, а вены хотелось потрогать изнутри. Было в этом всём что-то нечеловеческое, животное, она не чувствовала границ между ним и собой, при этом не воспринимала его как что-то родственное. Это ощущение вызывало и боль, и ликование, она не знала, что правильно, и пыталась прислушиваться к своим инстинктам, но они были глубоко низменными и диктовали только самое очевидное — поддаться. Поддаться и забыть, что есть какие-то правила, правильность и неправильность, что что-то может быть неприемлемо, потому что неприемлемого между ними нет. Она потянулась к нему и положила руки на его широкие плечи.       Тсубаки осторожно ответил на её жест неуверенным движением, положив свои ладони ей на спину. От горячности её крови становилось жарко, хотелось поглотить её всю. Это чувство вызывало и страх, и восторг, и сама его сущность не понимала, почему быть с нею одним целым и принимать в себя её кровь было запретным. Ведь быть с ней — это так естественно.       — Тсукими… — шёпотом позвал её Тсубаки, и принцесса подняла голову. Ореховые глаза заискрились в холодном свете Луны, ожидая чего-то.       Она не отпрянула, когда он её поцеловал.