Король в кандалах

      Эта ночь была самой тёмной в году. И самой длинной. Пронизывающий ветер крепко обнимал кости и внутренности, от холода и ужаса сердце с болью билось о грудную клетку. Тсубаки хотел, чтобы это всё закончилось прямо здесь и сейчас — он не был готов к тем испытаниям, которые вывалились на семью Куран в эту ночь.       Иссей поднялся в воздух, и вместе с ним взлетели его ястребы. Следуя за опасностью, летучие мыши Тсубаки тоже хаотично взмыли вверх. Птицы-фамильяры ожесточённо отбивались от нетопырей, но несли потери. Как, впрочем, и фамильяры Тсубаки.       — Нам не выиграть в этой битве, Иссей! — со злостью прокричал ему принц Куран с балкона, выпуская новых летучих мышей. — Ты же знаешь, что двое чистокровных будут драться до тех пор, пока оба не упадут от бессилия. Мы не сможем убить друг друга!       — Что ты хочешь, чтобы я сделал? — крикнул ему в ответ Ханадаги-младший. — Схватился за голову и принялся сокрушаться? У меня есть всего два выхода: умереть, проиграв, или выиграть и стать тем, кем мне предназначено. Третьего не дано.       — Ты тупица, — прошипел Тсубаки и ударил мощной волной энергии в Иссея. Тот охнул и упал вниз, прокатившись по белоснежным сугробам. Но встав и отплевавшись от снега, он вновь поднялся вверх, и на этот раз Тсубаки вылетел ему навстречу.       — Так-то лучше, — ехидно улыбнулся Ханадаги и принялся сгущать вокруг себя воздух, заставляя его трещать и искриться.       Тсубаки мельком посмотрел вниз, чтобы узнать, что делает Рюо, и успел заметить, как тот стоял у ворот напротив какой-то женской фигуры. Кто это был, он не успел разглядеть — этот необдуманный манёвр стоил ему выигрышного положения в воздухе, когда сквозь него прошёл разряд тока из рук Иссея. Тсубаки отбросило обратно на балкон: он с грохотом свалился на мраморный пол, разбивая несколько плит в мелкую крошку.       Отряхнувшись, Тсубаки собирался снова взлететь, но Иссей, как оказалось, последовал за ним. Без лишних приготовлений он быстро подошёл к принцу и просто ударил его кулаком по лицу. Тсубаки даже охнул от наглости: он был готов к любым фокусам… но не к таким банальным. С раздражением он пнул Ханадаги в живот, в итоге закрутилась обыкновенная драка. Тсубаки это бесило, но он продолжал бить Иссея по лицу и животу. Раны и кровоподтёки появлялись и тут же исчезали, это злило ещё сильнее, и Тсубаки замахивался ещё усерднее. Правда, и получал в ответ то же самое.       Наконец, в помещение влетели стаи ястребов и летучих мышей, образовался хаос. Оба мужчины могли видеть глазами всех своих фамильяров, удары становились всё ожесточённее, помещение, примыкавшее к балкону, превратилось из роскошной залы в запущенный хлев с перебитой мебелью и разрушенными стенами. Тсубаки старался вытолкать Ханадаги из помещения и перенести битву за пределы дворца, но всё никак не удавалось.       Они оба уже почти обессилели, но ни один не мог сдаться и перестать наносить удары. Тсубаки оттолкнул Иссея к стене, тот с треском врезался и медленно встал, стряхивая с головы каменную крошку. Из двора послышался шум и крики, и Иссей резко дёрнулся, чтобы выпалить:       — Бейся с ней до смерти, отец!       Обращение «отец» казалось чужеродным в его речи, вся интонация давала понять, что разговаривал он не с родственником, а со слугой. Впрочем, так оно и было — от былого чистокровного, главы Ковена и отца своих детей в Рюо не осталось и следа.       Тсубаки всё ещё задавался вопросом, кем была «она», с кем бился Рюо, но у него не было времени даже подумать, не то что рассмотреть её.       Пара неосторожных ударов со стороны Тсубаки привела к тому, что Иссей повалился прямо на него и зажал его шею в своих громадных ладонях. Принц Куран со злорадством понимал, что его противник ведёт бой исключительно как человек — все эти пощёчины и удушения не сработают эффективно на вампире, а значит, были бессмысленны. Эти действия были предназначены исключительно для того, чтобы потянуть время — видно, от успеха драки Рюо с той женщиной зависело многое. Но Иссей не учёл одной важной детали: пока он тянул время, его внимание было расфокусировано.       Тсубаки дёрнулся от неожиданности, когда Иссей закашлял и выплюнул ему в лицо кровь, скопившуюся во рту. Широко раскрыв глаза, Куран принялся рассматривать врага, но обоняние сработало быстрее зрения: он почувствовал присутствие Тсукими. И только потом он увидел, как из живота Ханадаги торчит край меча.       Тсукими вытащила окровавленное оружие из Иссея и нанесла ещё один удар. На этот раз Ханадаги закричал. Воспользовавшись моментом, Тсубаки скинул противника с себя. Он увидел, как его жена вновь заносит оружие, и остановил её, положил свою ладонь на её.       — Не надо, Кими. Это же оружие против вампиров. Этих ударов достаточно, чтобы его жизнь оборвалась.       Он заметил, как сестра дрожала. Она никогда никого не убивала, и видеть, как от её рук другое существо корчится от боли, было для неё новым опытом. И очевидно, не самым приятным.       Когда Иссей с хрипом перестал дышать, и его худое тело разбилось на множество мелких осколков, его фамильяры обратились в пыль, которая накрыла двух чистокровных. Тсубаки укрыл жену своим плащом, и они стояли неподвижно, пока весь поток пыли не улёгся на пол.       Во дворе снова послышался крик, и Тсукими дёрнулась.       — Там Ханадаги Рюо…       — Да, я знаю. Я разберусь с ним.       — Тсубаки!       — Не переживай обо мне, — попросил принц и поцеловал жене руку. — Лучше проверь, как там мама.       Тсубаки спрыгнул с балкона прямо в снежный сугроб, но теперь холода он не чувствовал. Добежав до края крыльца, он увидел перед собой странную картину: Рюо стоял на коленях, опустив голову, а перед ним стояла та женщина и целилась из пистолета ему в лоб.       — Стой! — закричал Тсубаки прежде, чем понял, что вообще делает. Незнакомка с недоумением обернулась и посмотрела на него. Видимо, признав в нём члена семьи Куран, она успокоилась и вернулась к своему занятию.       — Битва окончена, Ваше Высочество, — сказала она. — Ханадаги Рюо сдался.       — Погоди, — сказал Куран и подошёл ближе. — Я хочу кое-что у него спросить.       — Мне нечего сказать тебе, принц, — хриплым голосом ответил Ханадаги. Он поднял глаза, и Тсубаки увидел на его лице горькую улыбку. — Иссей ведь умер, да? Мой глупый маленький мальчик… Знаешь, это ведь невыносимо больно — знать, что твои дети стали врагами всех. Что я сделал не так? У меня нет ответа. И я не хочу прожить свою жизнь, потратив её на поиски. Всё равно не найду. Мне лучше уйти.       Ханадаги смиренно опустил голову, и охотница взвела курок. Вопросы, которые роились в голове Тсубаки, тут же отпали. Но он всё же решил сказать:       — Как бы ни закончили свою жизнь Кумоидэ и Иссей, знай, что у твоей дочери прекрасные дети. Они и станут наследием твоего рода.       Ему почему-то хотелось утешить старика перед его смертью. Рюо благодарно кивнул, и было не совсем понятно, то ли он испытал искреннее облегчение от слов принца, то ли сделал это из вежливости.       Выстрел был таким громким, что заглушил метель и эхом отозвался в соседнем лесу. На балкон выбежала Тсукими, и Тсубаки мог буквально почувствовать кожей, как она вздохнула с облегчением.       — Итак, — Тсубаки повернулся к охотнице и внимательно посмотрел на неё. — Кто ты?       Девушка взглянула на него и помолчала некоторое время, собираясь с мыслями. Её лицо как будто бы было знакомо, но принц не мог понять, кого именно она напоминала.       — Я Аскаи Тоширо. Была им когда-то.       Тсубаки не удержался от удивлённого вздоха. Перед ним стояла женщина, которая ни на кого из Аскаи не была похожа. У неё были тёмные длинные волосы, большие голубые глаза. Но и это не было проблемой, основные вопросы у него вызывал тот факт, что перед ним стояла именно женщина.       — Как? Я не понимаю. Ведь столько лет прошло…       — Я согласна, что это вызывает множество вопросов. Но видишь ли, твой отец был мне должен за то, что перенёс в мужское тело мой дух — человека, рождённого в женском теле изначально. Когда, несколько сотен лет назад, я… убила своего брата, я направилась к твоему отцу. Мы договорились: он будет переносить меня в тела погибших охотниц, а я буду помогать ему искать способ обратить вампира в человека. Не то чтобы конкретно в этом от меня было много толку, но я была кем-то вроде ассистента — могла появиться там, где Королю нельзя было, чтобы добыть то, что ему было нужно для экспериментов. Когда первое тело постарело, я попросила новое — и так за всё это время я прожила несколько жизней. За эту услугу я поклялась Королю, что отплачу однажды — когда к жизни вернётся тот, кто не должен жить. Как и я, хах. И вот я здесь — стою над разлетающимся прахом древнего кровопийцы Ханадаги Рюо и радуюсь, что больше я ничего не должна Курану Канаме.       Тсубаки мог бы не поверить в её рассказ, сказать, что это звучит как выдумка, если бы он сам не был частью выдумки, в некотором смысле. Но даже в его необычной жизни сверхъестественного существа подобные манипуляции с перемещениями между телами не были заурядным делом. Поэтому он смотрел на Кирию во все глаза, и охотница, очевидно, вызывала куда больший интерес, чем прах только что умершего древнейшего чистокровного.       — Мой отец вызвал тебя сюда?       Тоши кивнула, а потом подняла глаза к чёрному зимнему небу. На фоне холодных звёзд летал нетопырь-фамильяр Курана Канаме.       — И кажется, он со своей задачей тоже справился.       Фурумия Чизу была сломлена. Многовековая тяжба, снедавшая её сердце и душу, наконец была окончена. Она проиграла своему древнему врагу и не имела никаких сил встать с промозглой земли. Она смотрела на мигающие над ней серебряные звёзды и спрашивала себя, когда щедрость Курана Канаме подойдёт к концу и он прекратит её любование зимней ночью одним ударом меча.       Меча из антивампирского металла. В этой важной битве Куран Саюри была с ним. А Кумоидэ с ней не было уже давно.       Чизу прикрыла глаза, чтобы сдержать слёзы. А когда открыла, звёздное небо ей перекрывал силуэт Короля.       — Почему ты медлишь? — спросила она хрипло. — В твоей руке меч, сделанный из сердца твоей драгоценной женщины. Уважь её и прибей меня — ту, из-за которой она приняла решение принести себя в жертву.       — Думаю, я могу уважить её более интересным способом.       Издалека раздался топот копыт. Всадник спешился и направился в сторону Короля, громко наступая на хрустящий снег.       — Спасибо, Тоши, — сказал Канаме, протягивая руку охотнице. Та отдала ему привезённую ею вещь, сняла капюшон и посмотрела на лежавшую в грязи и крови Чизу. В теле Ширабуки Фумино.       — Познакомься, — Канаме посмотрел на Тоши и кивнул в сторону своей соперницы. — Фурумия Чизу, твоя биологическая мать.       Красная Змея охнула и широко раскрыла глаза. Перед ней стояла женщина, совсем не похожая ни на неё, ни на Кумоидэ. Более того, от неё не веяло вампирской аурой.       — Но… как?       — Длинная история, она утомит тебя перед смертью. И это мимолётное знакомство не для тебя, а для неё.       Тоши села на корточки перед Чизу и внимательно посмотрела на неё. Все эти века она представляла, что однажды увидит мать, в голове рисовались картинки несуществующего прошлого, где они все были счастливой семьёй — в другой, параллельной реальности. И когда Канаме рассказал ей про Чизу, Тоши не терпелось встретиться с ней. Но сейчас, находясь к ней на расстоянии вытянутой руки, она не испытывала ничего. Даже разочарования от собственного равнодушия.       — Я хотела посмотреть в глаза своей матери, — тихо говорила Тоши, рассматривая черты чуждого ей лица. — Но её родных глаз давно не существует.       Чизу не нашла, что сказать. Она проглотила комок, застрявший в горле, и со злостью закричала:       — Закончи же со мной уже! Хватит меня мучить.       — Нет, — Канаме покачал головой, — я не убью тебя.       В руках Короля что-то заблестело при свете Луны — принесённая Тоши вещь оказалась наручниками из антивампирского металла. Канаме закрепил их на тонких и бледных запястьях Чизу и взял ослабшую женщину на руки.       — Ты же хочешь сделать что-то хорошее, прежде чем умереть? Хочешь, чтобы твоя жизнь послужила чему-то достойному?       Чизу молчала, как будто собиралась с мыслями. Вздохнув, она ответила:       — Для меня достоинство было в достижении цели. Я хотела наконец стать первой.       — Теперь станешь, — сказал Канаме и повернулся к Тоши. — Ты идёшь?       — Нет. На этот раз я ухожу навсегда. Я больше не попрошу тебя переносить меня в новое тело, это, — Тоши положила руку себе на грудь, — будет последним. Я хочу умереть в нём.       — Что ж, выбор твой. Спасибо, что помогла сегодня. Мы друг другу больше ничего не должны.       К утру снежная буря совсем утихла. Небо почти очистилось, лишь некоторые плотные облака по одиночке плыли вдоль серо-оранжевого горизонта, из-за которого вставало тусклое зимнее Солнце.       Канаме вошёл во дворец, когда уже совсем рассвело. Кожу неприятно жгло от солнечного света, но к этому ощущению он уже давно привык. Навстречу ему выбежали дети.       — Как Юрико? — первым делом спросил он их, не дав принцу и принцессе задать свои вопросы.       — Не приходила в себя, — грустно ответила Тсукими. Она и Тсубаки с любопытством разглядывали лежавшую на его руках без сознания Ширабуки Фумино, точнее Фурумию Чизу, как они теперь знали.       Канаме тяжело вздохнул.       — Ладно. Пора.       Они вошли в комнату Королевы. Воздух был почти ледяной, сквозь тёмно-синие шторы слабо, но упорно пробивалось утреннее Солнце. Юрико была бледнее обычного, черты губ совсем почти стёрлись с её лица. Грудь медленно и отрывисто поднималась от беспокойного дыхания. На скорое пробуждение рассчитывать не стоило.       Канаме положил Красную Змею рядом с женой и посмотрел на них обеих. Чизу, полная тёмных желаний и мрачных грёз, на самом деле жаждала того же, что и Юрико: семьи и любви. Одну он лишил всего, другой попытался это дать, но его сердце по-прежнему не знало покоя. Он был несправедлив к обеим, хотя одна была врагом, а другая — верной женой и дорогим другом.       После всего, что произошло, имел ли он право вот так брать и распоряжаться чужой жизнью? Вопрос был запоздалым: Куран Канаме совершил уже слишком многое, чтобы беспокоиться о морали.       Возможно, когда-нибудь он станет оплакивать Чизу, хотя слабо в это верил. Скорее всего, он её в скорости забудет. Но вот что он точно не забудет, так это то, что не дал Юрико самого главного — покоя и умиротворения. Семью, построенную на честных чувствах привязанности и доверия, уверенность в том, что она — Королева не только вампиров, но и сердца любимого мужчины. Пусть это звучало банально, сладко и гадко, но это была простейшая вещь, которую она никак не могла заполучить.       Если он это не исправит, то точно не сможет себя простить, в отличие от того, что он собирался сделать с Чизу.       В конце концов, он отдавал им обеим долг.       Канаме положил холодную ладонь на щёку Юрико и слабо улыбнулся.       — Будь ты в сознании, ты бы меня сейчас отговаривала. Как хорошо, что ты спишь. Я могу спокойно тебя отпустить и позволить тебе самой решать, что делать дальше.       — Отец!.. — беспокойный голос Тсубаки прервал его монолог. Король обернулся и увидел своих детей. Они были мужем и женой, но были так похожи друг на друга. В этом тоже была великая пропасть неправильного.       — Ты уверен? — дрожащим голосом спросила Тсукими.       Канаме ответил не сразу. Он посмотрел за окно, как будто видел на много миль вперёд и смог разглядеть, что далеко за лесом и горами к ним на всех парах мчатся разъярённые всадники.       — Когда всё будет сделано, — тихо сказал он, снова глядя на белое как фарфор лицо Королевы, — отвезите её на юг. В самый большой город на юге, подальше от этих деревень, от Микото и от Столицы. Там реже всего селятся вампиры и очень мало охотников. Морозной зимы там не бывает, только прохладные дожди. Там много швейных мастерских, она сможет найти себе достойных мастериц, которые будут готовы взяться за её талант. И там есть ювелирная школа — такая же, какая принадлежала семье Куран… Её семье Куран. Они тоже из древнего рода, и я думаю, что среди достойных сыновей этого клана она сможет найти себе хорошего мужчину.       Тсукими опустила плечи, и муж мягко обнял её. Отец не собирался передумывать, и уговаривать его было бессмысленно.       — У вас будет время попрощаться с ней. За мной же скоро придут.       — Что…       — Времени нет, — Канаме даже усмехнулся — когда это у него не было времени? — Поэтому дайте мне одну минуту.       Он наклонился и вдохнул её запах. Её запах, который до боли в груди напоминал цветочный аромат Саюри. Теперь ему придётся попрощаться с обеими навеки.       Канаме поцеловал Юрико, задержавшись на её губах на несколько мгновений. Он очень устал, и ему ужасно хотелось её крови. Но нельзя — её ослабленному организму требуется каждая капля.       Он не верил в богов, которые покинули его много веков назад, но сейчас, начав ритуал, он вдруг поймал себя на мысли, что просит высшие силы о помощи. Чтобы всё сработало. Потому что дальше он не знает, что делать, если всё пойдёт не так, как он запланировал.       Это и было его самой большой проблемой: он казался чрезвычайно сильным и могущественным, но на самом деле он просто всё хорошо продумывал. И если однажды что-то пойдёт не по плану, Куран Канаме покажет свою слабость и растерянность, в ужасе и раздражении бегая по доступным путям, не понимая, какой выбрать, и совершая ещё большие ошибки. Постоянные победы принесли ему уверенность, но проигрыши научили бы его принимать свои слабости.       Когда ритуал был завершён, тело Чизу разлетелось на множество осколков — как и любое тело чистокровного, умершего от оружия. И как тело Саюри.       Но Юрико выглядела немного иначе. Она была всё той же, но… как будто другой. Что-то неуловимо поменялось. Что-то хрупкое и человеческое читалось в её лице.       Канаме отправил Тсубаки и Тсукими на юг вместе с Юрико и наказал прибыть на место до того, как бывшая Королева придёт в себя. Сам же он вышел на крыльцо и удивился, как светло ещё было: не прошло даже пары часов с момента, как он пришёл сюда с Чизу, а ему показалось, что должен был уже быть вечер.       Яростное морозное Солнце не было ласковым, но Канаме презирал его. Он игнорировал боль на коже, потому что боль в сердце была сильнее. Давно загрубевшая рана снова открылась.       Рота охотников на конях ворвалась на крыльцо. Замглавы Гильдии вышел к нему с ружьём на перевес и снял его с предохранителя.       — Я не буду на вас нападать, — сказал Канаме, разведя руки в стороны. — Все виновные уже наказаны. Ведь вы по этой причине сюда явились?       — Куран Канаме, — закричал замглавы, не убирая ружья, — вы обвиняетесь в массовом убийстве должностных лиц, виновных в преступлении, лишив их справедливого суда. Так как ваше положение обязывало быть снисходительным к группе людей, заведомо более слабой по отношению к вам, согласно хартии, вам назначается суровое наказание.       — Без справедливого суда? — Канаме усмехнулся, когда увидел, как замглавы раздражённо цокнул.       — Суд будет, туда мы вас с удовольствием сопроводим. А пока, — он повернулся назад и крикнул своим помощникам: — наденьте на него кандалы!       Закованного Короля привезли в Гильдию, сняв все ограничения на порогах, что позволило ему пройти во внутренние помещения. Его постоянно держали под дулом ружей, хотя Канаме не рвался никуда сбежать и вообще вид имел довольно умиротворённый, несмотря на происходящее. Он только водил носом по воздуху, пытаясь уловить запах Горна, чтобы снова почувствовать Саюри, но тщетно. Горн постоянно переносили в целях безопасности, и сейчас он явно был не здесь.       Короля держали в кандалах неделю, пока решали бюрократические вопросы. Уровень тревоги в Гильдии был высок, и Канаме постоянно охраняла целая гвардия, но он был показательно спокоен. Затем, через семь дней, Король предстал перед лицом человеческого суда в Столице. Нынешний Император и его семья тоже явились, несмотря на убеждения Гильдии в опасности собрания всех царственных особ в одном месте.       Канаме признали виновным, и суд вынес приговор в виде тысячелетия заточения. По залу пронёсся гул: кто-то, на удивление, посчитал, что приговор был негуманным, а кто-то напротив был убеждён, что и тысячи лет мало для бессмертного существа. К нему пытались применить человеческие принципы и осудить так, как осудили бы человека за подобное преступление, но людям за подобное выдавали приглашение на смертную казнь, а что делать с вампиром, которого по-хорошему не берёт антивампирский металл — непонятно. Судьи посчитали, что тысячи лет достаточно, мол, за это время много чего изменится, но присутствующие вельможи из Столицы и охотники были настроены более радикально. Кто-то требовал пять тысяч лет заточения, а кто-то и вовсе предлагал Королю уйти в спячку, как это сделал Ханадаги Рюо.       Но Канаме уходить в спячку не желал, а заставить вампира это сделать никто не мог. Заточение на тысячу или пять тысяч лет требовало многолетних вложений и было сопряжено со многими рисками: оголодавший вампир мог в любой момент уничтожить тюремную клетку и убить надзирателей, ставя под угрозу безопасность как тюрьмы, так и всего города. Жители требовали более радикального решения по отношению к Королю.       Ответ пришёл неожиданно. Охотники вышли с предложением обратиться к магии. «Клин клином вышибают», — сказали представители самых влиятельных семей, заявив, что раз уж из-за магии Король не может умереть, то пусть магия заставит его же держаться подальше от человечества.       Таким образом, Короля приговорили к вечному одиночеству, пока он не решит уйти в спячку добровольно. На него надели магические кандалы, связывавшие его руки и ноги, но невидимые для человеческого глаза. В них он мог двигаться и идти, куда глаза глядят, но приближаться к человеку и даже вампиру ближе, чем на три расстояния вытянутой руки было невозможно. Кандалы окружили Канаме аурой, которая не подпускала к нему никого. И не впускала внутрь кровь.       — Отец, — с сожалением сказал ему Тсубаки позже в тюремной камере.       — Папа, — с горечью позвала его Тсукими, глядя на Канаме мокрыми глазами.       — Ты — Король, — упорно твердил Тсубаки, не в силах видеть эти кандалы. — На тебе должна быть корона, а не это.       — Успокойся, Тсубаки, — ответил Канаме и махнул рукой. — Я в кандалах всю свою жизнь. Теперь они лишь обрели физическое воплощение.       Он был убеждён, что для него ничего не менялось. Разве он не был скован всё это время — принципами, моралью и правилами? Разве он не был одинок, отчуждая всех, даже самых близких, от себя? Разве жажда крови не достигла того уровня, когда свежая не приносила никакого удовлетворения и постоянно хотелось только одной?       Всё было так уже долгие годы. Только приняло официальный характер.       — Тсубаки, Тсукими, — обратился он к своим детям. — Вам сейчас придётся резко повзрослеть. Больше не будет надзирательства ни от меня, ни от матери. Вы встанете во главе всего Ночного мира, вам вдвоём придётся стать новой тенью Империи. Я не стану говорить о том, какую политику по отношению к вампирам вам проводить. Но к людям отношение должно быть неизменно до тех пор, пока жив последний Куран: их защита превыше всего. И неважно, как они к нам относятся — чуть лучше, чуть хуже. Неважно, что они нам не верят. Но люди должны выжить любой ценой. Не станет людей — не станет и вампиров. Исчезнут вампиры — люди продолжат жить. Вы это понимаете?       — Да, отец, — в унисон ответили Кураны, в первый раз за долгое время снова чувствуя себя детьми. И теперь уже — в последний.       — Как Юрико? — напоследок спросил Канаме. Тсукими кивнула.       — Мы сделали всё так, как ты сказал. У неё всё хорошо.       — Я рад, — ответил Канаме и слегка улыбнулся. — А теперь уходите. Иначе это прощание никогда не закончится.       Он не дал себя обнять — сказал, что это лишнее. В конце концов, они всегда могут прислать к нему своего фамильяра, чтобы посмотреть издалека, как он. Но когда за детьми захлопнулась дверь, по лицу Короля потекла слеза, которую он быстро смахнул.       Первые несколько десятков лет шли сносно: Канаме бродил по городам и окрестностям, осматривал новые строения и памятники, любовался природой. Вновь посетил ту деревушку среди изумрудных гор, в которой он родился — она разрослась до большого города, но почему-то сменила название. На месте его бывшего дома теперь стояло высокое здание, служившее и гостиницей, и торговым местом. Рядом протянулись новые улицы, полные людей, которые пахли так разнообразно, что от этого кружилась голова.       Природа тоже менялась: слабые растения умирали, на их место приходили новые — полные, сочные и сильные. Цветы раскрывались и увядали, птицы и звери сменяли свои поколения. Один он оставался неизменным.       Канаме двигался с севера на юг, пока однажды, спустя пятьдесят лет, не понял, что ноги сами привели его в тот город, где он приказал оставить Юрико. Он не мог к ней приблизиться, но посмотреть на неё с некоторого расстояния было возможным.       Пришлось приложить некоторые усилия, чтобы узнать, где она жила и работала. Обычно это не было сложным, но в ситуации, когда к тебе нельзя подойти близко, любая передача новостей оказывалась нелёгкой задачей.       И тем не менее, Канаме увидел её. Юрико сидела на крыльце большого дома и неторопливо вышивала по красному шёлку. Чистокровный удивился, как сильно она изменилась, и всё равно осталась собой: длинные каштановые волосы побелели до цвета облаков в солнечный день, были собраны в пышный пучок, но пряди обрамляли её тонкое лицо, усеянное морщинками и трещинками. Истончённые губы тихо напевали какую-то древнюю песню, пока пальцы перебирали ткань и нити, а такие же ясно-голубые глаза не отрывали своего прищуренного взгляда от ткани.       Заметив за деревянным забором высокую фигуру мужчины, Юрико слегка испугалась, прижав шитьё к груди. Но увидев печаль на лице и измученную улыбку, рискнула заговорить:       — Могу я вам чем-нибудь помочь?       — Да… — неуверенно ответил Канаме — ему было так непривычно снова слышать её. Её голос повзрослел и звучал уже совсем не звонко, но был таким же тёплым и убаюкивающим, как и многие столетия их совместной жизни. — Я хотел… Простите, это дом Сакураи?       — Да, это дом семьи Сакураи, — ответила Юрико и продолжила с любопытством смотреть на него. — Если вы хотели сделать заказ, то вам лучше поехать в город, в мастерскую.       — О нет, что вы — какой из меня заказчик, посмотрите, — усмехнулся Канаме и похлопал себя по плащу, который не менял уже пять десятков лет. — Просто я всегда восхищался ювелирными работами вашей семьи. И вашим талантом лично, Юрико-сан.       — Ох, бросьте, — Юрико смутилась и махнула рукой, но на её лице расцвела улыбка. — За этим талантом стоят долгие годы упорного труда.       — Это достойно восхищения.       — Как и больная спина и скрюченные пальцы?       Канаме устало пожал плечами.       — Зато вы счастливы. Вы ведь… счастливы?       Он спросил, в глубине души страшась услышать ответ. Боялся увидеть боль или разочарование в её глазах. Но Юрико подняла голову к голубому небу, вздохнула и протянула вверх руку — на самый кончик её указательного пальца вдруг послушно села ярко-алая бабочка.       — Да, — наконец с улыбкой ответила она, медленно опуская руку и разглядывая чудо природы на своей руке. — Думаю, я прожила достойную и радостную жизнь.       Канаме почувствовал, словно какой-то узел, связывавший его всё это время у самой шеи, вдруг развязался, и с его спины упал огромный камень. Губы задрожали от облегчения, но он сдержался. Лучше улыбнуться, чем снова, в тысячный раз заплакать.       — О, но что я такая невежа, — спохватилась Юрико и встала с низкого стульчика, на котором сидела всё это время, пока вышивала. — Хотите чаю? Вы, должно быть, очень устали с дороги. Скоро возвратится мой дорогой муж, и вы могли бы разделить с нами ужин.       — Я был бы очень рад, но к сожалению, я спешу, — ответил Канаме и низко поклонился. — Передавайте мои наилучшие пожелания и слова восхищения вашему мужу и детям.       Поворачиваться к ней спиной было больно. Но Канаме, узнав всё, что он хотел, с чувством радости, впервые наполнившим его за многие столетия, покинул Юрико теперь уже навсегда.       Он продолжал свой путь, нигде не задерживаясь. Эпохи сменяли друг друга, поколения шли на смену другим поколениям, природа возобновлялась и очищалась. Канаме старался избегать новостей из Ночного мира, но новости человечества преследовали его повсюду, и от них нельзя было скрыться. Вот Император, который в безумии развязал очередную войну. Вот генерал восставшей армии, что продал свою страну. Вот ремесленники, которые устали быть пешками на чужой доске и вышли бороться против унижений. Восстания сменялись революциями и свержениями, а те сменялись войнами. Каждый раз люди плакали и стенали, говоря, как это отвратительно и ужасно, и клялись, что больше не будут допускать этих зверств. Но всё повторялось заново.       Люди не меняются.       Человечество наблюдало и катаклизмы, уничтожения стран и городов от бурь и пожаров, но застряло в своём развитии на долгие годы, вручив заботу о себе неведомым богам, которые оставили людей из-за их глупости.       Люди ничему не учатся.       Но всё равно, какое бы проявление их ужасных качеств ни пришлось наблюдать Канаме, он был твёрд в одном и том же — своей необъяснимой и порой невразумительной любви к человечеству. Он прощал им все огрехи, он верил в их развитие, он поощрял их попытки исправиться. Он всё ещё верил в лучшие стороны человечества. Он знал в глубине души, что рано или поздно настанет тот момент, когда уставшие от войн, предательств, взаимных унижений и оскорблений и выучат горький урок и наконец двинутся дальше, оставив кровавые страницы своей длинной истории позади.       Возможно, это было самое глупое убеждение великого и мудрого Короля. Но самое сильное и непоколебимое.       Больше всего в этом путешествии ему не хватало книг и шахмат. Войти в библиотеку или лавку было нельзя, украсть — странно. Он старался утолять голод по своим любимым занятиям, наблюдая за людьми — как они играют в шахматы или карты, как читают книги, газеты и затем обсуждают. Это помогло ему понять людей ещё больше, Канаме уже почти не чувствовал себя вампиром — он забыл, что это такое.       Но вдруг через тысячу лет после начала его одинокого путешествия случилось неожиданное. Проходя по дороге, Канаме увидел перед собой лежавшую в траве книгу. Обычно в этом нет ничего удивительного — мало ли чего люди забывают в спешке. Но на ней была записка:       «Для К.К.».       Канаме поднял том и пролистал страницы — больше никаких посланий не было. Подняв голову вверх, он попытался рассмотреть какой-нибудь фамильяр, но притупившиеся чувства из-за отсутствия крови не работали как надо. Пожав плечами, чистокровный принялся читать.       Это был роман про королевского вельможу, очень активного и харизматичного, и его различные, главным образом, любовные приключения. «Жуть», — подумал Канаме, когда дочитал и оставил книгу на пеньке. На следующий день на лавочке, мимо которой он проходил, лежала новая книга. На этот раз записка гласила:       «Не оставите рецензию, Ваше Величество?»       На этот раз роман повествовал о моряке, оставившем своё ремесло и сильно горевавшем об этом. Уровень драматизма был несколько выше, чем в предыдущем произведении, и общая атмосфера была гораздо мрачнее, но всё равно — интеллектуальная ценность этой книги стремилась к нулю.       «Не моя чашка чая», — кратко написал Канаме и оставил книгу там, где нашёл. Чуть позже перед ним появился ещё один роман — на этот раз о шахматисте. Читать его было не в пример увлекательнее, чем предыдущие, и всё было бы хорошо, если бы автор более глубоко изучил тему, о которой писал. Это Канаме и указал в «отзыве»:       «Автору надо бы изучить шахматную терминологию, прежде чем браться за подобное».       И на следующий день в лесу он наткнулся на стол с шахматной доской и тщательно выставленными на ней деревянными фигурками. На записке же было следующее:       «Тогда, быть может, попрактикуетесь со мной?»       Каждый день он приходил в лес в одно и то же время и делал ход. Когда партия завершалась, стол переносился в другое укромное место, и Канаме продолжал играть с невидимым соперником. Всегда выигрывал, но оппонент будто бы и не старался особо. То ли из лени, то из уважения.       Так и проходили столетия: он бродил по миру, читал подброшенные книги и играл в шахматы с тем, кто так и не назвал своё имя. Но ему оно и не было нужно — Канаме знал прекрасно, кто это был.       И пожалуй, если бы не его поддержка, Канаме совсем бы сошёл с ума. Он шёл семь тысяч лет, упорствуя в нарастающем желании наконец лечь в гроб на бесконечный сон, словно ожидая чего-то. Надежда не покидала его, и он шёл и шёл вперёд, думая, что где-то посреди дороги вместо книги увидит Её. Но он знал, что это желание было продиктовано не чем иным, как его безумием: дух Саюри был привязан к Горну, она не могла просто появиться в мире в новом обличье.       В особо тёмные моменты он рыдал от этого, сидя на камне. Могущественная Прародительница была привязана к металлу без возможности переродиться и продолжить жить нормально. И поэтому он шёл и шёл, считая, что пока он разделяет с ней муки, ей становится легче там.       Но однажды ему приснился сон. Он в горячке, как самый обыкновенный человек, мечется по постели в бреду. В комнату входит Саюри и кладёт руку ему на лоб, тут же снимая весь жар. Она говорит ему:       — Хватит, Канаме. Не упорствуй. Ложись отдыхать.       Перед тем как отправиться в особняк Куран, Канаме оставил последнюю записку своему другу:       «Спасибо, Масао».       Канаме был не особенно осведомлён о том, сколько поколений Куранов сменилось. Он знал, что Тсубаки и Тсукими уже давно нет, и все предыдущие Кураны решали не доживать свои жизни отшельниками: кто-то из них добровольно ушёл из жизни, кто-то, не способный умереть от священного металла, пожертвовал собой ради другого, кто-то умер в очередных клановых разборках. Поэтому был удивлён, когда из Гильдии, где ему сняли кандалы, его привезли в особняк, полный жителей: король, королева и трое детей — Ридо, Харука и Джури.       — Ваше Величество, мы рады вас видеть, — растерянно говорил король, принимая у себя древнего родственника. Канаме даже не стал его поправлять: ведь технически к нему уже давно не надо было использовать обращение «Ваше Величество», но скоро он забудется бесконечным сном, поэтому такие вещи не имели значения.       Рядом с королём стоял старший сын — Ридо, с разноцветными глазами: один — как у него, второй — как у Юрико.       — И много таких в нашем роду было? — бесцеремонно спросил Канаме, разглядывая наследника. Ридо опешил и посмотрел на отца.       — Вроде бы только у Ридо такая особенность, — задумчиво ответил король.       — Интересно, — сказал Канаме и прошёл мимо своих потомков вглубь дворца. Здесь многое изменилось — обстановка, мебель, цвета стен. Но запах был родным, и Канаме даже почувствовал, как по телу прошлись мурашки, когда ему показалось, что вот-вот из-за угла ему навстречу выбегут Тсубаки и Тсукими, звонко смеясь и наперебой рассказывая ему что-то о Юрико.       Но вместо них перед ним стояли двое других Куранов — Харука, до неприличия на него похожий, и Джури — с волосами завитыми, как у него, каштановыми, как у Юрико, и ореховыми глазами, как у Саюри.       Канаме остановился чуть подольше, глядя на них. Он ждал, что наследники сбегут в суеверном страхе, но даже если они и боялись, то любопытство пересилило все остальные чувства, и они стояли, смотря на него внимательно и неотрывно.       — Добрый вечер, — наконец сказал Харука, инстинктивно прикрывая собой Джури. Канаме печально усмехнулся: какой смысл в знакомстве, если через несколько минут он для них исчезнет навсегда?       Но поток мыслей прервал шум из приёмной залы: кто-то ворвался в особняк, поднимая на уши всех присутствующих, раскричался громче утреннего петуха и забежал в коридор на нижний этаж.       — Вы же не собрались укладывать его баиньки без меня, да? Я тебе не прощу, Сенри, так и знай! Где он? Он тут уже? Канаме? Канаме!       Ичиджо Масао резко остановился, когда увидел перед собой старого друга. Весь уставший, в старом и дряхлом белом пальто, с длинными растрёпанными волосами и отросшей бородой, впалыми глазами и потускневшей кожей — Канаме не был похож на себя самого. Перед ним стоял ещё сияющий Масао, правда, с обрезанными до плеч золотыми волосами и небольшой бородой, плохо выделявшейся из-за цвета на его до сих пор свежем лице.       Ичиджо сдержал вздох, а потом попытался улыбнуться и сказал:       — Выглядишь потрясающе.       — А ты — ужасно, — парировал Куран. Масао не выдержал и подбежал к Канаме, на ходу почти сшибая его с ног, когда его руки сцепились за спиной Короля в объятиях.       — Ну да, как же Король без своего Шута, — прошептала Джури, глядя на эту трогательную сцену.       — Эй, я всё слышу, юная барышня, — прикрикнул Масао, разъединил объятия и положил ладони на плечи Канаме. — Даже не знаю, комплимент это или оскорбление.       — Я рад, что ты здесь.       — А как иначе? Я все эти семь тысяч лет был с тобой.       Когда все приготовления в склепе были завершены и мраморный саркофаг установлен, семья собралась для прощания. Все отдавали честь Прародителю низкими поклонами и благодарностями за оказанную честь. Канаме чуть внимательнее посмотрел на наследников: все трое — необычные личности, но к сожалению, он почувствовал, что неравная борьба братьев за сестру приведёт их к междоусобице. Впрочем, его это больше не касалось.       — Напутственные речи потомкам? — спросил Масао, кивая на Куранов. Канаме ещё раз посмотрел на Сенри, его сестру-жену, троих детей. У него больше не было сил и желания влезать в какие-либо передряги и распространять свою увядшую мудрость на их головы.       — Надеюсь, они разберутся сами. Это моё напутствие.       Канаме попросил всех выйти, кроме Масао, убедив, что старый друг справится со всем самостоятельно. Он лёг в саркофаг, но не почувствовал ни страха, ни ужаса, когда его окружили мраморные стенки.         — А тебе идёт борода, — пытался разрядить обстановку Масао, укрывая Канаме шёлковым саваном, как младенца. — Почему раньше не отращивал?       — Волосы на лице раздражают, — лениво ответил Канаме. — А твоя последняя книга была просто отвратительна. Казалось бы, ты должен был развивать свои навыки.       — Да идея паршивая просто, — пожал плечами Масао. — А предыдущие две? Вроде тебе понравились?       — Было сносно.       — Сносно? Ах ты ж… Я тебя сейчас тут закопаю.       — Кажется, ради этого мы здесь и собрались.       — Значит, это будет моя авторская месть.       Канаме усмехнулся, а потом подумал, что это последний раз. Но не испытал ни горечи, ни сожаления — всё давно прошло и покинуло его сердце. Он посмотрел наверх, на резной потолок, по которому танцевали неуверенные тени от свечных огней.       — Расскажи мне что-нибудь, что мне поможет уснуть.       Масао сел на край саркофага, сцепил руки в замок и начал свой рассказ:       — В далёкие-далёкие времена, тогда, когда Солнце светило не так ярко, когда птицы летали над землёй не так высоко, и когда люди пытались выжить, стояла внутри чаши из изумрудных гор большая деревня. Называли её и тогда, и после одинаково — Канаме…       И так я, Ваш покорный слуга Ичиджо Масао, заканчиваю эту эпопею про Короля в Кандалах Курана Канаме. Была написана его биография с его же величайшего дозволения мне, его дражайшему другу. Я скрупулёзно собирал всё, чем он делился со мной в записках на протяжении семи тысяч лет, и вот самый главный роман моей жизни окончен. Он по-прежнему не шедевр, но я чувствую, что ничего лучше больше не напишу. А посему я оставляю эту запись его потомкам, чтобы они чтили историю своей семьи и знали, что Куран Канаме совершил, чтобы стать тем великим Прародителем, которого они знали по учебникам. Я верую, что спит он спокойным и сладким сном, видя в нём свою возлюбленную, и следую за ним. Я ставлю точку, но кто знает, быть может, однажды Король всех вампиров пробудится ото сна, и новая история закрутится на полях древней Империи…