Король в кандалах

      Пока вода вскипала, Канаме внимательно и медленно читал переданное ему письмо. Саюри выжидающе наблюдала за ним. Следила глазами, как он неосознанно поглаживал шершавую бумагу тонкими пальцами, увенчанными длинными белыми ногтями — острыми и опасными. Из-за опущенных ресниц она не видела его тёмных глаз, следивших за строем слов и предложений. Он немного нахмурился и как-то обречённо вздохнул. Канаме увидел знакомое имя пирата в тексте письма, но для Саюри причина такой реакции осталась загадкой. И только она разомкнула губы, чтобы поинтересоваться, как Канаме опустил лист бумаги на стол и отошёл к чайнику, в котором бурно кипела вода.       Она сдержала слово и пришла одна. Рен был занят пиратом, а Мегуми ещё не прибыла, но и её она не взяла бы с собой, хотя намеревалась попросить о приглашении для неё у Канаме. Мегуми была особенной в этом случае — она была человеком, который осознанно выбрал образ жизни вампира, и Саюри чувствовала, что Канаме необходимо поговорить с ней, чтобы он увидел, что людей никто не обращает насильно и не обрекает на длительное существование в состоянии вечной кровавой зависимости.       Пока она размышляла над этим, Канаме закончил возиться с чаем и поставил перед ней чашку. Поблагодарив, Саюри сомкнула пальцы на горячем фарфоре — тепло приятно проникло под кожу, и девушка зажмурилась от удовольствия. До носа дошёл приятный нежно-сливочный запах напитка. Открыв глаза, она заметила, что Канаме больше не берётся за письмо и лишь задумчиво поглаживает фарфор своей чашки, глядя на занавешенное тёмной тканью окно. Саюри сделала вывод, что Канаме закончил с чтением.       — Ты принимаешь приглашение нашего главы? — как можно беспечней спросила Саюри и осторожно добавила: — Он очень любезно отозвался о тебе в этом письме.       Канаме отрешённо посмотрел на неё. Неспешно вдохнув, он ответил:       — Полагаю, вашему главе есть с кем пообщаться и помимо меня.       — Но в письме указано, по какой причине он заинтересован именно в тебе, — возразила Саюри. Канаме едва заметно двинул плечом.       — Тогда передай ему привет.       «Не сейчас», — мысленно остановила себя Саюри. Она снова повторила себе, что имеет дело с диким зверем, которого надо приручать, и давление тут мало чем поможет. Чем менее настойчивой будет она, тем более покладистым будет он. К тому же, убеждать в своей правоте лучше действиями, а не словами, но до приезда Мегуми у неё были связаны руки. Смирившись, Саюри поднесла чашку к губам и отхлебнула напиток.       — О боги, это чудесно! — воскликнула она, когда ощутила нежно-терпкий вкус зелёного чая, и указала на чашку. — Что в нём?       — Всего лишь сушёные плоды земляники и пара полевых цветов, — нахмурившись, ответил Канаме и с неподдельным интересом заглянул в свою чашку: он не видел ничего удивительного в привычном для него напитке, и Саюри это поняла.       — Возможно, вы здесь часто пьёте такой чай, а вот я впервые, — объяснила она. — Где ты его купил?       — Я… сам его сделал. — Вопрос Саюри и вовсе заставил Канаме озадачиться. Девушка изумлённо изогнула брови. Пробормотав что-то восхищённое себе под нос, она сделала ещё один глоток горячего и ароматного напитка.       — И много ты…       — Более ста видов чая, — сразу перебил он, меланхолично покручивая на столе полупустую чашку. Фарфор глухо звенел, двигаясь по дереву.       — Неудивительно, — отметила Саюри. — Ты прожил так много лет, что у тебя наверняка было время изучить всё, что будоражило твоё любопытство. Расскажи, чем ты ещё занимался.       — Тебе в самом деле это интересно? — недоверчиво спросил Канаме, но Саюри кивнула с таким выражением лица, будто это было само собой разумеющееся. Он вздохнул. — Я давно изучаю биологию, животных и растения. Через них пытаюсь понять собственную природу. Из чего я соткан и чем отличаюсь от людей.       — И каких же ты успехов достиг?       — Все мои успехи ты можешь увидеть на полках в этой комнате, — хмыкнув, ответил Канаме. Саюри обернулась назад, к книжным стеллажам, которые видела за эти две ночи уже не раз, но только теперь, после сказанного Канаме, она осознала масштабы этой домашней библиотеки.       — Значит, ты написал всё это?       — Не всё, — уточнил Канаме, — но многое.       Саюри нахмурилась. Такое рвение было неспроста. Она по собственному примеру знала, что бессмертие утомляет, и вкусы и интересы каждого вампира меняются от эпохи к эпохе, это было закономерно.       — И зачем?       — Я же сказал: чтобы лучше понять свою природу.       — Ты лжёшь.       — Ты обвиняешь меня во лжи?       — Нет, — отрезала Саюри, медленно обводя взглядом книги: что бы он ни искал, его титанический труд достоин восхищения. — Я думаю, ты что-то недоговариваешь.       Внезапная тишина заставила Саюри вновь повернуться к Канаме. Он еле слышно постукивал пальцами по столу, отчего по поверхности остывшего чая в чашке шла рябь.       — Я искал способ уничтожить себя.       Вспышка негодования в Саюри сверкнула и сразу потухла. Она хотела сказать ему, как это глупо и по-детски, но осознавала, что он намного старше неё и испытал на себе все тяготы бессмертия. Ей было просто не понять.       — Но у меня ничего не получалось, — с сожалением добавил Канаме, скрещивая руки на груди. — Я отрубал себе голову семьдесят шесть раз, ампутировал руки и ноги около сотни раз. Однажды я даже вырывал себе сердце, и, возможно, это сработало бы, ибо тело начинало медленно разрушаться, вот только в этот момент меня настигла такая неконтролируемая жажда крови, что последствия этого эксперимента я разбирал десяток лет.       — Ты извращенец, — не без содрогания в голосе сказала Саюри и поймала на себе его изумлённый взгляд. — Так издеваться над собой…       — Проживёшь с моё — поймёшь.       — Не пойму! — Саюри повысила голос и поднялась со стула. Опёршись ладонями о стол, она нависла над Канаме, грозно сведя брови на переносице. Филин Хио, сидевший на ветке кедра за окном, почувствовал волнение и беспокойно встрепенулся — Саюри услышала шелест перьев. Канаме положил руки на стол и поднял голову кверху, глядя девушке прямо в глаза. В них плясали огоньки, а кончики её длинных волос, упавших вперёд, когда она наклонилась, касались его рук; это было щекотно и забавно, и он еле сдерживался, чтобы не дотронуться: длинные волосы — как же шикарно выглядели длинные женские волосы!       — Тебе дана вечность, — с негодованием начала Саюри, не сводя с него недовольного взгляда, — а ты тратишь её впустую. Вместо того, чтобы найти в этом свои достоинства и попытаться наслаждаться жизнью, ты заперся в четырёх стенах и угнетаешь себя.       — Поосторожней со мной, — предупредил Канаме, многозначительно приподняв бровь.       — Я тебя не боюсь, — покачала головой Саюри, и кончики её волос защекотали руки Канаме: идеально прямые и насыщенно-каштановые, как кедровые орехи. — Что ты со мной сделаешь, если и себя убить не можешь?       Он невесело усмехнулся и откинулся на спинку стула, как бы невзначай задев ладонями её локоны — они оказались мягкими, как шерсть у кошки.       — Проводить эксперименты над самим собой достаточно утомительно, знаешь ли.       Саюри нахмурилась — мрачный юмор этого угрюмого парня понять было слишком сложно.       — Ты слышала об огнестрельном оружии? — вдруг спросил он, видимо, желая сменить тему, загнавшую разговор в тупик. Саюри кивнула и села на своё место, размышляя, почему он вообще об этом спрашивал. — Я очень удивился, когда узнал, что люди придумали нечто подобное. Будто всего остального было мало…       — К чему ты клонишь?       — Помимо биологии я изучал ещё и оружие, — объяснил Канаме. — Я долгие годы учился кузнечному делу, отлил более сотни мечей. Разные сплавы и формы лезвия. Всё бесполезно. Потом человечество придумало пули. Я лично собрал по образцам несколько ружей, пистолетов, револьверов в надежде, что хоть что-то, хоть какая-нибудь пуля оборвёт мою жизнь. Но ничего не вышло. Остаётся ждать, что со временем прогресс дойдёт до такого оружия, которое будет способно отнять жизнь бессмертного.       — Я даже слышать об этом не хочу, — прервала его Саюри, нервно потирая виски. — Ты как маленький ребёнок. Только вместо игрушек у тебя настоящие пистолеты. Зачем издеваться над собой?       — А зачем жить так долго? — спросил Канаме, наклонившись вперёд, чтобы её лицо было ближе. — Зачем эти вечные страдания и одиночество?       — А ты не пытался найти смысл своей жизни? — поинтересовалась Саюри и тоже наклонилась ближе. Золотой обруч отблеска свечного огня был похож на корону, и девушка вздрогнула.       — И в чём же для тебя заключается смысл жизни? — Канаме заинтересованно рассматривал её лицо. Диалог, состоящий из одних вопросов, её позабавил, и она улыбнулась, однако тут же серьёзно ответила:       — В любви.       Канаме хмыкнул и снова откинулся назад: ответ, который он услышал, был самым ожидаемым, но в то же время самым худшим для него из всех предполагаемых.       — В любви? —повторил он. — В этой иллюзии, что сжигает сердца до пепла и мутит разум? Много ты любила?       — Я люблю и сейчас, — парировала Саюри.       — И где же твой муж? Возлюбленный, друг, кто бы он ни был — где он?       — Я люблю свою сестру, — твёрдо произнесла она, ставя жирную точку в этом вопросе, а потом более робко добавила: — И всё, что я делаю, ради неё.       Неловкое молчание повисло в воздухе. Было слышно, как трещат огоньки свечей, а за окном лёгкий ветерок запевал летние песни. Чай в чашках был уже почти холодным.       — А ты? — вдруг встрепенулась она. — Ты, видимо, совсем давно любил.       — Я никогда не любил, — резко отозвался он.       — Или просто не помнишь?       Слова Саюри резанули по самому больному. Чёрные пятна забвения внезапно чётко проявились перед глазами, отчего Канаме тряхнул головой. Лучше не думать об этом.       — Мне достаточно того, что я видел людскую любовь: они с ума сходят, сгорают, совершают безумства, даже убивают — а всё ради того, чтобы иметь право прикоснуться к другому человеку.       Саюри порывисто схватила его ладонь и горячо заговорила:       — А разве это того не стоит?       Ладонь её была тёплой и гладкой. Это не было похоже на ночное покрывало: в тепле пальцев чувствовалась забота и нежность, которую не может подарить колючее одеяло. Канаме отдёрнул руку и недовольно посмотрел на Саюри. Послышался её тяжёлый вздох — она перешла границы, нарушив его личное пространство. На сегодня всё. Пора уходить.       — Спасибо за чай, он был великолепен, — оповестила она, вставая из-за стола. Канаме не поднял на неё глаз. — Ты не против, если я в следующий раз приду с гостем? Это не Хио.       — Делай, как знаешь, — пожал он плечами.       Утром, когда лучи Солнца зазолотили ветви деревьев, покрытых изумрудами листьев, а по деревне тут и там стали раздаваться сладкие мелодии проснувшихся пташек, Канаме не мог уснуть. Он ворочался в постели, пытаясь скрыться от призраков прошлого — тёмных и неоформившихся, что горазды только преследовать, но никак не давать подсказки. Измучившись, он сел, опустив ноги на холодный пол. Приятная прохлада помогла немного успокоиться и привести мысли в подобие порядка.       «— Я никогда не любил.       — Или просто не помнишь?»       Взяв лист бумаги и достав кисть с тушью, он стал выводить невнятные очертания букв. В голове крутились имена, в воображении витали образы и силуэты, которые он всё пытался поймать на кисть, но никак не получалось. После нескольких попыток, он остановился, читая имя, чёрной пустотой букв горевшее на белизне бумаги.       «Хи-то-ми» — гласили буквы. Канаме нахмурился и закрасил их — он не помнил, кто такая Хитоми, но ответ показался ему неверным. Кто-то другой был для него дороже, ближе и ярче, тот, кто оберегал и любил несмотря ни на что. Канаме зажмурился и начал хаотично выводить новые буквы, пользуясь вялыми и прозрачными подсказками своей разбитой вдребезги памяти. Открыв глаза, он увидел то, что заставило его вздрогнуть.       «А-я-ме».       — Мама, — выдохнул он и отложил кисть. Он не помнил её лицо, фигуру, голос, но чувствовал прямо сейчас тепло её объятий. Канаме инстинктивно ощущал, что эта женщина единственная не бросила его в тяжёлую минуту, всегда была рядом и осталась бы с ним до конца своей жизни, если бы… Если бы не случилось то, чего он не помнил.       «Мой хороший мальчик…»       — Давай! Хватай за руки!       — Да не могу я за обе! Держи левую, а я правую!       Двое рыбаков из деревни Канаме звонко переругивались на левом берегу реки, затаскивая в лодку труп, но до противоположного берега доносилось только невнятное эхо. Толпа зевак, вокруг которых туда-сюда носились мальчишки, всматривалась вдаль, щурясь, словно это помогло бы им лучше разглядеть лицо мертвеца. Наконец рыбаки погрузили тело в лодку и погребли вёслами к правому берегу. Кое-кто из наблюдавшей молодёжи нетерпеливо заулюлюкал, но неподобающие случаю вскрики и возгласы тут же были пресечены угрюмыми стариками. Через пару минут лодка прибила к берегу, и её сразу окружили. Мертвеца положили на землю: кто-то из молодых парней признал в нём своего товарища по играм детства, а старики дружно охнули, поняв, что это был сын кузнеца.       — Утопился! — с горечью в голосе крикнул староста деревни, который, впечатлившись, схватился за голову. Парень, стоявший сзади него, хохотнул.       — Или его утопили.       — Да тише вы! — рыкнул на них старик и внимательно оглядел труп. Когда он отодвинул ворот влажной рубахи, все мгновенно притихли — на шее виднелись две симметрично расположенные раны, кожа вокруг них посинела, и на фоне общей бледности мертвеца выглядела ужасающе.       — Должно быть, зверьё, — сокрушённо заметил один из рыбаков. Его предположение опроверг один из мужчин, презрительно фыркнув.       — Если бы это были дикие звери, его бы растерзали. А у него одежда цела, других ран нет, а эти две — аккуратные и почти одинаковые.       — Тогда что это? — изумлённо начали спрашивать наперебой односельчане. Мужчина покачал головой.       — Его душу высосали. Демон объявился в Канаме.