Король в кандалах

      Кумоидэ лениво отщипывал ягоды винограда от пышной грозди, лежавшей на серебряной тарелке перед ним и сиявшей как груда полированных аметистов, отправлял их в рот и с задумчивым видом, достойным философа, который глядит в глубины бесконечного неба с мыслями о вечном, рассматривал веселящихся вампиров. Ничего необычного в этом мероприятии для него не было: прожив не одно столетие, он насмотрелся и на свадьбы, и на прочие праздники, которые впору было отмечать бессмертным. К тому же, ни с Хио Реном, ни с Майей он не был связан особо дружескими отношениями, ограничиваясь в общении с ними ненавязчивой вежливостью. Такие личности — с чёткими положительными убеждениями, личности, что стоят на своём твёрдо, как на гранитной плите — не привлекали его. Куда больший интерес вызывали у него те, в чьём облике и поведении сквозило сомнение.       Ширабуки буквально упал на деревянный стул с резной спинкой, стоявший справа от Кумоидэ. Медные волосы, всегда педантично зачёсанные на правую сторону, растрепались, упав на лоб и придавая Риричио уставший вид.       — Плохая ночь? — спросил его Кумоидэ, выказывая фальшивую обеспокоенность.       — Если учесть её начало, день тоже будет не очень, — пробурчал Риричио и с силой закусил нижнюю губу.       — Что-то случилось?       — Это, — отчеканил Ширабуки и указал кубком, который держал в руке, в сторону танцующих Канаме и Саюри. — Что за мерзавец, чёрт бы его побрал?       — Это очень интересный мерзавец, — Кумоидэ ответил таким тоном, будто собирался рассказывать целую историю о недавно прибывшем чистокровном. Что, в общем-то, было недалеко от истины. Младший Ханадаги поведал Риричио всё, что знал на данный момент о Канаме, и закончил рассказ многозначительной фразой: — А накануне вашего с Майей прибытия он зачаровал Деймоса.       — Прелестно, — невесело подытожил Ширабуки и провёл ладонью по влажному от жары лбу, отчего волосы взлохматились ещё сильнее. — И что Саюри?       — А что Саюри? — в тон ему отозвался Кумоидэ. Ширабуки цокнул.       — Что она думает о нём?       — Так сам и спроси, — недовольно ответил Кумоидэ и отодвинул от себя опустевшую тарелку, на которой остались лишь тонкие хрупкие веточки лозы, печально напоминавшие своей наготой о сочных плодах. — Куда больше твоих сердечных проблем меня интересует твоё мнение о той самой Красной Змее.       — Мне показалось, или я его уже высказал в зале собрания? — парировал Риричио, давая понять, что у него нет желания поднимать эту тему сейчас. Он не сводил ревнивого взгляда с рук Канаме, которые покоились на талии Саюри, сминая ярко-зелёный шёлк платья. Ширабуки поднял со стола изящный тонкий нож — неострый, как и все столовые режущие приборы, но он понимал, что у него достаточно сил, чтобы вонзить нож в ладони Канаме так, чтобы лезвие на всю длину вырвалось с обратной стороны, давая ярким нитям крови стремительно стекать вниз. «Ах, до чего прекрасная картина!» — мысленно оценил Ширабуки деятельность собственного воображения.       — Оно было непрозрачным, — Кумоидэ требовательным голосом отвлёк его от своих мыслей. Ширабуки вонзил нож в красное яблоко, невинно лежавшее в небольшой тарелке под рукой у вампира.       — Я раньше не замечал, что ты можешь быть таким надоедливым. Что ты от меня хочешь?       — Когда Майя высказывалась о том, что проповеди Красной Змеи о превосходстве кровопийц над человечеством не находят в её душе отклика, ты картинно молчал. Каково же твоё мнение на этот счёт?       Ширабуки впервые за время разговора отвёл взгляд от Канаме и Саюри и посмотрел прямо на своего собеседника. Застывшие в изогнутой линии серебристые брови младшего Ханадаги намекали на то, что чистокровный терпеливо ждёт ответа. Поразмыслив немного, Риричио пожал плечами.       — Я, быть может, в чём-то согласен с Красной Змеёй.       — Это всё, что я хотел услышать, — самодовольно улыбнулся Кумоидэ и откинулся на резную спинку стула. Ширабуки нахмурился, не совсем понимая, в чём был смысл их странного разговора, но тут он услышал, как мелодия, под которую его любимая женщина танцевала с другим мужчиной, закончилась, и музыканты начали играть новую. Он поднялся со своего места и в несколько быстрых шагов пересёк расстояние, разделявшее его и танцующих.       — Могу я забрать Вашу очаровательную спутницу на один танец? — подчёркнуто вежливо спросил он у Канаме и широко улыбнулся, пытаясь воздействовать своей показательной любезностью скорее не на древнего чистокровного, а на саму Саюри. Она бросила на Канаме умоляющий взгляд, но тот, посчитав, что его общество могло стать утомительным для чистокровной за пару танцев, снисходительно кивнул.       — Только будьте с ней аккуратнее, — бесцветным голосом, в котором едва проскальзывали угрожающие нотки, ответил Канаме и, проходя мимо Ширабуки, недвусмысленно шепнул ему на ухо: — У неё уже кружится голова.       «От тебя, что ли?» — пронеслось в мыслях у Риричио, но когда Канаме был от него уже на расстоянии трёх шагов, по направлению к заскучавшему Айдо, он повернулся к Саюри, чьё лицо совсем не светилось энтузиазмом.       — Привет, — зачем-то сказал Ширабуки, кладя руки ей на талию: видимо, из-за неловкости чего-то более вразумительного в голову ему не пришло. К тому же от того, как восхитительно она сегодня выглядела, у него даже дыхание спёрло.       — Здравствуй, — усмехнулась Саюри. — Всего два часа прошло с тех пор, как мы виделись последний раз.       — О, эти два часа прошли как два года.       Саюри выдохнула и огляделась по сторонам. Ширабуки понял, что снова сказал какую-то глупость, что была так не по душе этой женщине, и весь насупился, а на его щеках заиграл лёгкий румянец.       — Скажи, каким мне надо быть?       — Что? — Саюри обернулась к нему, распахнув глаза от удивления.       — Я постоянно что-то делаю не так, словно подросток, что ведёт себя как неуклюжий щенок в присутствии понравившейся девочки. Я могу стать тем, кем ты хочешь, только скажи, что от меня требуется.       Прослушав столь эмоциональную тираду, Саюри непонимающе захлопала ресницами. Если Ширабуки когда и говорил глупости, то сейчас сказал самую нелепую из них.       — Рири, что за ерунда? Довольно, я устала, — не желая комментировать его речь, Саюри отошла от него на шаг, настойчиво убирая его вспотевшие от волнения ладони со своей талии, и, развернувшись, бросила через плечо: — Прости.       Ширабуки остался один посреди залы. Вокруг него туда-сюда сновали вампиры, с интересом разглядывавшие его грустное лицо. Его глаза искали Канаме и нашли сидящим у стены рядом с болтавшим о чём-то Айдо. Он против воли, будто что-то внутри заставляло его делать это, осмотрел своего соперника (соперника ли?) и отметил различия между ними. Волосы длиннее и темнее, рост выше, глаза цвета насыщенного красного вина были полны мудрости и боли, и по мнению Ширабуки, наверняка именно это заставляло жалостливое сердце Саюри сжиматься при виде этого мужчины. Риричио скрестил руки на груди, его взгляд мгновенно потяжелел, а по плечу внезапно пополз чёрный паук. Мужчина поднёс к плечу руку и, когда членистоногое заползло на пальцы, он щёлкнул ими, отчего существо окрасилось красным и слилось с кожей вампира. Никакой жалости к тем, кто стоит на пути. Он заставит Саюри ненавидеть древнего чистокровного. Канаме будет гореть в огне.       Канаме задумчиво склонился над столом, рассматривая образцы. В небольших стеклянных чашах плескались три жидкости — ядовито-зелёная, насыщенно-красная и густо чёрная. Он взял лежавший рядом тонкий кожаный браслет, макнул кисть в зелёную жидкость и щедро пропитал ею браслет с внутренней стороны. До носа донёсся горький запах полыни, и Канаме фыркнул. Застегнув браслет на запястье левой руки и сразу почувствовав лёгкое жжение, он подвинул ближе другой — из чёрной кожи, и чистой кистью пропитал его красной жидкостью. Когда и этот браслет коснулся его запястья, Канаме отметил, что красная субстанция вызывает более продолжительные и болезненные ощущения, что он не помедлил отметить на широком листе белой бумаги, уже изрядно исписанном мелкими ровными иероглифами.       Когда он был занят записями, за его спиной послышались шаги из коридора, и через несколько мгновений порог переступил Ичиджо, явно в приподнятом настроении.       — О, привет! — весело сказал он и вошёл в комнату, которая с недавнего времени стала чем-то вроде лаборатории Канаме, где он проводил большую часть своего свободного времени. Всего-то за несколько дней комната приобрела вид обжитого помещения: на полках скопились книги разных мастей и размеров, на двух широких столах в разнобой стояли стеклянные тары, заполненные неизвестными простому обывателю жидкостями, вперемешку со сложенными в керамическую посуду листьями, цветами и прочими природными материалами в различных видах. Быстро осмотрев всё это, Ичиджо даже присвистнул от такого количества того, что он называл барахлом, но воздержался от каких-либо комментариев, поймав на себе тяжёлый и жёсткий взгляд «барахольщика», от которого волосы на руках вставали дыбом.       — Что ты здесь делаешь? — строго спросил Канаме своего гостя. Сидя, он смотрел на него снизу вверх, но Масао стало не по себе даже от этого. Поэтому он ответил оправдывающимся тоном:       — Да я так, мимо проходил. Ты ж сидишь тут постоянно, вот я и решил тебя проведать — вдруг скучно.       Канаме вздохнул, но, расслабившись, вернулся к своему занятию и равнодушно добавил:       — Здесь тебе делать нечего.       Поняв, что бить и прогонять его не будут, Ичиджо расхрабрился и сел на невысокий табурет. Он прекрасно понимал привязанность Айдо к Канаме и желание узнать его поближе — ему и самому было жутко интересно пообщаться с тем, кто спас его жизнь и подарил бессмертие. Это не было похоже на обычные отношения господина и слуги, когда чистокровный обращает человека в вампира, чьё существование так или иначе придёт к завершению. Это было другое. По странному стечению обстоятельств и он, и Айдо — оба получили бессмертие в одно время с разницей в сутки при непосредственном участии Канаме. Он, сам того не желая, оберёг их от смерти, болезней, немощности и многих других неприятных свойств человеческой жизни. Разве можно не испытывать благоговение к столь великому существу?       — Кажется, я уже сказал…       — Да, прости! — всполошился Ичиджо и облокотился о стол, сдвигая к стене стоявшие у края пустые банки. — Я как бы спросить хотел. Быть может, тебе нужен ассистент? Я всем помощникам помощник: в своё время допомогался до звания капитана, поэтому…       Масао замолчал, когда Канаме снова метнул в него недовольный тяжёлый взгляд: уж лучше бы бил. Бывший капитан уже собирался встать и покинуть помещение, как Канаме неожиданно сказал:       — Впрочем, ты можешь мне помочь. — Чистокровный перелил чёрную непрозрачную жидкость в фарфоровую чашку и, поморщившись от резкого запаха субстанции, протянул её Ичиджо. — Выпей.       — Я, конечно, пить люблю, но у меня нет привычки тащить в рот то, что мне незнакомо, причём человеческой крови это тоже касается, — затараторил Ичиджо, принимая чашку из рук Канаме и придирчиво осматривая жидкость. Масао понюхал содержимое и к своему неудовольствию отметил, что пахнет мерзко. Он уже хотел вернуть чашку обратно, но увидев, как твёрдо на него смотрел Канаме, передумал и вздохнул. — Хотя бы скажи, сколько здесь градусов?       Канаме нахмурился и подвинул к себе лист с расчётами чёрной жидкости. Перечитав пару строк с формулами, он сказал:       — Должно быть двадцать.       — Двадцать! — воскликнул Ичиджо с нескрываемой радостью на лице и уже более уверенно добавил: — Это другое дело.       Он с воодушевлением опустошил чашку, выпив всё одним глотком, скривился от противного привкуса и с глухим стуком поставил чашку на стол.       — Ощущения? — лаконично спросил Канаме, внимательно следя за реакцией тела Ичиджо на субстанцию.       — Ну, я пил и покрепче, конечно. Это ты мне ерунду какую-то дал, даже до рисовой водки не дотягивает. На вкус как половая тряпка и вообще никак… э-э… Я не… Ого.       Зелёные глаза вампира почернели из-за резко увеличившегося зрачка, после чего Масао рухнул без сознания на пол вместе с табуретом, который жалобно заскрипел, ударившись о доски. Канаме — весь спокойствие — повернулся к столу, посмотрел на часы, чтобы засечь время, и сделал несколько записей на листке. Как назло, в этот момент в узком коридоре, примыкавшем к помещению, вновь раздались чьи-то мягкие шаги, и Канаме, недовольно вздохнув, приготовился прогонять незваного гостя, но застыл вполоборота, когда увидел на пороге Саюри.       Она оглядела нарисовавшуюся перед ней картину с любопытством, которое постепенно сменялось ужасом.       — Канаме! Что здесь происходит? — крикнула она, подбегая к Ичиджо и переворачивая его на спину. — Чем вы занимаетесь?       — Ичиджо любезно согласился поучаствовать в моём эксперименте, — как ни в чём не бывало сообщил Канаме, чёркая что-то на листке.       — Что за эксперимент? — строго, как мать, которая пытается выяснить у нашкодившего ребёнка все обстоятельства неудачной проделки, спросила его Саюри и посмотрела на Ичиджо. Идеально ровные длинные золотистые пряди в беспорядке разметались по полу, создавая вокруг его головы подобие солнечного ореола, что придавало его спящему лицу почти ангельски невинное выражение. Саюри похлопала вампира по щекам, пытаясь привести в чувство, и он очнулся прежде, чем Канаме успел обдумать ответ на заданный ему вопрос.       — Боги небесные! — набирая в лёгкие воздух, прохрипел Ичиджо и открыл веки. Глаза не сразу сфокусировались, и несколько мгновений он видел перед собой лишь размытое черно-жёлтое пятно, состоявшее из силуэтов мебели и двух чистокровных и слабого свечного огня. — Чем ты меня напоил? Что это было?       — Экспериментальный образец номер три.       — Что?! — возмутился Ичиджо. — Ты мне не сказал, что у этой дряни даже названия нет, и ты впервые имеешь с ней дело!       — Четыре минуты, — вдруг оповестил Канаме, кинув взгляд на часы, и сделал соответствующую запись на бумаге.       — Что? Я умру через четыре минуты?! — в глазах Ичиджо читался неподдельный ужас, и судя по тому, как энергично он переводил взгляд с Канаме на Саюри и обратно, было ясно, что нормальное зрение вернулось к нему.       — Нет, ты был без сознания четыре минуты, — пояснил Канаме. — Плохой результат, но для первого раза достаточно.       — Я возвращаю свои слова обратно, — жалобно простонал Масао и схватился за горло с таким ожесточением, будто боялся, что оно сгорит изнутри. — Это похуже рисовой водки. — Не дожидаясь больше никаких объяснений, Ичиджо подскочил и стремительно выбежал из комнаты.       — Канаме! — Саюри вновь обратилась к чистокровному. Карие глаза горели огнём, капюшон сполз на спину, открывая вид на шелковистые блестящие пряди с мелкими косичками. — Что это за шутки?       — Разве я похож на шутника? — спросил Канаме так, что было ясно — вопрос был риторический. Он с укором посмотрел на Саюри, как бы говоря, что подобные обвинения были беспочвенны. — Вести, которые принесли с собой Ширабуки и Майя, и твоя просьба — это заставило меня продолжить своё исследование.       — Исследование? — испуганно повторила Саюри. Ей показалось, что она уже понимает, к чему он клонит. — Работу, где ты искал способ уничтожить себя?       Канаме кивнул и поправил съехавшие кожаные браслеты. Одна из субстанций — чёрная — оставила внушительное покраснение на коже, результат воздействия двух других уже исчез.       — Я достаточно изучил свойства природных материалов и могу с уверенностью сказать, что не существует того, что могло бы нас убить. Это значит, что подобную эссенцию нужно создать.       — И до тех пор, пока ты её не создашь, ты будешь испытывать свои образцы на жителях Ковена? — Саюри злилась. — А что если ты убьёшь кого-нибудь, не зная, что очередной экспериментальный образец именно тот, что ты ищешь?       — Поверь мне, когда я подберусь к решению настолько близко, я пойму это, — сказал Канаме так уверенно, что не оставалось ничего другого — только верить ему и его знаниям, — и выберу в качестве подопытного кого-то вроде Ханадаги-младшего.       Шутка понравилась Саюри, и она сжала губы, чтобы не рассмеяться. Девушка не желала наречённому брату зла, но всем вокруг была известна нелюдимость и жёсткость Кумоидэ, что, конечно же, не укрылось и от Канаме, да и он уже не раз был тому свидетелем.       — И себя… тоже не изводи, — уже более мягко, но не менее требовательно добавила Саюри, натягивая капюшон на голову, что Канаме с сожалением отметил: она была очень красива без него, и её волосы ярко сияли в тусклом пламени свечей. Глянув на лежавший на боку табурет, с которого недавно упал в беспамятстве Масао, Саюри хитро сощурилась и сказала: — А за издевательства над Ичиджо ты будешь наказан.       — Как интересно, — хмыкнул Канаме, откинувшись назад на спинку стула и скрестив руки на груди, словно приготовился к длинной лекции о морали. — И какое наказание меня ждёт?       — Через неделю ты поедешь со мной в город на поиски подобных нам. А будешь возражать, — Саюри широко улыбнулась и взлохматила волосы Канаме на макушке, отчего он содрогнулся, — я всё расскажу «папочке».       — Это пугает, — сказал Канаме, снова усмехнувшись и обращая на Саюри живой и блестящий взгляд. — Я не смею отказаться.       Ей нравилось, что он выглядел таким оживлённым и полным желания… Саюри задумалась, решая, желание чего читалось в его глазах и слышалось в его словах. Пожалуй, это было желание жить. То самое, чего ему не хватало до этого, отсутствие чего делало его несчастным. Даже несмотря на то, что он возобновил исследования, Канаме делал это из-за вестей, привезённых Ширабуки и Майей, а значит, мысли о суициде тоже отошли, если не на последний, то хотя бы на второй план. Саюри радовалась такому его поведению, вскипевшей тяге к жизни и блеску в тёмных глазах, в которых ранее не было ничего, кроме пустоты и усталости. Она ждала этого, потому что ей был необходим такой напарник и товарищ, как он: мудрый, терпеливый и любящий людей. Его рассуждения о вероятном самодержавии в мире вампиров привели её в восторг, ведь как иначе можно держать под контролем всех кровопийц? Вампиры же произошли от людей, а значит, меры сдерживания и управления на них должны действовать те же. И если Канаме пойдёт дальше в создании единого пространства для вампиров, управляемого сильнейшим чистокровным, то она сделает всё, чтобы этим правителем оказался он.       — Госпожа, о чём Вы задумались? — спрашивала её Мегуми, когда позже, перед закатом, они обе сидели в огромном чане, полном горячей воды. Она благоухала всеми ароматами, которые Мегуми только сумела достать на рынке совсем недавно, и теперь перед каждым купанием щедро сдабривала воду маслами и солями. От такой ванны непременно клонило в сон, вот и сейчас Саюри, опустив голову назад, готова была забыться в полудрёме, но высокий голос Мегуми заставил её очнуться. Распахнув глаза, Саюри посмотрела на слугу: влажные светлые волосы с голубоватым отливом небольшими змейками струились по её плечам и розовой груди.       — Ни о чём особенном, Мегуми. На следующей неделе мы с Канаме покинем Ковен ненадолго, возможно, возьмём с собой ещё кого-нибудь из рыцарей, — сладко потянувшись, ответила Саюри и перекинула тяжёлые мокрые волосы на спину. — Поможешь мне?       Сразу поняв намёк, Мегуми охотно кивнула и выскочила из чана. Прозрачные струи воды стекали с её худого тела, которое больше подходило для девочки-подростка, чем столетней женщины: узкие бёдра, небольшие, неоформившиеся груди и тонкие, почти детские пальчики, которые резво схватили лежавший рядом на столике гребень. Несмотря на видимую хрупкость, в её фигуре чувствовалась необъяснимая сила, которой дышала её кожа: девушка на самом деле была не так слаба, как казалось на первый взгляд.       Мегуми подошла к Саюри и принялась расчёсывать её длинные светло-каштановые волосы, немного потемневшие от влажности. Когда они стали идеально ровными и переливающимися, Мегуми отделила небольшую прядь сбоку и принялась неспешно плести косичку. Для Саюри не составляло труда сделать это всё самой, но работа с чудными волосами госпожи вызывала настолько сильный восторг у Мегуми, что она не смела ей отказывать.       Уже доплетая первую косичку, Мегуми коротко хихикнула, и Саюри ласково, по-матерински спросила:       — Чего ты?       — Канаме-сан очень красивый, — загадочно начала Мегуми и заискивающе улыбнулась. Она, быть может, и была проста как ребёнок, но как и любой другой женщине, хитрости ей было не занимать. — Печальный, но красивый.       — Да, пожалуй, — задумчиво согласилась Саюри, вызывая в воспоминаниях облик древнего вампира. Что и говорить, все бессмертные мужчины были красивы, как и женщины: их красота — ловушка, дарованная богами, чтобы завлекать людей и убивать их. Саюри почувствовала, как от этих мыслей у неё похолодели кончики пальцев. Но Канаме как будто отличался от остальных. Мягкие черты лица без особого труда становились жёсткими в моменты, когда он сердился, и это придавало ему завидную естественность. Двигался он величественно и изящно, будто все столетия только и занимался хореографией, что, конечно же, совсем не походило на правду: ему просто некуда было спешить, поэтому и шёл он с прямой осанкой, тщательно выверяя каждый свой шаг. Но больше всего привлекали её внимание глаза: тёмные, глубокие, в которых отражались вся гамма испытываемых им эмоций, когда он молчал. Достаточно посмотреть в его глаза, чтобы прочитать, что у него на душе. Надо только знать, как.       — И Вы ему нравитесь, — безмятежно проворковала Мегуми и, принимаясь за вторую косу, заметила, как Саюри напряглась.       — Откуда такие мысли? — глухо спросила она.       — О, он так выразительно смотрел на Вас, когда вы танцевали на свадьбе у Майи-сан, — с охотой принялась рассказывать Мегуми, завязывая узел на кончике косички. — И когда он зачаровал строптивого жеребца, то сразу же посмотрел на Вас, будто искал жест одобрения или восхищения.       — С Канаме не всё так просто, — возразила Саюри, покачав головой. — Он очень долго был один, и теперь ему нужен друг, который помог бы ему понять себя и принять новый мир, в котором он живёт. Мне будет очень приятно знать, что он считает меня таким другом.       — А я думаю, что в Вас он видит не только друга, — многозначительно заявила Мегуми и, разделавшись с плетением кос, села обратно в чан, звонко засмеявшись, когда тело окунулось в уже остывшую воду.       Мегуми высказала своё мнение просто и непосредственно, не имея корыстного желания заставить Саюри мучиться в размышлениях. Но так вышло само собой, что чистокровная глубоко задумалась, не замечая даже того, что Мегуми начала неторопливо петь песни, намыливая свои волосы.       Внимание любого мужчины всегда приятно, и нечего было скрывать, что привязанность Ширабуки тоже льстила Саюри. Вот только дело было в том, что внимание Риричио уже давно вызывало раздражение, и к этому чувству она привыкла. Зато мысль о том, что Канаме может быть к ней неравнодушен, пробуждала волнение, и это беспокоило Саюри. Слишком невероятным это было — влюблённый Канаме. Тот Канаме, что с презрением отзывался о любви в их первые встречи. Тот Канаме, что прожил несколько веков, не любя никого той романтической любовью, о которой слагают песни и легенды. И неужели тот самый Канаме мог быть в неё влюблён?       Саюри замотала головой, отрицательно отвечая собственным мыслям. Это было невероятно и невозможно, и больше похоже на детские домыслы Мегуми. Но — о боги! — до чего же была волнительна и приятна эта мысль.