Дзержинский, на процедуры!

Вечер был тихим, таким тихим, что даже вздохнуть глубоко было неудобно. Притихли самые активные, никто не выступал, не возмущался, да и возмущаться было нечему... Григорий Зиновьев, ежась от осенней прохлады, проникавшей сквозь серое пальто, и вязаный шарф, и кудряшки, неспешно шел по территории санатория, от лечебного корпуса к своему. Солнце садилось, и над высокими темно-изумрудными елями догорали последние всполохи света. "Красота..." — подумалось Грише, дрожащему и прятавшему руки в карманы пальто, чем-то набитые. — Гришенька-а. — раздался голос как будто из небытия, так что Гришенька вздрогнул и, недовольно морщась, повернулся на зов. — Ты?!. Свердлов торжествующе усмехнулся. — Я. — Чего тебе нужно?!. — ему было так холодно, так страшно от того что он не замечал присутствие живого вокруг себя, что по спине пробегали колючие мурашки, а кудряшки вставали дыбом. — По твою душу... — товарищ зевнул, но Грише показалось, что он выражает нечто особенное этим своим зевом. — Ты как здесь оказался?!. Я никого не видел. — он попытался скрыть свой страх (к слову, весьма неудачно). — Я? — Свердлов загадочно посмотрел в сторону, и Грише показалось, у него сверкнули глаза. — Из воздуха материализовался, Гриш, ну ты чего? Но Гриша воспринял его слова всерьез. — У-уйди!.. — Я только хотел спроси... — Сгинь! Сгинь нечистая сила!.. — чуть не плакал Гришенька, отмахиваясь руками и пятясь. — Я хотел спросить, где второй корпус, Гриш, успокойся! Но Зиновьева уже и след простыл. Он примчался в номер, заперся, закрыл окна и завесил шторы, и начал молиться на иврите, дрожа и прячась под одеяло.