Карточный домик

17 апреля, 10.15       Когда на горизонте показалась треугольная крыша храма, Логан сбросил сумку с плеча, опустился на гальку и закурил. Едва ли не сильнее табака успокаивал мерный, равнодушный плеск волн. В море отражалось сероватое, в предчувствии мелкого моросящего дождя небо и невысокие, поросшие травой холмы, как будто вытянутые в длину и похожие на выгибающих спину кошек.       Он приехал из-за храма, но не мог туда войти - боялся узнать, каким стал храм после смерти учителя. Каким стал он сам после смерти учителя. Не понимал, какой был в этом смысл - уезжать из осиротевшего без Ксавье Института в опустевший без Огун-сана храм. Но что-то все же привело его сюда: наверное, судьба, участь искать самого себя в безлюдных зданиях, кажущихся особенно пустыми на контрасте с его переполненной правдой и неправдами памятью.       Логан потушил сигарету и положил окурок в карман. Поднимаясь с камней, он заметил спускающуюся по склону холма женскую фигуру. Нет, вроде не она. Кесара была стройнее, как-то угловатее, что ли... Он опять забыл, что прошло время - а время меняет людей. И это была Кесара, дочь старейшины деревни. Ее походка стала более плавной, а очертания фигуры - более мягкими и округлыми. И она улыбалась, потому что тоже узнала его. - Росомаха-сан! Мы и не надеялись, что ты когда-нибудь снова навестишь нас! После того, что случилось с Огун-саном... - Нет смысла говорить об этом, Кесара. Я все-таки здесь.       Несколько минут они молчали. То ли начался дождь, то ли ветер доносил до их лиц брызги с моря. - Твой отец все еще жив? - Жив и хорошо себя чувствует. Но постепенно передает дела Сеито, моему брату. Говорит, что хочет провести остаток своих дней в покое, с женой и внуками. - Внуками? Сеито женат? - Нет, Росомаха-сан. Это я замужем. - От всей души поздравляю тебя, Кесара.       Все-таки это был дождь. Капли стали крупнее, и на поверхности моря зарябили ровные круги. - Жаль, что ты приехал именно сейчас, Росомаха-сан. - Почему, Кесара? - Уже три дня, как храм снова пуст. А если бы ты застал его при мастере Кокоро, это отогрело бы твое сердце. - Снова?... Что ты имеешь в виду?.. - Через неделю после смерти Огун-сана к монахам пришел учитель Кокоро. Он сказал, что он и его ученики готовы взять на себя управление храмом. Правда, сам мастер бывал на храмовой горе только по вторникам, четвергам и воскресеньям... Но приезжали его ученики и следили за порядком. Да и монахи со многим справлялись самостоятельно... - Подожди, подожди, Кесара. Откуда вообще взялся этот Кокоро?       Кесара присела на корточки, продолжая смотреть на море. Даже в этой позе она сохраняла прямоту и легкость осанки, быструю грацию испуганной птицы. И у нее уже дети. Не может быть. - Его полное имя Масута но Кокоро, и он не взялся, Росомаха-сан. Он был с нами всегда. Масута-сан родился в нашей деревне. Сын рыбака, такой же, как и все наши мальчишки. Но, как рассказывал мне отец, что-то произошло, когда мастеру Кокоро исполнилось четырнадцать. Он начал сторониться людей, не хотел не то что говорить - находиться рядом с ними. Постоянно куда-то пропадал, жил в лесу целыми днями, а то и неделями. Года через два в деревне поселился Огун-сан, и он был единственным, кто сумел найти подход к Масуте-сану. Они подолгу разговаривали друг с другом, и Масута-сан постепенно возвращался к нормальной жизни. Правда, стать таким же, как прежде, он так до конца и не смог, но зато в нем проявился огромный интерес к наукам. Он читал книги, наблюдал за растениями и животными, что-то записывал в толстые клеенчатые тетради, а потом и вовсе уехал в Токио учиться в университете. Закончив учебу, он поселился в каком-то монастыре, а когда снова вернулся в нашу деревню, его родители стали уже совсем стариками. Как преданный сын, Масута-сан ухаживал за ними, а после их смерти продал их дом и навсегда обосновался в лесу возле храмовой горы, только Огун-сан знал, где именно. С тех пор к нам в деревню начали приезжать незнакомцы, все они искали Масуту-сана. Мой отец разрешал им переночевать в нашем доме, а наутро за ними обязательно приходил мастер Кокоро - иногда один, а иногда со своими учениками, и бывало, что в этих учениках я узнавала людей, которые ночевали у нас раньше, ожидая Масуту-сана. Все они казались очень счастливыми, и мастер Кокоро тоже. Он обрел спокойствие и мудрость, присущие настоящему учителю. Я не знаю, чему именно он обучал своих последователей, как они узнавали о нем и почему они жили отшельниками, но отец и брат говорили, что Масута-сан делает благородное дело, и мне было этого достаточно.       Кесара замолчала. - А после смерти мастера Огуна он, значит, решил поучаствовать и в вашей жизни? - в голосе Росомахи слышалось неодобрение. - Не говори так, Росомаха-сан. Без мудрого учителя нет храма, а без храма нет и нашей деревни. Я думаю, Масута-сан вовсе не хотел заниматься этим, но, кроме него, было некому. Монахи приняли его, а жители деревни начали обращаться к нему за советом. Казалось, наша жизнь снова налаживается, но три дня назад, в этот вторник, учитель не прибыл в храм. Это было так непохоже на него, что монахи сразу забили тревогу. Мы же не приняли их страхи всерьез - мастер по-прежнему имел какие-то дела в Токио, возможно, ему понадобилось уехать, думали мы. В четверг учитель снова не появился в храме, зато в деревню пришли двое его учеников - Коичи и Шу. Шу я вспомнила сразу - она и ее престарелая мать были одними из первых, кто искал мастера Масуту, а потом Шу часто, чаще остальных сопровождала учителя. Я знала ее как очень милую и хладнокровную девушку, но вчера ее лицо было мокрым от слез. Она рассказала, что во вторник утром Масута-сан, как обычно, вышел из дома и направился к храмовой горе. Вечером он не вернулся. Ученики прождали до утра среды, а затем отправились искать его. Но поиски не принесли результата, и тогда они решили просить нас, жителей деревни, помочь им. Конечно же, мы согласились, и сегодня утром мои муж и брат вместе с еще семью деревенскими мужчинами и тремя монахами отправились в лес искать мастера.       Логан поднял с земли свою сумку и перебросил ее через плечо. - Посмотрю-ка и я, в чем там дело. - Росомаха-сан... Не нужно.., - умеют же люди сказать "не нужно" так, что слышится "пожалуйста". - Ты же помнишь, Кесара. Не бежать от своей сущности, - прозвучало бесцветно, бездушно, заученно. Не бежать от своей сущности, но от вопросов, которые не можешь сам себе не ставить, от того момента, когда так или иначе придется искать на них ответы - бежать! Бежать в лес, спасаться действием, прикрываться желанием помочь! Логан оставил вещи в доме отца Кесары и отправился в противоположную храмовой горе сторону - к лесу.       Оказавшись между деревьев, Росомаха привычно втянул носом воздух и усмехнулся. Япония... В этой стране даже лес пропах океаном. Если закрыть глаза и вдохнуть полной грудью, может показаться, что стоишь посреди корабельного порта, где в узкой бухте на привязи толпятся неуклюжие туши толкачей, а разноцветные контейнеры на баржах похожи на конструктор "Лего". Затвердевшие от соли канаты режут руки рабочих в белых льняных рубахах. Их лопающиеся мозоли оставляют на канатах багровые следы, и запах крови, смешиваясь с запахами китового жира, водорослей и машинного масла, разноцветными пятнами плавающего по грязной воде бухты, заползает в нос, растекается по небу и оставляет во рту знакомый металлический привкус. Нет... В Японии определенно нельзя полагаться только на обоняние.       Раньше Логан не раз бывал в этом лесу и сейчас искал что-нибудь, что показалось бы ему новым, незнакомым - звук ли, запах ли, срубленное ли недавно дерево... Что-то осязаемое, что-то, что можно было бы превратить в первую зацепку, над чем можно было бы поразмыслить. Но на первый взгляд лес казался именно таким, каким рисовала его память: большинство деревьев были до смешного родными - дубы, каштаны, осины, - и только обильный папоротниковый подлесок не давал забыться и подумать, что находишься где-нибудь в Европе или на юге Канады. Как и всегда, на входе в лес деревья еще не жались друг к другу, а их кроны еще не были такими густыми, и, подняв голову, можно было увидеть прояснившееся небо с перьями белых облаков. Прямо над Логаном, чуть выше верхушек деревьев, кружил большой, казавшийся в луче света совсем черным орел.       Росомаха свернул с тропинки и медленно, вдумчиво, наслаждаясь сухим хрустом веток, сделал несколько шагов вглубь леса. Дрянная вещь воспоминания. Нет свободы в равнинах до самого заката, где щекочет колени некошеная трава, если, закрыв глаза, видишь их изрытыми окопами и траншеями, изуродованными насыпными валами. Прикасаясь ладонью к теплой, грубо, как небритая щека отца, ласкающей кожу коре дерева, не находишь покоя, если помнишь, как запутывались в ветвях стропы парашюта. Когда волны лижут носки сапог, не мечтаешь о дальних странствиях, если каждая дорога просто уводит тебя дальше от Джин. Отпусти меня, Джина. Отпусти, как я столько раз пытался отпустить тебя. Но в шелесте листьев трепет ее волос, и неотступно парит над головой черный орел.       Что-то здесь не так. Логан остановился и, посмотрев в небо, нахмурил брови. Он никогда раньше не встречал в этих краях орлов. Словно подтверждая правильность его мысли, птица повела себя в высшей степени странно: заметив, что за ней наблюдают, она немедленно перешла к атаке. Плотно прижав крылья к телу, орел спикировал прямо на Логана, едва слышно, но угрожающе щелкая клювом. Дав птице подлететь на достаточное расстояние, Росомаха быстрым взмахом руки отбросил ее к росшему чуть поодаль узловатому дубу. Несколько раз перевернувшись в воздухе, орел расправил крылья и снова набрал высоту. Теперь он кружил над Логаном, то приближаясь, то снова взмывая вверх, но больше не давая противнику возможности ударить. Подбежав к дубу, Росомаха ухватился за одну из самых коротких его ветвей и с громким треском отломил ее от ствола, но не успел пустить свое оружие в ход, почувствовав боль в затылке от впивающихся в него птичьих когтей. Отшвырнув ветку в сторону, Логан схватил птицу за шею. Птица резко дернулась, но вырваться не смогла. В лицо Росомахе полетела пригоршня перьев. Свободной рукой он попытался было прочистить ноздри от забившегося в нос пуха, но пуха, а вместе с ним и перьев, становилось все больше, хотя орел перестал сопротивляться и затих в руке Логана. Оказавшись в сердце перьевого урагана, Логан не мог больше отчетливо видеть птицу, но зато ощущал, как увеличивается в объеме ее горло и неумолимо тяжелеет ее тело. Не в силах больше удерживать вес орла одной рукой, Логан потянулся к нему второй, но там, где он предполагал орлиную голову, пальцы нащупали человеческое лицо.