I can make your body levitate, if you let me

POV LUKE

Двойной удар по мыслям, когда Ирвин взрывается. Громко, резко, непривычно. Двойная боль в районе груди, когда он направляется ближе ко мне, а его глаза все еще горят какой-то слепой злостью. Но от чего, Эштон? Что я сделал не так, где провинился бы лишь один я? Или ты забыл, что вся моя реакция за последние несколько дней была лишь ответом на твою? Нет? Ты об этом совсем не подумал. Конечно, ведь куда проще забить и слоняться вокруг в одиночку. Когда я тоже был бы непрочь разобраться в том, что... Что произошло тогда. Вместе с нами. Не замечаешь разницу? Вместе. Словом "раздельно" там даже и не пахнет. Но, наверное, ты слишком взрослый, чтобы слушать кого-то, кроме себя. Он пьян и вкус недешевого коньяка сейчас ярко впивался мне в нос. Но это не то, что отталкивало. Это скорее, наоборот, привлекало остаться мою чокнутую помешанную на нем натуру дальше, а еще лучше - заткнуть этот рот еще парой литров алкоголя и следом уложить его прямо на этом бильярдном столе сзади. Но тот все еще продолжать обвинять меня в паршивом поведении, словно моя мамочка. Да, я был дерьмовым другом эти несколько дней, но и он, в свою очередь, не стремился стать лучше. "И я сумасшедший, если все еще нахожусь здесь и выслушиваю все это." Но тем не менее я все стою на своем месте и не могу пошевелиться. Каменные ноги вбились вязкой тяжестью в пол и, казалось, способность двигаться стала мне запретной на ближайшие несколько минут. В принципе, адекватная ее реакция и так паршиво срабатываем рядом с Ирвином, но когда он говорит настолько неприятные вещи... Подкашивать меня начинает буквально сразу. А особенно когда мы стоим вот так и говорим о чем-то слишком серьезном. Меня словно парализовало. Немота и принятие правды. Его правды. И мои пустые испуганные глаза в его напротив. Клянусь, я не знал тогда, что можно было сделать. - То есть это я виноват в том, что ты ходил эти несколько дней хмурый и не давал адекватно с тобой поговорить? Я? - еще, на удивление, спокойный голос дерганно задает вопрос и повторяет последний. Пару секунд медлю, неуверенно заглядывая в его дикие злые глаза, прежде чем напасть. Но с меня хватит его криков, наступила моя очередь выговориться, - а вспомни момент на заправке. Это я тогда тебя отшил с просьбой помочь? Ха? А вчера... За завтраком ты даже не посмотрел на меня, когда я позвал тебя. Ну же, Эш, давай, набрасывайся на меня, ты же так вошел во вкус. Дышать становится тяжело, когда я понимаю, что наболтал и так слишком много. Я впервые за столько лет поднял на него голос и это не была обычная дружеская перекличка или очередная наша дебильная шутка , передающаяся по очереди. Это была самая настоящая, мать ее, ссора. И мне уже не нравилось то, к чему она нас ведет. Поэтому я прекращаю орать примерно за ним следом. Сглатываю кратковременное напряжение в горле, опускаю секундный взгляд вниз, перевариваю то, что планирую сказать, и опять смотрю на Ирвина. Он молчит. - В смысле... А как я еще должен был реагировать на то, что ты сделал? Точнее сказал, - и сделал, в принципе, тоже. Например, подорвал мое сознание, как никто и никогда прежде. Как никто никогда и не сможет. Но ты все равно этот сделал и на следующий день вел себя так, словно ничего и не было. Хотя... Вероятнее всего, это я просто опять себе накручиваю. И это будет уже сотый раз только за эти проклятые сутки. Я все еще дышал, как чертов вулкан, полный лавы. Я как гребаная Барбара Фриттоли после часа безудержных криков, хотя и сказал я от силы пару-тройку громких фраз. Но наше различие с ней сейчас состояло в большем - говорить мне было уже нечего. Я словно потерял свой голос, лишился рассудка, не знаю, черт подери. Но я так устал за эти 5 минут, словно они длились дольше часа. И продлевать мне их совсем не хотелось. Я не могу ссориться, я не умею и я не хочу этого делать, а особенно со своим лучшим другом, который... Который сейчас напоминает мне совершенно другого человека. И словно я его совсем не знаю и спустя это короткое время понимаю, что совсем и не хочу. Мой лучший друг был где-то там, за черствой физиономией парня напротив и за его притворными едкими репликами. Что с тобой случилось, Эштон? Зачем мы к этому прибегаем спустя 6 лет крепкой дружбы? Что, объясни мне, что стало причиной всего этого? Задерживаю себя на этой мысли и впиваюсь в Ирвина своим самым пронзающим взглядом. На секунду мне казалось, словно я что-то упустил, хотя - вот, оказывается, все это время оно было у меня прямо перед носом. Эштон. Ты такой странный, знаешь? Сначала так неожиданно ляпаешь, что влюблен [хотя, ровно минуту назад на диване сзади от нас я лишний раз убедился в том, что это далеко не то, что я так наивно полагал], а затем обижаешься на какую-то глупость и обвиняешь меня в игнорировании, которое с тебя же и началось. Хотя, я уже давно запутался, кто стал зачинателем всего этого. Я был полностью запутан. Но я точно знал одно: я больше не хотел выбирать, кто из нас двоих глупее, кто больше виновен и продолжать доставать друг друга этой бессмысленной тряпней. Я просто хотел вернуть того самого Эштона, которого знал всю свою сознательную жизнь и который был моей круглосуточной поддержкой, не смотря на всю тупость и приземленность моих поступков порою. И почему-то эта ссора уже не напоминала ни одну из наших прошлых. Это не сворованный йогурт и не суточное раздражение одним и тем же вопросом или попытка найти в своем друге клоуна, когда у тебя паршивое настроение. Сейчас он злился на меня совсем по-другому. Это была не паручасовая обида и не режим "я дуюсь на тебя, потому что ты идиот, но это пройдет максимум в течении суток." Это выглядело так, словно я впервые причинил ему боль. Боль совершенно другого характера. Нового, пугающего, непривычного нам. Дьявол, и как же я ненавидел долго думать! Но сейчас моя голова просто разрывалась от сумасшедшего количества мыслей внутри. С тех пор кое-что изменилось и я не мог сейчас не вспомнить ту его фатальную фразу у дома Фелдмана. "Я не хочу врать человеку, которого люблю." Не замечаю, как приближаюсь к тому ближе и произношу эту фразу почти вслух в его лицо, так резко оказавшееся вблизи с моим. Еле слышное эхо отбивается в моих ушах и уже не смогу закрыть эту тему так легко. Как бы случайно у меня только что это не вырвалось, я обязан был задать этот вопрос, что долбил меня уже добрых дня 4. И теперь он наконец-то затыкается. Опять. Наше продолжительное молчание длится с минуту, пока мы оба не решаем перейти границу ребячской тупости и уступить место здравому рассудку. А затем я решаю нарушить его. - Зачем ты это сказал? - и я не хочу верить, что это была тупая дружеская фраза, кинутая невпопад. Хотя, вряд ли его интересую такой как я. Странный, порою замкнутый, редко улыбающийся двинутый парень со своим стремным миром. Ходячая проблема. Надо было признать как минимум это. Но его ответ я все-таки хотел получить. А тот все молчит. Оттягивает. Черт. Мысленно считаю до десяти, убеждаю себя в том, что его ответ мне совсем не нужен и поднимаю руку вверх в жесте "окей, не хочешь - не надо". А лучшее просто дальше молчи, я ведь и так скоро свалю. Успеваю. - А знаешь, что? - наконец разжимаю глаза, которые закрыл на пару секунд, чтобы прийти в себя и отвлечься от ненужных мыслей. Их и так слишком много. Прочь, - прости, что отвлек. Развлекайся дальше, дорогой друг. Правда, еще вечеринок пять назад ты говорил, что для хорошего отрыва тебе и нас хватает. Я запомнил. Но вот ты определенно нет. И уже почти разворачиваюсь, успевая мысленно остановить себя, и следом застываю в таком положении. Нет. Я сделаю это. Если это все было тупой игрой его слов и моей фантазии, то я должен был отомстить хотя бы его недоделанной лжи. И попробовать то, что все равно никогда больше не повториться. Плевать, если ему будет неприятно, он пьян, он податлив и он эмоционально пуст. И я обязан был этим воспользоваться. Секунда и я разворачиваюсь к нему лицом опять, задевая рукой его шиворот и быстро притягивая к себе ближе. Момент пропускает несколько ударов моего сердца, а губы тем временем нежно соприкасаются с его. И я впервые пробую на вкус грубого, пьяного и взбешенного Эштона Ирвина. Звезду барабанной установки и одного из самых горячих парней во всемирно известной группе, по чьей смазливой роже тащатся тысячи малолеток. Как иронично, что в их списке оказался и я. Но, видимо, мне повезло больше, раз я сейчас нахожусь у его рта так близко, чувствую его томное дыхание так горячо и спустя пять безумных секунд вдыхаю в себя этот приторный алкогольный запах, что резко ударяет в нос и пробивает адреналином повторно. Открываю свои глаза чуть позже губ и все еще ловлю ртом его приятный теплый воздух из губ напротив. А затем медленно их открываю, блаженно и совсем не виновато смотрю на ошарашенного_ удивленного парня и пустым взглядом благодарю за возможность, сразу удаляясь. И я могу себе это позволить, потому что его фраза про "я - само совершенство, а остальные - дерьмо" определенно подразумевала обратное. И я уверен, что пройдет год и он забудет об этом. Но пройдет пять - и, может быть, забуду я.