POV ASHTON
Я никак не мог игнорировать ту бушующую внутри меня ярость, которая становилась только больше, стоило даже мимолетно мне взглянуть на Люка. В его, некогда излюбленном лице, казалось бы, было что-то не то; словно кто-то выкрал оригинал, подставляя жалкую копию и при этом думая, что никто не догадается. А я догадался. Я всегда был одним из первых, кто догадывался, когда что бы то ни было происходило с Хеммингсом. И сейчас он стоял рядом. И я стоял рядом с ним. И мой рот предательски открывался и закрывался, продолжая давать волю словам, которые я никогда не произнес бы в куда более трезвом состоянии. Но сейчас мне было глубоко наплевать, правда. Я сейчас способен на многое. Действительно, на многое. Быть может, я даже разобью свою устоявшее прозвище, дарованное мне совсем недавно Майклом. Он прозвал меня тихоней, когда во мне ничего и никогда тихого не было. Я, скорее, ураган. А то, что происходит, когда я улетаю в неадекват, совершенно неописуемо. - То есть это я виноват в том, что ты ходил эти несколько дней хмурый и не давал адекватно с тобой поговорить? Я? - А кто же, собственно, ещё, а?! - не планирую сдерживаться и дальше, кричу ему в ответ, но это заглушается его воплем. О, малыш Люки, оказывается, повзрослел. Голос, по крайней мере, у него прорезался точно, потому что наши вопли сливаются чуть ли не воедино. Картина, можно сказать, маслом, и сейчас мы звучим, как одно целое, стараясь переорать друг друга. Показать, кто на что горазд. - А вспомни момент на заправке. Это я тогда тебя отшил с просьбой помочь? Ха? А вчера... За завтраком ты даже не посмотрел на меня, когда я позвал тебя. Ну же, Эш, давай, набрасывайся на меня, ты же так вошел во вкус. - Господи, ну и что за херню ты несешь, Лукас?! - я, наверное, впервые назвал его полным именем, что определенно означало достижения критический точки моего озлобленного состояния. Наморщив лоб и сведя брови куда ближе, я делаю шаг вперед, немногим-немалым, но все же сокращая расстояние между нами двумя. Может, сейчас самое время промолчать, м? Дать малышу высказаться и продемонстрировать всю его мощь, которую он всё время прятал где-то в своих потаенных_скрытых недрах? Да, наверное, сейчас самое время промолчать. И не только потому, что я хотел дать Люку свободную волю, но и ещё потому, что мне нечего было сказать. Алкоголь заглушал мой трезвый рассудок, заставляя путаться даже в собственных мыслях. Это, на самом деле, очень трудно - сосредоточиться - когда у тебя в голове витает целый клубок дурных мыслей, и все на разную тему. Они пролетали, одна за другой, как ураган, не давая возможности сосредоточиться вообще на чем-то, посему я просто молчал. Я даже рот не хотел открывать, скорее всего, но алкоголь всегда всё делает по-своему. - В смысле... А как я еще должен был реагировать на то, что ты сделал? Точнее сказал. - Да что я, черт возьми, сказал? - теперь на смену злости и раздражению приходит волна недопонимания, которая молниеносно отражается на моем лице; которая сводит руки легкой дрожью, но всё равно их приходится убрать за спину, вернее, одну убрать за спину, другой - облокотиться о деревянную поверхность. - Если я как-то снова тебя обозвал, Люк, то это, как и всегда, только в шутку! А если нет, то почему ты бесишься, когда должен беситься один я, а? У тебя совершенно нет повода, чтоб показывать мне свой мальчишечий гонор! Люк, ты - маленький эгоист, который хочет, чтобы весь мир вертелся вокруг тебя, но такому не бывать, слышишь? Не бывать! Наверное, теперь я был готов дышать, словно паровоз. Или несчастный бык, которого до полусмерти загоняли на корриде. Мне, скорее, подходит второе описание: я был этим самым быком, а Люк - моей красной тряпкой в настоящий момент, которую хотелось разорвать на мельчайшие кусочки. И, нет, я не пожалел бы. Ни в коем случае. Я бы, наоборот, лишь выдохнул свободно, потому что мне удастся спать спокойно. Не думать больше о том, что в мире есть совершенный человек, который никогда не станет моим, однако подобные мысли сами собой залезают в мою голову. Залезают и по-хозяйски мучаются, заставляя каждый раз чуть ли не психовать, разрушая вокруг себя всё, что было выстроено за долгие годы.Я не хочу срывать маску, Люк. Пожалуйста, не надо. Я мастерски научился скрывать свои чувства, так зачем же всё рушить, а? Ну, зачем, скажи мне?
Я глубоко вздыхаю и закрываю глаза. Всё. Спокойствие, только спокойствие. Ещё не хватало того, чтобы разволноваться пуще прежнего и выпустить наружу всё, что сидело внутри, ухудшая ситуацию во сто крат, хотя казалось уже, что хуже некуда, и я пытаюсь успокоиться. Я пытаюсь отыскать ту точку, которая идеально бы гармонировала, как и с пьяным мной, так и с абсолютно трезвым, но Люк снова задает тот тупейший вопрос, значение которого я никак не могу понять, и мне безмерно хочется взорваться. Снова. - Вау, Люк Хеммингс знает, что такие извинение! Я безмерно польщен, но засунь себе свои извинения в за…, - и я затыкаюсь, обрывая половину фразы, потому что вижу, что уже пересек всякую грань дозволенного, вижу, что каждым своим обжигающим донельзя приношу страшную боль Лукасу, но, правда, я не понимал, о чем он толковал. До меня никак не могла дойти одна из элементарных вещей, а тот, кажется, даже не собирался мне её рассказать и напомнить, помогая заставить пропуски в памяти.well i need you here tonight, and i know that you don't wanna be leaving me yeah, you want it, but I can't help it. i just feel complete when you're by my side
Я был готов взять и провалиться сквозь землю, будь на это возможность. Ноги, на которых я и так не стоял твердо, мгновенно подкосились, становясь ватными. По рукам и всему телу в телом пробежала дрожь, когда Люк поцеловал меня. И это усилилось, когда он отстранился. Возникло ощущение, что от меня отодрали жизненно-важную часть, без которой я не сумею теперь и вздохнуть. Сразу поперхнусь, начну кашлять, задыхаться, но никто не даст мне насладиться тем, что было пару мгновений назад, вновь. Это было чем-то запретным. Это выглядело, как что-то запретное. Но, черт, это дополнило меня. На всю сотню процентов, потому что, кажется, я снова зажил. В меня вдохнули новую жизнь. Вдохнули новые стремления, идеи, возможности, мысли, чувства, эмоции. Вдохнули всё, что только можно, а потом вдохнули и то, что нельзя, чтобы я, непременно, разбил эту долбанную прерогативу о запрете. Я был идиотом. Я был страшным идиотом, и я остаюсь идиотом сейчас, потому что наблюдаю, как он уходит. Как он неспешно покидает эту комнату, от которой уже тошнило. Я наблюдал за тем, как он сейчас уйдет, а его место займет Миранда, девушка, о которой я уже напрочь позабыл. Почему? А потому что все мои мысли снова начинал занимать этот малолетний засранец. И как бы я не пытался избежать, всё безуспешно. Он - мой центр. Он - мой куб земли, возле которого мне суждено вращаться день от дня. С которым мне суждено страдать полнейшей ерундой. С которым мне суждено встречать рассветы и провожать закаты, записывая новые тексты для песен или аккорды для создания музыки. С которым, в конце концов, мне суждено сталкиваться каждый божий день, невольно шутить, чувствуя, как, на самом деле, сосет под ложечкой от мысли, что никак нельзя сделать что-то большее. Что, возможно, осудят за такое. А я, наверное, давным-давно бы уже всё сделал. Я никогда не любил сдерживаться, но, отчего-то, именно этот случай я посчитал тем, о котором стоит умолчать. Зачем? А, да черт его знает. И я окажусь ещё большим ослом, если упущу возможность продемонстрировать всё абсолютно сейчас, потому что недостающая часть мозаики нашлась и встала на свое законное место. Я всё ещё чувствовал на своих губах вкус его губ, мои ноги все ещё оставались чертовски подкошенными и ватными, и я никак не мог прийти в себя, но я так же не мог допустить, что он возьмет сейчас и уйдет, хоть и оставалось Люку до двери всего каких-то несколько шагов. Мне даже на мгновение показалось, что он специально тянет, чтобы дождаться меня, дождаться, что я поступлю правильно и выберу правильное решение. Не знаю, почему, но мне было немного боязно осознавать то, что Люк тоже что-то испытывает ко мне, ведь этот поцелуй сам собой наталкивал на эту мысль. И сам разговор в целом. Казалось, я только сейчас умудрился протрезветь, ибо начинал мыслить ясно. Или, хотя бы, просто пытался. А это было совсем нелегко. Мне хватило несколько больших шагов, чтобы догнать его. И мне хватило одного резкого движения, чтобы захлопнуть, открывающуюся перед его носом, им же дверь, предварительно завидев там удивленное лицо Миранды, которая, по всей видимости, ждала, когда я освобожусь. Уже никогда, хотелось сказать ей, но не сейчас. Сейчас всё внимание занимал только один человек. И я хотел сделать то, чего никогда не делал. - Нет, Люк, подожди, - я говорю это негромко, словно стараюсь успокоить сам не зная кого, а потом так предательски замираю, глядя в его глаза. Радужка его глаз, по-моему, стала ещё светлее, посему взгляд практически невозможно. И я не отвожу, нет, ни в коем случае. Скольжу им, напротив, куда ниже, а потом сглатываю, когда достигаю нужной точки - его губ, - мы ещё не закончили, - теперь шепчу, чтобы не нарушить всё. Моя рука по-прежнему прижата к входной двери, а я стою к Хеммингсу так близко, что теперь сам могу ощутить его дыхание. Такое сбившееся. Такое горячее. Его грудь вздымается настолько быстро, что на секунду мне становится немного страшно за его физическое & моральное состояние, но всё это забывается, когда я самостоятельно целую его. Немного резко, немного грубо и развязно. Увы, я не мог иначе - алкоголь продолжал противодействовать моим разумным поступкам, но, несмотря на это, я совершу хоть один в собственной жизни. И я очень надеялся, что он не оттолкнет меня. Не сейчас. Please, don't. Уже спустя секунды две, возможно, три, я потерял контроль над собой, потому что он был слишком горяч, был слишком близок ко мне и был, без сомнения, шокирован, как и я впервые, хотя, на мой взгляд, тут нечему было удивляться. Он прекрасно знал и знает сейчас, что чувства всегда берут надо мной, а использовать прием в виде поцелуя - верх наглости, но Люк это сделал. И теперь пусть получает свое в отместку. Уже спустя секунду две, возможно, три, я потерял контроль над собой и резким движением прижал Хеммингса к входной двери, совсем не обращая на глухой стук, раздавшийся после. Я не собирался останавливаться; по крайней мере, мой инстинкт противостоял подобному, посему поцелуй становился более страстным. И теперь не было смысла скрывать себя, скрывать то, что было внутри, скрывать то, что я испытывал к Люку. И я знал, что тот испытывает ко мне что-то тоже, потому что, не чувствуя, этого дурного уехавшего цирка, который забыл двух клоунов в виде нас, не было и в помине. Я ощущал, как ноги повторно становятся ватным, как спину снова заполоняет сонм мурашек, но это было поистине великолепное чувство. Я, казалось, снова дополнял себя своей несуществующей частью, которой, по идее, должен был Люк. Вот только какова будет его реакция, узнав он что-то в этом роде? Я отстраняюсь теперь сам после нескольких минут, нехотя приоткрываю глаза, глубоко вздыхаю, потому что легкие уже исчерпали запасы воздуха, нетерпеливо облизываю губы, затем делаю небольшой шаг назад, чтобы так же дать Люку немного пространства, а потом только говорю. Говорю то, что, наверное, должен был сказать в самом начале. - Я люблю тебя. Да. Я. Люблю. Тебя. И твой вопрос о том, зачем я сказал это, - чертовски глуп. Зачем люди признаются в чувствах другим, м? Чтобы, наверное, быть с ними, не находишь? - и я привычно, по-доброму, усмехаюсь, рукой лохмачу свою шевелю и не спешу поднимать взгляд на Хеммингса. Пожалуй, мне было немного страшно. И стыдно, ведь наверняка у того останется синяк на боку после цепкого прикосновения моей руки и пальцев на ней. И я не должен был набрасываться подобным образом на него. Или должен был?