Год крысы: Свеча

Если происходит что-то интересное, домашняя крыса обязательно прибежит посмотреть. Если происходит что-то интересное, дикий пасюк обязательно прибежит поучаствовать.* Там же. Селение постепенно приходила в себя. Трупы ублюдков обирали, складывали на телегу и отвозили в канаву, в версте от вески. Там и сваливали как кули с прогнившей картошкой, на поживу воронам. Целая стая, победно каркая, кружила над обозом. Приятный легкий морозец, и ясное, чистое небо предвещали погожий денек. И это было отличным началом жизни в приморском безызвестном селенье. Деревенские работали методично, чисто и уверенно. Конечно, то там, то тут раздавался горестный плач потерявших близких людей, но было видно, как воспряла духом веска, лишившись пиратского гнета. Вооружившись топорами, отряд мужиков двинулся к кораблю: забрать ценные вещи и, быть может, разобрать судно на доски – чего добру пропадать? Птичий щебет, ясными колокольчиками раздавался под крышами домов. Воробьи, что посмелее, нагло щелкали зернышки, рассыпанные возле мельницы. Рыска, с нанесенной на кожу исцеляющей мазью, стояла неподалеку от молельни и, глядя на веску, обнимала себя за плечи. По щекам весчанки изредка скатывались усталые слезинки, будто последние капли окончившейся дождевой бури. Мысли девушки были заняты потерями местных жителей. Весчане все еще искали по закоулкам трупы. Холодный зимний ветерок трепал волосинки, выбившиеся из косы, блестя на них солнечными искрами. Твари, пришедшие ночью, не щадили ни женщин, ни стариков, ни детей. Рыска с ужасом слушала, что произошло с одним из мальчишек, Фрискином сыном, которого часто оставляли ей на пригляд. Рядом захрустел под чьими-то сапогами снег. Облако ароматного дыма рассеялось, не долетев до весчанки. Егерь вновь затянулся из трубки: - Как самочувствие, сказочница? Рыска грустно улыбнулась, не отрывая взгляда от распростертых внизу домов: - Получше, чем у них. Альгиз вновь затянулся, устремляя желтоглазый взор на домики и тропы, кое-где окрашенные алыми пятнами. - Что да, то да. Мы даже когда в Ринтаре воевали, не творили таких бесчинств. Насилие да, было, и убийства были… Но не так. Девушка вздрогнула, и обернулась на егеря: - Ты воевал в Ринтаре? Егерь долго смотрел в Рыскины глаза, потом перевел взгляд обратно на деревеньку: - Да, воевал. Губы девушки задрожали: - Я не знала… Грустная усмешка исказила губы саврянина: - И в Приболотье я тоже был. Прости, Рыска, если что. Ветер ударил в лицо, а снег заскрипел под сапогами девушки, сбегавшей с пригорка. Пожилой, но все еще статный мужчина, одиноко стоявший у молельни, грустно глядел в спину удаляющейся дочери. *** Альк спорил с Крысоловом возле входа в дом. Рядом, переступая пушистыми лапами, стоял нетопырь. - А я говорю, некуда нам спешить! Ей еще плохо может стать! - Альк послушай… - Мягко начинал ринтарец. Размазывая по щекам слезы, с пригорка спускалась Рыска. Не останавливаясь возле мужчин, она быстро зашла в дом, напоследок с силой хлопнув дверью. - Чего это с ней? - Изумился Крысолов. - Не знаю. – Альк нахмурился, подходя к двери и робко её приоткрывая. Откуда-то из недр комнат раздавалось шуршание. Сменившееся, спустя пару щепок, на бодрый топоток. Альк еле успел отшатнуться от двери видя, как разъяренная Рыска к ней приблизилась. - Чей? Чей этот гребень? – Голос полукровки звенел злостью. Прежде чем видун успел придумать ответ, сзади послышался усталый голос: - Мамки моей. Поостынь, девушка. Лесник стоял, опираясь на плетень. Из опущенной вниз трубки сыпались последние крохи табака. Глаза Альгиза, казалось, потемнели от сокрытой в них грусти. Серебряное украшение с глухим стуком выпало из ослабевших пальцев. Губы Рыски, с щепку дрожавшие, сложились в упрямую нить. Носок сапожка поддел гребешок, отправляя его в сторону изгороди. - Альк, я собралась. Нам пора выезжать. С очередным грохотом захлопнулась многострадальная дверь. Трое мужчин остолбенели. Первым опомнился ринтарец. Подняв, и отряхнув гребень от снега, он протянул его егерю. - Да ты, смотрю, дипломат. – Хмыкнул, дружественно стукнув лесника кулаком в плечо, Крысолов. – Ничего. Остынет, тогда и поговорите. Усталый вздох был ему ответом. *** Добрая половина деревни выходила провожать своих спасителей. Да только те были не особо радостны. Впереди на нетопыре, благосклонно кивая, ехал Крысолов. Вторыми по счету были улыбающаяся разбитыми губами Рыска, а за ней - Альк. Замыкал колонну задумчивый, беловолосый сказочник. Весчане указывали на процессию пальцами, кто-то норовил им сунуть сверток с едой. Подняв взгляд на пригорок с молельней, Рыска увидела стайку худеньких девиц, с наброшенными на плечи шалями. У одной из них, у которой на морозном ветерке развивались длинные, будто седые волосы, была в прощальном жесте поднята рука. - До встречи, Ива. – Тихонько прошептала весчанка. Широкие створки ворот нехотя приоткрылись, выпуская путешественников на вольные просторы. Альк ткнул корову в бока, направляя вслед нетопырю. Жадно хрюкающая мордочка с удовольствием втягивала вкусно пахнущий морозный воздух. Впрочем, Рыска с удивлением понимала, что весна уже потихоньку сменяет зиму: все чаще, за последнюю неделю, она просыпалась под птичье пение, так сильно отличающееся от визгливого крика чаек. Все чаще замечала легкую капѐль, волшебными искрами срывающуюся со светящихся на солнце, сосулек. Все чаще легкий снежок, выпавший с вечера, к утру обращался в корку наста. Впрочем, продолжать можно было долго, но ясно было одно: не за горами тепло. Утоптанная дорога лентой стелилась под коровьими копытами. Нетопырь обиженно фыркал, жалея, что нельзя ускориться. - Альк, а когда мы доберемся до Ринтара? - Полторы семидицы, девочка. – Вместо родного мужчины подал голос Крысолов. - А до Ринстана, даст Хольга, через три. Через два тсарства, считай, едем. Рыска вздохнула. Альк крепче прижал её к себе, когда корова взбиралась на пригорок. Ощущение сильных объятий было болезненным. Болезненным не только для тела: больно заныло что-то в душе, на глаза навернулись слезы. Кожа еще помнила те страшные прикосновения и жуткие удары. Хоть Альгиз с Альком нагрели девушке воды в кадушку, тело словно было облеплено мерзкой, ничем не смываемой, грязью. Рыска натирала кожу докрасна, пытаясь, но не силясь избавиться от этих жутких воспоминаний. По только подсохшей коже щек пробежала робкая слезинка. «Испачкана, опорочена, обесчещена», - угрюмым набатом билось в голове. Несмотря на то что с видуном они не делили постель, как её должны делить мужчина с женщиной, Рыска в глубине души лелеяла надежду, что её «первым» будет именно он: отчего-то весчанка не считала, что найдет мужа, с которым будет хоть вполовину так же хорошо, как с Альком. До сих пор не верилось, что её девственность отобрал морской мерзавец. Девушка понятия не имела, когда пришли Альгиз и Крысолов, что случилось с насильниками, в щепку разнесшими хрупкий мир их с видуном, дома. Очнувшись в постели, со склонившимися над ней близкими, она мысленно вознесла Хольге благодарность. Впрочем, из близких с ней был на тот момент только Альк. Крысолов, который их все же нагнал, к удивлению девушки, вовсе не пытался причинить им хоть какой-либо вред. Казалось, будто бы он и не собирался ничего делать. Альк, мрачный как туча, лишь собрал вещи и повесил мешки на освобожденную корову. А Альгиз... У весчанки заныло сердце. Ну почему, почему же этот добрый и славный дядька оказался убийцей и насильником, обрюхатившим её мать? Девушка вздрогнула, представив, что пережила родившая её женщина. Да что представлять? С ней самой накануне случилось то же. Не диво, что чернокосая Дина так холодна была с «жабоглазой девкой», которую понесла от гадкого саврянина. По щеке вновь побежало горячее. Рыска грустно хмыкнула своим мыслям: после минувшей ночи слезы у нее текли постоянно, произвольно и безотчетно. Видимо, душа еще не отошла от пережитого ужаса. На задворках сознания, весчанка радовалась, что не может увидеть свое лицо, боясь предположить, насколько отвратительной стала её внешность. Пальцы, робко трогавшие кожу, причиняли ноющую боль. Чуть курносый нос, казалось, преобразовался в чей-то чужой, распухший и горячий, формой походивший на грушу. Губа была рассечена и часто кровоточила. Благо, отек с век чутка спал, позволяя взгляду бежать по дороге дальше. Альк на ходу поправил съехавшую сумку. Рыска, прижавшаяся к его телу, была непривычно молчалива. Что, видуна очень беспокоило. Щеки весчанки не просыхали от редких слезинок. Глаза были пустые, будто лужи на осенней дороге. Порой Рыска пропускала мимо ушей слова, предложения, просьбы. «Благо что хоть вообще оклемалась», - подумал видун, прижимаясь губами к черной макушке. *** Был поздний вечер, когда в дверь кто-то забарабанил. Папка, кряхтя, встал и направился к двери. Прихватив лопату, которой днем убирал снег, он на щелку приоткрыл дверь. Девуля, сидевшая на теплом камне и игравшая тряпичной куклой, сшитой мамкой по осени, робко юркнула за косяк двери. - Вы кто такие? - Путники мы. И путешественники. Пустите на ночь? Мы отплатим. Даже по голосу Найка определила, что папа нахмурился: - Эх, путешественники, и чего же вам по домам не спится? Заходите. Лавка только одна, так коли что - на полу постелитесь. - Да нам большего и не надо. – Девочка вздрогнула, услышав робкий девичий голос. Пахнуло морозным воздухом. Волосинки, на детских ручонках поднялись. Тряпичная кукла, сжатая в руке кольнула соломой. Не удержавшись, Найка выглянула. В дверь вошли четверо. Девочка аж рот открыла, впервые в своей жизни видя ринтарцев: крепкий, сухопарый мужчина, чей голос звучал первым, снимал широкий тулуп. Рядом, придерживаемая высоким, красивым саврянином за плечо, стояла еще одна ринтарка. Вдруг незнакомка подняла некрасиво разбитое лицо и взглянула на огонь. К удивлению Найки, у девушки были яркие, желто-зеленые глаза. Последним, неловко задев арбалетным плечом косяк, в дверь зашел еще один мужчина, саврянин. Много позже, в то время, когда отец уже давно гнал бы Найку спать, не будь в доме чужих, девочка взобралась на печь. Внимательные желтые глазенки с любопытством наблюдали за рассевшимися у очага гостями. Путешественники сидели на широких дисках теплых камней, что будто тарелки на скатерти стояли на плетенных циновках, и с аппетитом жевали хлеб, испеченный Найкиной мамкой утром. Сама Горта стояла неподалеку, смущенно улыбаясь на похвалы вкусной выпечки. Ная довольно улыбнулась, гордясь матушкой: та в молодости в самом Боброграде в пекарнях подмастерьем была. - Да вы присаживайтесь. – Махнул на лавку рукой беловолосый дядька, что был постарше. - В конце концов, это ведь мы тут всего лишь гости. Горта на щепку присела, повздыхала, и унеслась в кухонный закуток за печкой. Взяв кадушку с кефиром, женщина вышла обратно. Именно тогда подглядывающая Найка и была обнаружена: - А ты чего тама уселась? Полезай вниз, давай. С гостьми, поди, поздоровайся. Чувствуя, как неловко алеют щеки, девочка проворным котенком спустилась в гостиную. Ринтарская девушка, до того почесывавшая ручную, видать, дрессированную крыску, безропотно сидящую на её коленях, подняла свой зеленовато-золотой взгляд на девочку. Робкая улыбка коснулась губ обеих, и была прервана Найкиной матерью: - Вот, ребята, кефирчик свежий. К хлебу должен до̀бро пойти. Благодарно покивав, гости пустили кувшинчик по кругу. - Альк, смотри! Все склонились над девичьими коленками, глядя как бурый пасюк смокчет смоченный в кефире хлебный кус. - Ой, а чё это он? – Испуганно шепнула девочка. – Не тяпнет? - Не, не тяпнет. – Слабо, но ласково улыбнулась Рыска. Спустя лучину, крыс уже вымогал еду у всех сидящих рядом с очагом, нагло взбираясь по одежде на колено, а уже оттуда требовательно вереща. Несмотря на укоры и пожуривание, лакомство он вскоре получал, чем и был доволен. Хозяева, получившие за гостевой постой горстку медек, смотрели на проделки путешественников с благосклонной улыбкой, лишь изредка цыкая на расшалившуюся дочку. А еще через лучину, раззевавшись, домочадцы пожелали гостям доброй ночи и потребовали обещание: отправить неугомонную Найку спать на печь через лучину. От силы – через две. Кряхтя, на пол, поверх стопочки циновок, постелил спальный мешок Альгиз. Чуть в стороне разлегся Крысолов. Рыска с девочкой сидели на лавке наблюдая, как носится вокруг тряпичной куклы бурый пасюк. Альк, фыркнув на их дурное занятие, разложил хозяйский тюфяк, набитый Аликой**, собранной прошлым летом. Несмотря на прошедшее время, вкусный запах травы все еще доносился до чутких ноздрей саврянина, а кое-где в прорехах швов виднелись иссушенные, лиловые соцветия. Пламя очага, домашним котенком играющее с угольками, постепенно успокаивалось. - Альгиз, а что за история с жрицами того храма? – Раздался голос Крысолова. Егерь, наконец, удовлетворенный уложенным на циновки спальным мехом, вздохнул: - То странная и дивная история. Всем ли знать охота? Рыска упрямо поджала губы: не будет она с ним разговаривать! - Не тяни крысу за хвост. Вещай давай. Егерь вздохнул, как всегда, растягивая время перед рассказом. Чуть откашлявшись, он начал: - Давно еще, когда Хольга и Саший были дружны, как Ринтар с Саврией, в мире творились дивные вещи: в реках жили чудные девицы, в лесах бродили могучие древесные духи, а видунов было ровно столько же, сколько и обычных людей… У Рыски невольно рот приоткрылся, как она представила то удивительное время. -…И создала Хольга себе помощниц, дев дивной красоты и сильнейших чаровниц. Были выстроены храмы священного огня. А по- иному – «Честа Жар». Именно в них творили добрые чудеса длинновласые колдуньи. Способны были умирающего оживить, старого – омолодить, а младого – образумить. На этих словах грустно, и как-то неверующе, хмыкнул Крысолов. - И ходили к Хольгиным жрицам люди за помощью. И всегда девы знали, чем именно надо помочь нуждающимся. А благодарные дары оставляли, да еду приносили. А Хольга с Сашием глядели с благосклонной улыбкой с небес чистых и светлых. Да только поругались однажды Боги, и вслед им поругались люди. Заполыхали войны, налились реки кровью. Не смогли дышать алой водой русалочки, ушли из горящих лесов лесовики. Лишь жрицы Честа Жар людям помогали неизменно. Да и их черед настал. Перестали люди ходить к ним. Перестали дары носить. Пламя вскоре стало сродни зла, боли и смерти. И Девы, что Огнем Чистым лечили, Сашиевыми тварями были названы. – Грустно вздохнул сказочник. Рыска поежилась и натянула на свое и на плечо Найки плед. Девочка крепче прижалась к чернокосой весчанке. - За пару кругов расправились почти со всеми Храмами Честа Жар, убивая и обезглавливая жриц в них живущих. И вот, когда остался один-единственный их Храм, одиноко стоящий на Хольгином Пупе, было явлено пророчество. – Егерь выпрямился, приосанился, - «Покинет людские земли Хольгин Дом. И заскитается по дорогам, весям и городам он, будто пес бездомный. И будет так до тех пор, покуда не взмолятся люди к небесам, от горя посеревшим, покуда не взвоют на сотни гласов дети осиротевшие. И лишь тогда громом молвит свод небесный. И лишь тогда пресветлая Жрица выйдет из туманов и понесет по миру свет, очищая воду от скверны, а лица от печали. Лишь тогда в реках заплещутся русалки, а в лесах зашепчут лешие, воспевая окончание смутных дней». В комнатке повисла хрупкая, звенящая тишина. В глазах каждого зажегся огонек того чистого и яркого света, что видно лишь в детских глазах. Даже Альк, известный своим скепсисом к подобным историям, так и замер, зажав в руках плед. - Минули века. От Храмов Честа Жар не осталось и следа. Что в Ринтаре, что в Саврии были разобраны на камни и, быть может, по сей день лежат в основаниях деревенских домов. Ходит мнение, что люди, живущие в домах, под чьим основанием лежит плита с молельни Честа Жара, живут дольше, счастливее и не хворая. Были смельчаки, заявившие, что найдут пропавший Хольгин Дом, да только не удавалось его обнаружить. Как только появлялся слух о том, что найден Храм - на этом месте оказывался поросший вереском пустырь. Прошло столько лет и веков, что уже и плюнул люд на это, и позабыли о Чистом Огне. Да, видать, зазря. Так что, господа, вы видели диво дивное, чудо чудное. Полагаю, сейчас Храм уже нашел себе новое место, ведь я вслух жрицу длинновласую признал. Тишина, волшебно звеневшая, начала рассеиваться, растворяться, будто утренний туман. Неожиданно громко зазвучал треск потухающих угольков в камине да храп хозяина из-за двери. Не сдержавшись, зевнул Крысолов. С несколько щепок просидев, опомнилась Рыска, начала засылать Найку на печь. Недовольно фыркая, устроился на тюфяке Альк. Нагло юркнул к Рыске за пазуху Аль, щекотно устраиваясь в ложбинке грудей. - Добрых снов. – Тихо шепнул лесник, отворачиваясь к стене. Рыска нахмурилась в темноте. «Ишь ты! Ведет себя, как ни в чем не бывало!». В душе весчанки зародилось сомнение: «А чего, собственно, случилось? То было дело давно минувших дней. Не знал же тогдашний солдат о том, что случится спустя два десятка лет?». «Вот именно! Не знал. А ни в чем не повинную женщину изнасиловал!». «Но ведь насилие всегда было. Вон, и ринтарцы саврянок насиловали. Да и судя по рассказу Ксюты, не такое уж жуткое это было насилие во время войны. Уж явно не чета тем налетам в приморской деревушке». «Прости его. Он добр. Он уже несколько раз выручал вас с Альком». «Но делал он это только ради него, ведь Альк – сын его друга. Обо мне он и не подумал. Ни разу». «Да ну? А как же гребень? А как же крепкие объятия в предшествии Йоля?». На это ответить было нечего. Рыска вздохнула, обещая, что потом со всем разберется. Исцеляющий душу сон все крепче опутывал весчанку, будто паук муху в паутину. Поддавшись ему, Рыска провалилась в дрём. *** - Нет! Нет, прошу вас! Не трогайте меня! Альк резко сел, услышав жуткий, полный нечеловеческой боли, вой. В отсветах печного угля было видно как бьется на лавке Рыска, то и дело ударяясь о стену лбом. Быстро притянув к себе девушку, он начал её баюкать. Стараясь перекричать её вой, он звал её по имени. В одну щепку рядом оказались Крысолов с Альгизом, раздалось испуганное шуршание с печи: - Что с ней? - Просто кошмар. Тише, тише, девочка… Рыска, не просыпаясь, застонала. Крик утих, дерганные движения стали мягче. Ведомый чем-то изнутри, Альк тихонько запел. Скрипя, распахнулась дверь хозяйской комнаты, и на пороге появился мужчина, сжимающий в руке свечу. Но к тому времени черты весчанки разгладились, а дыхание стало спокойным. Лишь из носу тянулась красная полоска, увенчанная каплей на конце. Утерев её рукавом, видун тихонько выдохнул: - Эта Сашиева девка меня на жальник сведет. - Вот что, Альк, ложитесь вместе на тюфяк. Её одну так нельзя оставлять. Видун кивнул, аккуратно перекладывая обессилившее тело рядом с собой. - Что с ней произошло? – Тихо спросила хозяйка, выглядывая из-за спины мужа. Альк поднял глаза: - Прошлой ночью её чуть не изнасиловали. - Ох! Бедная девочка… Ладно, надеюсь, Хольга убережет её от дальнейших кошмаров. Доброй ночи. Чуть потоптавшись в дверях, хозяева удалились. Тяжело повздыхав, разлеглись и гости. Альк лежал и чувствовал, как бешено бьется сердце. Рыска, мягко прижатая к его телу, сопела ровно и спокойно. Еще с лучину видун не мог уснуть, кляня себя за события минувшей ночи. *** Найка, проснувшаяся позже обычного, дернувшись, глянула с печи, в страхе, что гости уже ушли. Но нет, лежебоки только что встали и сладко зевали, потягиваясь на постелях. Ная откинулась на подушку, набитую гречой, и улыбнулась, глядя в потолочные доски, низко нависающие. Казалось: руку протяни и дотронешься. Но нет, потолок высоко, девочка знала, что может встать в почти полный рост. Прошло чуть меньше лучины, когда хмурясь, потянулся Альк, будя Рыску. Девица, не желавшая просыпаться, лишь крепче обняла саврянина. Но спустя пару щепок, как назло, проснулась окончательно. - Ты чего это тут делаешь? – Недовольно-сонным голосом поинтересовалась она у подзывающего, презрительным взглядом обувь, белокосого. - Чего-чего… Дрыхну. Рыска, уверившись, что они лежат не на её лавке, а действительно на набитом травами тюфяке, нахмурилась: - Так. А зачем ты меня сюда снял? На это саврянин лишь фыркнул, впрочем, спустя щепку сопроводил фырканье ответом: - А ты сама ночью приползла. - Дурак. – Непереминула обидеться весчанка. - Не то слово. Кто ж еще такого лягушенка к себе бы взял? Рыска, набычившись окончательно, села и потянулась за своими штанами. Заметив её манипуляции, уже вставший егерь протянул дочери одежку. Рыска, с полщепки помявшись, робко и виновато улыбнулась: - Спасибо... папа. И прости меня за вчерашнее. ______________________________________________ * Цитата из книги О. Громыко «Крысявки». ** «Алика» (растение названное так автором фика) - в мире Ринтара и Саврии означает интерпретацию реального «Иван-Чая», которым, в действительности, в древней Руси наполняли тюфяки. *** Грубый набросок к главе http://i061.radikal.ru/1208/e4/1179f47c1afc.jpg