Fruit tea

      Воздух приторно-тягучий, оседает в легких тяжёлыми хлопьями. Решётка на окне расчерчивает пол крестами теней, слепленных в невзрачный узор. Айзек закуривает сигарету, не прячась, — он знает все слепые зоны на всех пяти этажах. Погашенные после отбоя лампы, коротко вспыхивают и снова гаснут. В старых зданиях часто проблемы с проводкой.       Айзек стаскивает замызганную футболку одним слитным движением, жмётся к холодной шершавой поверхности стены острыми лопатками. Ему не хватает яркости в ощущениях. Всё размыто. Стёрто. Выцвело. Помогите, — шепчет тишина рваными всхлипами. Дежурный по этажу смотрит боевичок на лэптопе, заткнув одно ухо наушником. Запрещено, но кто его сдаст? Помогите, — судорожно, жалко.       Айзек тушит сигарету о стену, комкает в ладонях видавшую виды ткань. В коридоре темнота по стенам чернильным облаком, качается под взглядом нервно подмигивающих ламп. Айзек думает о каракатицах и чужих. Айзек знает все коды к замкам — времени выучить — предостаточно.       У Эрики мутное стекло глаз и пучки серой пакли вместо волос. На потрескавшихся губах пузыри пены. Внутренности выкручивает приступом наизнанку. Ей не дают таблеток.       Зубы безжалостно сжимаются на втиснутом между ними ребре бледной ладони. Айзек умело перехватывает голову, смягчая удар, шепчет что-то успокаивающее, даже не морщится. От ледяных пальцев на лбу становится легче.       Бойд приходит под утро, за два часа до своей смены, игнорирует густой запах мочи и даже не смотрит на Айзека. Эрика спит, свернувшись клубком, обессилена. Она крепче, чем кажется, она сможет, — тихий шепот.       Айзек выскальзывает в приоткрытую дверь, почти тактично. Бойд рискует работой, приходя раз за разом. Ему можно верить. Он хороший парень. — Меня выписывают, — говорит Эрика; травинка в пальцах исходит соком. Глаза Эрики — крепкий чай, золотисто-терпкий. Глаза Айзека — упавшее небо, прозрачно-холодное. Эрика зябко ведет плечами. — Хорошо, — Айзек кивает, жмурясь на облака, трется затылком о сцепленные в замок кисти. На затертой футболке нет места для новых пятен. — Вернешься — убью, — спокойно, без угрозы, просто обещание. Эрика не улыбается. Эрика верит.       Бойд встречает ее на крыльце, обнимает крепко-осторожно, ведет к машине, не отпуская. Эрика утыкается в плечо, чувствует защищенность. — Я бы не выжила без тебя… — Эрика целует коротко, искренне. Бойд улыбается тепло, устало. — …и Айзека, — добавляется Эрика. — Айзека? — почему-то переспрашивает Бойд. — Ну, да, Верн, ты чего? — Эрика смеется. — Тощий, кудрявый, из соседней палаты, помнишь? Бойд молчит, сосредоточенно смотрит перед собой, и только выехав с парковки, все-таки отвечает на вопрос. — Помню. Айзек, да. Он… умер. В прошлом году. Эрика хмурится неверяще, напряженно молчит, стискивает пальцы.       Айзек отворачивается от окна; решетки крест-накрест, нехитрый узор. Улыбка отрешенно-кривая, словно сломанная. У парня напротив кожа — как мел; еще не мертвый, уже не живой. — Я ведь предупреждал тебя, Джексон, — укоризненно цокает Айзек, чуть качая кудрявой головой.       Айзек знает все слепые зоны на всех пяти этажах. Джексон хрипит, корчится в конвульсиях, но ледяные пальцы не разжать. Потолочные лампы заполошно искрят и мигают. Вечно в этих старых зданиях проблемы с проводкой.