You are my dream

Разбудил меня резкий хлопок двери и яркий свет, ударивший в глаза. Затем последовал громкий крик: - Брагинский, хватит дрыхнуть, Великий почтил тебя своим присутствием, - произнес человек хриплым голосом, приближаясь ко мне. Я удивленно смотрел на силуэт перед собой, с трудом мой сонный мозг опознал в нем Гилберта, который еле на ногах стоял, видно, выпил альбинос уже порядочно, перед тем как наведаться в мою палату среди ночи. Жалко, у меня нет часов, но по моим ощущениям было около трех или четырех часов, так что всем порядочным людям уже давно пора спать. Врач завалился на кровать рядом со мной, пьяно хихикая и обнимая. - Ваня, - пропел он, после чего раздался очередной смешок. – Помнишь, я говорил, какой я плохой мальчик? Сейчас это докажу. - Байльшмидт, Вы пьяны, - пробормотал я, пытаясь отодвинуть его здоровой рукой, но она пока еще меня плохо слушалась, чтобы я мог оттолкнуть от себя здорового и крепкого Гилберта. - Почему сразу на «Вы»? – возмутился альбинос, немного отстраняясь и давая мне возможность дышать не только перегаром, но и нормальным воздухом. – Я не люблю, когда «выкают», слышишь? А ну, быстро перестал! – надул губы он, словно обиженная девушка. - Хорошо, но, пожалуйста, иди домой, отоспись, - пробормотал я, краснея, хорошо, что в комнате было темно, поскольку Гилберт не включил лампу, и только свет из коридора освещал небольшое пространство у двери, давая возможность разглядеть очертания предметов в комнате. Теплое дыхание опалило мне ухо, вызывая целый полк мурашек, покрывавших все тело. - Не хочу. Я с братом поссорился, теперь дома никого нет, он смотался к этому своему итальяшке, - фыркнул он, положив голову мне на грудную клетку, от чего дышать стало намного тяжелее. – Теперь дома пусто, мне там холодно и неуютно, - пьяно пробормотал альбинос. Запах перегара приелся так, что вся эта ситуация становилась даже приятной. Но я же такой человек, что не могу спокойно наслаждаться событиями, мне надо, чтобы все было правильно. - Нет, иди домой, - снова попытался оттолкнуть я врача, но не слишком преуспевая в этом. Его пьяная тушка уже разлеглась на мне, согревая своим теплом. - Не хочу, - заныл Гилберт, поглаживая пальцами шрамы на моей шее. - Откуда они? - Не помню, - мне показалось, что мурашки так и не покинут мою кожу, выдавая, что это доставляет некое удовольствие. - Понимаю. Наверное, ты хотел забыть эту историю, - его голос становился тише, и какая-то непонятная мне грусть послышалась в нем. - Почему тебе грустно? – непонимающе спросил я, положив здоровую руку на спину Байльшмидта - Просто мне плохо, - его пальцы сжали больничную рубашку на моих плечах, а тело прижалось еще сильнее, согревая. – Можно я тут полежу? С тобой легче. - Ладно, глупый, - Гилберт прячет лицо у меня на плече и через какое-то время засыпает сном младенца, смешно посапывая, слегка приоткрыв рот. Я неуверенно приподнял руку с его спины, которую все это время продолжал поглаживать, и дотронулся до белоснежных волос, зарываясь в них пальцами. Они чем-то напомнили мне шерсть кошек: такие же мягкие, их хотелось касаться снова и снова. Да и сам альбинос был похож на большого вредного кота, который не терпит над собой власти, но при этом спокойно дает себя гладить тому, кто готов его принять. От моих действий Гилберт расслабился и повернулся ко мне лицом, тепло выдыхая в шею. Во сне он мило морщил нос, словно принюхивался к чему- то; благо, глаза уже достаточно привыкли к освещению комнаты, чтобы я мог разглядеть лицо врача в миллиметрах от меня. Так мы и заснули, обнимаясь и грея друг друга, заполняя на одну ночь пустоту одиночества, которая поселилась где-то в глубине наших душ. Утром меня разбудил резкий вскрик и отсутствие теплого тела рядом, отчего утренняя прохлада неприятно обдала тело. Когда я все-таки разлепил глаза, то увидел, что Гилберт метается по палате, хватаясь за голову. Удивленные глаза его были широко раскрыты, а изо рта, казалось, в любую минуту может вырваться новый крик. Времени было где-то часов пять, так что утреннего обхода еще не было, а нас никто не видел. - Как… Как я тут оказался, мать твою? – альбинос нервно хихикнул, прикладывая руку ко лбу. - Ты приперся сюда посреди ночи, так что этот вопрос я хотел задать тебе, - я постарался надеть на лицо самое серьезное выражение, но вид взлохмаченного и помятого альбиноса вызывал только улыбку. - Вот что, - пробормотал он, по лицу Гилберта пробежала страдальческая гримаса. – Интересно, сколько я вчера выпил? Хотя, ладно, - кровавый взгляд переместился на меня. – Чего ты лыбишься, чертов русский? - Просто ты так забавно выглядишь, - не задумываясь, ответил я, за что получил очередной злой взгляд. - Забавно, значит, - тихо повторил он, угрожающе приближаясь ко мне, а затем резко уселся мне на живот, начиная душить, впрочем, не слишком стараясь. Надо отметить, что нужно следить за словами, когда у Гилберта похмелье. Я старательно изображал умирающего, закатывал глаза и высунул язык, не забывая хрипеть для порядка, но альбинос, махнув рукой, слез с моего живота. - С тобой невозможно разговаривать,- вынес вердикт он, отворачиваясь. - Иди умойся. А то у тебя на лбу огромными буквами светится надпись: «Похмелье» - пропел я, сдерживая смех. - Ладно, это дельный совет, - снова морщась, согласился он. – Интересно, сколько же я все-таки выпил? Ведь обычно после пива у меня не бывает похмелья, – ворча это себе под нос, он вышел из палаты, оставляя меня в одиночестве. «Похоже, с ним мне будет очень весело», - пронеслось в голове. Сейчас я почувствовал себя каким-то ущербным, ведь будь мои рука и нога в порядке, я бы смог хорошенько поиграть с альбиносом, а так приходится лишь иногда вступать с ним в словесные баталии, не надеясь на что-то большее.