You are my dream

Кто я? Где я? Я темнота? Тогда почему я чувствую тело? У меня есть тело? Грудная клетка отзывалась ноющей болью. Я чувствую боль? Но мертвые не чувствуют, значит, я живой. Тогда почему здесь так темно…? Пииииииииииип… Пиииииииип... Что это? Звук. Но чего? В абсолютную темноту моего сознания постепенно пробирается непонятный серый туман. Начинают формироваться непонятные разноцветные пятна. Так, постойте. Я же просто лежу с закрытыми глазами. А теперь, дорогой мозг, давай дадим команду и откроем правый глаз. Правый, я сказал. Так, еще чуть-чуть, вот, уже щелочка есть. Да! Так, вижу белый потолок. И очень светло. Теперь надо открыть второй глаз, чтобы получить полную информацию о моей дислокации. Ну же, мозг, я в тебя верю! Отлично, какой же я молодец. Как говорится, сам себя не похвалишь… Теперь можно лучше рассмотреть, где же я нахожусь. Все тот же белый потолок, в некоторых местах побелка облупилась, но это не очень заметно. Слегка скосив взгляд, вижу, обычные стены, выкрашенные в светло-зеленый оттенок. Окно прикрыто тюлем стерильно белого цвета, от которого хочется насмешливо фыркать. Солнце игриво выглядывает через складки ткани, и его лучи, как будто специально, попадают прямо в глаза, заставляя морщиться. Я пытаюсь поднять руку, чтобы закрыться от яркого света, но понимаю, что просто не чувствую ее; создавалось ощущение, что их у меня просто нет. Меня медленно охватывать паника. Ведь это не правильно. Я не могу быть калекой. Опустив взгляд, вижу, что мои руки спокойно лежат поверх одеяла вдоль тела, в вену была введена иголка, и по тонкой трубке текла прозрачная жидкость, а рядом стояла капельница. Также ко мне были прикреплены какие-то проводки, которые считывали пульс. Только вот никакого отзыва от рук я так и не получил. Сколько бы я не сверлил их взглядом, надеясь пошевелить хоть пальцем, мои потуги никак не увенчались успехом. От гипнотизирования рук меня оторвал громкий хлопок дверью. Еле сумев повернуть голову, вижу перед собой высокого молодого мужчину, примерно двадцати лет, с хвостиком. Меня сразу привлекли его глаза: таких кроваво-красных омутов я, кажется, еще никогда не видел. А что я вообще видел в этой жизни? Все воспоминания покрылись густым серым туманом. Пытаюсь вспомнить хотя бы свое имя, но даже этого мне не удается. А в это время мужчина внимательно рассматривал меня, изучая и делая какие-то выводы. - Поздравляю с удачной операцией, - голос альбиноса был с хрипотцой, какая возникает при долгом курении. – Я Ваш лечащий врач, Гилберт Байльшмидт, надеюсь, что Вы, как можно быстрее, смотаете отсюда. - Э? – а что я еще скажу? Если имени своего не помню и даже причину, из-за которой я оказался в больнице, не знаю. – Привет. Альбинос усмехнулся и, быстрым движением перевернув стул, стоявший возле кровати, оседлал его, положив голову на спинку и прищурив глаза, и стал рассматривать меня. - Как Вас зовут? – он хитро посмотрел на меня и, увидев мое страдальческое лицо, понимающе хмыкнул. - Ваше имя – Иван Брагинский. У вас случился инсульт, плюс вы пережили клиническую смерть. Ваша потеря памяти - всего лишь последствие этих событий. Облегченно вздохнув, я с благодарностью посмотрел на Гилберта. На несколько вопросов ответы нашлись. - Что с моими руками? – голос звучал глухо, как с похмелья. Горло пересохло, поэтому каждое слово давалось мне с трудом. Врач внимательно посмотрел на меня и с ехидной ухмылкой произнес: - А это уже последствия инсульта. Хотя бы одна рука у Вас шевелится? - он подошел ближе и ловкими движениями стал разминать мне руки. Вскоре я почувствовал легкое покалывание в пальцах правой руки, хотя левая так и оставалась, словно мертвая. - Правая стала ощущаться, - улыбка самого счастливого на свете человека. Ведь после того, как я уже, можно сказать, распрощался с руками, снова ощутил себя частично, но здоровым. - Так, значит, парализовало левую часть тела. Странно, что мышцы лица не задело, - тихо пробормотал альбинос, но я все равно его услышал. В душе вновь зародился страх: а если я не смогу восстановить чувствительность левой части тела? Кому нужен такой калека. Видимо, все мои переживания отразились на лице, потому что альбинос ободряюще мне улыбнулся. – Не дрейфь, поваляешься еще немного, чтобы швы заросли, и начнем работать над тобой. Через пару месяцев снова ходить сможешь. Я грустно улыбнулся и прикрыл глаза. Хоть и бодрствовал я совсем немного времени, веки стали как свинцовые, медленно опускаясь вниз. Я еще чувствую, что врач аккуратно стягивает одеяло с моей груди и касается пальцами в районе сердца так, что даже сквозь слой бинтов я чувствую его тепло, но при этом очень аккуратно, словно опасаясь, что я сейчас открою глаза и буду возмущаться. Но только тело не хочет меня слушаться и открывать глаза, а сознанию остается удивляться, насколько теплые руки у этого человека. Когда эти мимолетные касания прекратились, я тяжело выдохнул, ведь это было настолько приятно. Я не понимал, почему от этих теплых пальцев по телу пробегали мурашки, а дыхание учащалось. Было ощущение, что когда-то у меня уже была такая реакция на чье-то присутствие. Это было одно из тех воспоминаний, которое каждый взрослый хранит в самой глубине своего сознания, но не потому, что стесняется, а из-за того, что он не хочет, чтобы цинизм реалий сгубил ту душевную теплоту, которое несут эти счастливые мгновенья. Ведь у каждого в детстве был тот момент, когда он испытал настоящее счастье. И как до слез становится обидно, если ты не можешь вспомнить эти мгновения. Когда, вместо солнца и теплых объятий, в голове только плотный белесый туман. Хотя теперь это напоминает скорее вьюгу, в которой так легко заплутать, сбиться с пути. Еще несколько столетий назад в них вполне могли погибнуть не вовремя вышедшие из дому жители моей далекой родины. Я точно помнил, что жил в детстве в другом месте. Сознание вырисовывало огромные сугробы по бокам дорог, в которых так удобно делать небольшие пещерки и лабиринты из ходов. И снегопады. Я очень люблю снегопады, когда можно ловить ртом снежинки, а потом скрывать, что у тебя болит горло. И по вечерам, сидя в теплой кухне напротив телевизора, в котором показывают какую-то очередную сенсацию, пьешь теплое молоко с засахаренным медом. И от этого лакомства счастливо улыбаешься, чувствуя душевное тепло и защищенность. Но вот мое сознание заволокла темнота, в которой не существует понятия времени. Кажется, что ты в ней пробыл всего несколько секунд, но в реальности уже прошла ночь. А в полудреме, когда не понимаешь, что спишь, приходят видения, которые иногда настолько реальны, что хочется остаться в них жить. Ведь во сне всегда тепло и уютно… Я уже почти проснулся, когда в мое сознание ворвался печальный женский голос. - Какой же ты глупый, Ваня, - до моего лба аккуратно дотрагиваются тонкие теплые пальцы, я слегка открываю глаза и вижу перед собой красивую девушку с приятным лицом. Она смотрит на меня, как мать на непослушного, но вечно любимого ребенка. Голос ее тихий, пронизанный теплом и тоской. Я не хочу, чтобы она грустила. - Мы так волновались за тебя. Зачем ты все это затеял? Это же ничего не изменило, а ты мог умереть… Ее глаза покрываются мутной пленочкой слез, и она прикрывает лицо руками. От двери слышится глухое покашливание. - Простите, но время посещения закончилось, - доктор Байльшмидт улыбается девушке и за руку уводит ее из палаты, пока она не расплакалась. Я провожаю их пристальным взглядом. У самой двери она обернулась и, тепло улыбаясь, произнесла: - Пока, братик, я вернусь скоро с Наташей, - она вышла, а Гилберт, прикрыв дверь, подошел ко мне. Я наблюдаю за ним, и становится грустно. - Кто это? - Как я понял, твоя сестра, она уже третий день проводит тут, дожидаясь, когда ты придешь в себя. - Вы сказали ей, что я ничего не помню? - Нет, зачем разочаровывать такую привлекательную девушку? Тем более, потеря памяти - временное явление, - он взлохмачивает рукой свои волосы и вздыхает. В кровавых глазах виднеется раздражение.- И давай на ты, ненавижу формальности, если ты только будешь называть меня Великим, тогда я прощу тебе все эти выканья. - Ладно, ты, так ты, - улыбаюсь. - А теперь пошевели правой ногой! – он садится на стул и внимательно смотрит на меня, слегка дергаю плечами и начинаю гипнотизировать взглядом кончики пальцев. Спустя, наверное, полчаса я смог пошевелить ими. За это время я выслушал все, что думает этот альбинос обо мне. Я тихо хихикал, но выполнял все его рекомендации. – А ты не безнадежен, - был вердикт, когда к вечеру я уже пошевелил ступней. - Спорим, через месяц я смогу передвигаться, - не знаю, какой черт дернул меня это сказать, но мне захотелось разбавить ближайшее время пребывания в больнице такой незамысловатой игрой. - Посмотрим, обычно на это два уходит, - в его глазах появился озорной огонек. Видно, идея пришлась Гилберту по вкусу. – На что спорим? - На желание, - я кое-как протянул ему руку, хотя каждое движение ею и отдавалось ноющей болью с левой стороны. Альбинос с удивлением посмотрел на нее и пожал, разбивая второй рукой. - Если через месяц, без помощи, встанешь с кровати, выполню любое, - его ухмылка походила на оскал, а я лишь тепло улыбнулся, надеясь, что этот человек поможет мне вернуться в реальную жизнь. – Так, мне еще надо проверить, как происходит срастание швов. Он стянул с меня одеяло и стал осматривать бинты с несколькими красными точками напротив сердца. - Отлично, кровотечение остановилось, - пробормотал он. – Завтра тебе будут менять бинты. -Почему мне делали операцию? – я прикусил губу, не понимая, зачем нужно было меня резать. - Мы не смогли запустить твое сердце дефибриллятором, пришлось делать прямой массаж, - переварив полученную информацию, я кивнул и прикрыл глаза. Надо все обдумать, только теплые пальцы продолжают касаться груди, вызывая мурашки. Да что со мной такое?